Дочь Белого Меча
К разговору с отцом не возвращались — всё и так было понятно. Ягмара просто не знала, что ей теперь с этим пониманием делать. Ний шёл с ними, но при этом как-то отдельно: молчал и о чём-то пристально думал. Ягмара даже горько усмехалась про себя: они с ним внезапно оказались одинаково обманутыми…
Все разговоры сводились к простейшим и обыденным: «подай», «возьми», «подвинься», «осталась ещё соль?» и тому подобному.
Уже когда спустились и остановились на ночёвку в чистом поле, Ягмара проснулась среди ночи и увидела у костра сидящих рядом отца и Ния. Они о чём-то разговаривали, но сидели так, что до неё доносились только обрывки тихих слов. Она не стала вслушиваться и скоро уснула снова.
Ей приснился свой дом, но пустой и как будто много лет заброшенный. Ветер носил по комнатам палые листья…
Она проснулась со стеснением в груди и в слезах. Солнце только поднималось над горами.
А в другой стороне, розовые от рассветных лучей, бесконечной чередой бежали кони.
Ягмара растолкала отца. Ний вскочил сам. Они стояли и смотрели на этот бег.
— Я совсем не вижу людей, — сказал наконец Ний. Он надел шапку и видел теперь далеко и зорко.
— Я тоже… — медленно сказал Акболат. — И мне это совсем не нравится. Надо быть настороже…
Они поели и пошли в ту сторону, откуда бежали кони, а кони всё бежали и бежали, и не кончался этот поток.
19. Обретение и новые потери
К стойбищу вышли скоро после полудня. Оно было велико — десятка три только больших шатров и, наверное, вдвое больше маленьких. Людей не было видно и здесь.
— Убежали в другую сторону? — сам себя спросил Акболат.
Ягмара подумала о худшем, но промолчала.
— Ждите меня здесь, я посмотрю и вернусь, — сказал Ний.
— Не стоит разделяться, — сказал Акболат. — Ний, дай мне эту шапку, я пойду впереди. Вы за мной — и не забывайте поглядывать по сторонам…
Ягмара давно выбросила свой лук — он дал трещину, когда в пещере сцепились Черномор и Снегурко, и ей в этой схватке тоже досталось. Поэтому она вытащила кинжал. Ний же наложил стрелу на тетиву и так и шёл, хмурый и настороженный.
Они приблизились к ближайшим шатрам шагов на пятьдесят, когда отец поднял руку и сказал:
— Стоп.
Ягмара подошла и встала рядом.
— Что там?
— Там мёртвые, — сказал отец. — И ни одного ворона… Так, разворачиваемся и уходим. Это чёрный мор. Вон, даже тряпку кто-то успел вывесить…
Действительно, над одним из шатров на шесте чуть колыхалось под ветерком чёрное полотнище.
— Это Черномор сделал?
— Скорее всего. Обычно мор не охватывает сразу всех. Всё, назад, назад…
Ний стоял, как будто ничего не слышал. Или не понимал.
— Назад, — спокойно, но настойчиво сказал ему Акболат и даже взял за локоть. Ний вырвал руку и остался стоять. — Пойдём, мальчик мой. Уж твоей-то вины тут нет никакой…
— Есть, — глухо сказал Ний. — Это я его выпустил…
— А я не смог убить, — сказал Акболат. — Значит, моя вина больше. То, что он сумел тебя обмануть и использовать — это беда твоя, а не вина. Пойдём.
Они повернулись и пошли обратно, и вдруг Акболат оглянулся — так, словно что-то увидел там, но только сейчас понял, что именно.
— Это же юрт Бекторо!..
И тогда Ягмара, как будто порвав путы, бросилась бежать к мёртвым шатрам. Сначала она просто бежала без мысли, потом вспомнила, что нужно замотать лицо тканью, сунула на бегу руку в торбу, достала голубой платок — и словно обожглась о него… нет, он был предназначен для чего-то другого…
Никакой больше ткани не было, она вытянула из-за разреза куртки ворот нижней заношенной рубашки, он кое-как прикрыл рот и нос.
Тут её догнали, схватили, она с разбегу не удержалась на ногах. Перевернулась на спину, выставила руки.
— Что вы хотите от меня! Пустите, пустите!
— Тише, дочка, — сказал, задыхаясь, Акболат. — Тише, прошу тебя. Тут не стоит кричать…
— Не буду, — сказала Ягмара. — Но я всё равно пойду посмотрю… надо только замотать лицо.
— Нет, — сказал Ний. — Пойду я. На мне охранная чара, мне безопасно.
