Внучка берендеева в чародейской академии
Не уверена.
Ни на грошик.
Да только не отступлю, потому как упрямая… и гордость княжеская, каковая прежде спала крепким сном, вдруг очнулася. Не могу я. Не сейчас. Не перед ними.
И я кивнула.
— Уверены… что ж, тогда, быть может, сразу и решим вопрос со специализацией? — Люциана Береславовна соизволила одарить меня улыбкой, да от той улыбки пожалуй что и вода в речке замерзнуть могла. — Какое направление вас привлекает?
— А… какие есть?
Зажмуриться бы да и представить, будто бы я дома. Сижу на лавке, семки лузгаю да с девками о своем, девичьем, беседы веду, неспешные, важные. А бабка в доме хозяйствует и разговор наш слушает. Завсегда слушает, только я о том подруженькам не сказываю, обидятся еще.
Бабка ж, она не специательно, а потому как слух у ея такой же вострый.
Зато и самовару она сама б затеяла, и кликнула бы всех…
Эх, хорошо дома…
— Всякие есть, — ответствовала мне Люциана Береславовна с тою же сладенькой усмешечкой. — Есть кафедра драконоборчества…
Я покачала головой: откудова в Барсуках драконам взяться? Нет, мужики поговаривали, что в тот год, когда война только-только отгремела, в наших лесах поселился змейник да повадился скот таскать, баб пугать. Вот старосте и пришлося облавою на него идти, пока он, подросши, на людей не перекинулся.
С того змейника все нашие, кто в облаве шел, пояса себе поделали.
Бабка и мне справила, хороший, гладенький да крепкий, такому сто лет сносу не будет. Но то ж змей, а драконы… драконы с виверниями в горах обретаются, которые от наших Барсуков далече. Я же опосля учебы домой возвернуться хочу.
— Значит, не устраивает…
Милослава тож заулыбалась, гаденько так…
Фрол Аксютович тяжко вздохнул и сам заговорил, видно было, что не по нраву ему этакая экзаменация, да только супротив баб он рта не откроет. Оно и верно, с бабою злою спорить, что кошку голыми руками ловить. Может, и не задерет до смерти, да потреплет знатно.
— Есть еще кафедра борьбы с нечистью. Там учат, как упокоить упыря или вурдалака, управиться с ожившим покойником. Одолеть мавку или мару…
Вот он говорил спокойно, только на меня не глядел. И я вновь головой покачала: упырей с вурдалаками в Барсуках отродясь не было, а если вдруг и объявятся, то с ними и без Акадэмии разговор короткий. С мавками наш люд ладит, и с русальницами…
— Есть кафедра средств и методов защиты от магии и магических созданий… думаю, она вам подойдет.
И я вновь кивнула.
А что? Чем плохо? Дом-то завсегда охота оборонить…
— Вот и славно, — старушка подавила зевок. — Будем считать вопрос закрытым.
И ручкой этак махнула, мол, можешь, Зосенька, идти…
Я и пошла.
— Погоди, — пророкотал вслед Фрол Аксютович. — Найдешь кого, скажи, чтобы к общежитию проводили…
Найду.
Как-нибудь да не заплутаю.
Вышла я через другую дверь, за которою узкий коридор обнаружился.
— Ну, — недовольно поинтересовался домовой. — Чего встала? Иди уже…
Я и пошла.
Только почти сразу и остановилась, за стену ухватилася, потому как вдруг разом колени ослабли и такая немота на все тело накатила, что спасу нет.
Закричать?
Так и слова не смогу вымолвить, сердце то колотится, то обмирает, перед глазами мушиный рой пляшет. В ушах гудит. Ни руки поднять не могу, ни пальчиком даже шелохнуть.
— Присядь, — велел кто-то и в плечо толкнул, я и упала… упала бы, когда б не лавка, у стены поставленная. На нее и плюхнулася, к стеночке прислонилася.
Помру.
Как есть, Божиня, помру… и в вырай ли попаду аль в огненную реку, где Змей грешные души жреть… в огненную реку никак не хотелося.
— Ты вдыхай глубоко, через нос, — говорил кто-то и по щекам хлопал, легонько этак, а я все вдохнуть силилась. — Давай, а то не отпустит…
Дышала.
Так дышала, что аж груди ломить стало, и ребра заныли, и закашлялась, и кашляла так, что пополам согнулася, а откашлявшись, поняла, что полегчало мне, и крепко.