— Ты можешь подхватить болезнь и будешь болеть вечно.
— Некоторые выздоравливают. Надо просто пережить кризис. Так что всерьёз мне ничего не грозит, мы разве что задержимся на несколько дней…
— Нет, давай…
— Дочка, Ний прав, — сказал отец. — Ему действительно можно туда идти. Конечно, надо обмотать лицо и руки…
— Кроме того, я когда-то хоронил умерших от чёрного мора, — добавил Ний. — Это было в Шемахе… всех узников выпустили из тюрем и послали прятать мёртвых под землю. Кто после этого выжил — отпустили.
— Ты и там был в тюрьме? Тоже за игру?
— Нет, там я украл… одну вещь. Это была глупость с моей стороны, но я был совсем мальчишкой. Зато да, в тюрьме я научился играть в зары, и после этого красть мне уже не было нужды…
Говоря это, он развернул свой тючок, отрезал от попоны широкую полосу, разорвал её пополам, потом одну половинку — ещё пополам. Длинной частью он обмотал голову, короткими — кисти рук.
— Я помню Бекторо, — сказал он. — Если что, я узнаю её.
И он пошёл к шатрам — прямой, как палка.
— Ний, — окликнул его Акболат. — Шатёр Бекторо в самой середине. Он синий.
Ний не обернулся. Поднял руку, показывая, что услышал.
— Надо разжечь костёр, — сказал Акболат. — Давай пока соберём кизяк…
Они навыдергали низких кустиков со смолистыми корнями, нагребли старой полёглой травы, собрали кучку сухого лошадиного помёта. У Ягмары ослабли руки, она никак не могла высечь огонь. Акболат забрал у неё огниво. Скоро трут задымился, от него занялись смолистые щепочки. Костёр занялся ленивым, иногда пропадающем в дыму пламенем. Дым расстилался по земле — синевато-белый, нерассеивающийся. Акболат подбросил в костёр корней — и вскоре с треском вымахнуло высокое жаркое пламя.
Шеру принёс толстую мышь, предложил людям. Люди отказались. Тогда Шеру съел её сам.
Ний вернулся через четверть часа. Молча содрал тряпки с рук и головы, бросил в огонь.
— Бекторо там нет, — сказал он. — Её шатёр пуст. Ещё несколько стоят с откинутыми пологами, там тоже пусто…
Он замолчал и молчал долго.
— Очень много мёртвых, — сказал он наконец. — В шатрах, между шатрами… Я пойду поодаль от вас. Говорят, духи мора не задерживаются надолго на людях, но лучше бы нам быстро дойти до реки…
У реки они нашли совсем недавнюю стоянку. Несколько человек на десятке коней останавливались здесь; зола в костре ещё не остыла.
Искупались в холодной воде, оттёрлись золой. Выстирали нижнюю одежду, Ний выстирал и верхнюю. Потом, наспех обсохнув, двинулись дальше — по следам конных.
На ходу Ягмара поравнялась с Нием и, не глядя на него, спросила:
— Я видела… ты, когда распаковывал свой тюк… Ты так и носишь Колобка?
— Ну… не могу же я его бросить?
— Он ведь уже всё… привёл нас и умер.
— Может, и не умер. Не знаю. Пусть лежит. Он совсем лёгкий.
Ягмара кивнула. Продолжала идти рядом.
— О чём вы говорили с отцом? — спросила она наконец.
— А, тогда… В основном он говорил. Что для меня ещё не всё потеряно в этой жизни… ну и всё такое. Про себя рассказывал, про своё детство. Я тоже рассказывал… Я ведь теперь всё помню, как было. Кроме тех дней, когда… Черномор… меня… как бы правильно сказать… призвал. Тут просто всё стёрто. Черно. Я ехал тогда из Аркаима на Уфалей, у меня было три верблюда с тюками — вёз ткани: холст, шёлк, несколько ковров… И в какой-то момент — всё. Где теперь мои верблюды? — даже не представляю. То есть понятно, что ушли с караваном… Потом снова помню, что уже на обратном пути с другим караваном, и я там стражником. Проводил караван до самого Алпана, начал там обустраиваться… но вот вышло так, что слишком хорошо играю в зары. Пришлось убегать. Остальное ты знаешь.
— А ты правда просто хорошо играешь, не жульничаешь?
— Правда. Не жульничаю. Игра хитрая, многое надо держать в уме. Не все это понимают — думают, самое главное — это бросать кости. На самом же деле… нет, без доски не объясню. Хочешь, могу научить.