— Спасибо, — сказала я, а после только глянула на того доброго человека, который мне сподмогнул.
Парень.
Высоченный такой. И в плечах широкий, и лицо белое, чистое… нашим бы девкам понравился. Волосы только длинные отрастил, впору самому косу плести. А он стянул шнурочком кожаным. На шнурочке том — серебряные обережцы болтаются.
Одет же скучно, в черный кафтанчик, что и у всех, только у него — поношенный крепко, и на рукаве — латочка квадратная, аккуратненькая. Черные штаны с кожаными кругами на коленях, небось, тоже продралися. И сапоги истоптанные, некрасивые.
Небогатый, сразу видать.
— Новенькая? — спросил, присев рядом. — Долго что-то они тебя мурыжили. Замерзла?
Я кивнула, поняв, что и вправду продрогла до самых до костей, а то и глубже. И теперь холод отзывался дрыжиками.
Зубы клацали.
Пальцы тряслись.
Красавица, нечего сказать…
— На от, выпей, — парень протянул флягу. — Чай это с малинкой. Быстро согреет.
— Спасибо.
Выпила.
Чай и вправду хороший, духмяный, и тепло от него по всему телу разлилось-расплылось…
— А ты тут…
— Дежурю, — сказал он. — Ловлю тех, кому плохо становится. Еще Весь есть, но он отошел… вернется скоро. А ты…
— Зослава, можно Зося. Меня все так называют.
— Я — Арей.
И замолчал настороженно.
— Красивое имя… нездешнее…
— Азарское…
А теперь понятно, отчего молчит. Небось, после войны азаров туточки крепко не любят, и ему доставалося…
— Не больно-то ты на азарина похожий.
— В отца пошел, — сказал сухо, зло даже. И голову вскинул. А я себя укорила: негоже так с человеком говорить. Он-то мне помог, усадил, чаем напоил.
— Арей… а с чего это я тут вдруг… — Поглядела на свои руки и подивилась, до чего страшными сделались они, не белые — серые, а ногти и вовсе посинели, будто у мертвяка. — Ох ты ж, Божиня…
— Пройдет. — Арей присел рядышком и, руку взяв, тереть принялся. — Это комната такая, силы тянет, что магические, что живые. Видела, каким камнем обложена?
Мне было неловко, хотя ж ничего-то дурного он не делал.
— Погоди, их размять надо, а то видишь какие пальцы? Если размять хорошенько, то потом набегаешься по целителям. Белынь-камень на проклятом острове добывают… там, говорят, ничего живого нет, да и неживого. И люди там тают быстро, оттого и ссылают на тот остров самых страшных лиходеев, какие только есть. А глядят за ними маги-отступники. Им-то за год, на острове проведенный, все грехи прощаются… только тот год редко кто выдерживал.
Он говорил тихо, а в глаза отчего-то не глядел.
— Здесь две комнаты с белынь-камнем. Зал экзаменационный и карцер…
Щека его дернулась.
И мне вдруг захотелось погладить Арея по волосам. Вона, рядышком макушка, руку протяни… только как бы не обидеть.
— А зачем они тут…
— Чтобы посмотреть, сумеет ли человек дар раскрыть хоть сколько бы… и поберечься… было дело, огневик так разволновался, что с пламенем не совладал. Если бы не камень, спалил бы весь зал… стихийники — они очень неустойчивые, а боевики часто злятся и не всегда себя контролировать способны. Специфика такая.
Он поднялся.
— Сама-то до общежития дойдешь?
Кивнула.
Слабость отступила. И ноги держали. И голова кругом не шла, и только в сон клонило, но ничего, вот дойду до этой их общежитии…
— По коридору прямо. А там — по дорожке. Красное пятиэтажное здание. Не пропустишь…
— Спасибо тебе!
Поклонилась бы, да только показалось вдруг, что не по душе придется новому моему знакомцу этакая любезность… ничего, после найду, как отблагодарить.
Небось, в нашем роду добро забывать не принято.
Как и зло.
ГЛАВА 7,
где рассказывается о Зосиной жизни, а также о ее семье
Поселили меня под самою крышей.
Пять этажей.
Лествица широченная со ступенями крутыми.
И комендантус, сурьезного вида мужчинка в красном долгополом кафтане, долго вздыхал, на меня глядючи. А так хитро глядел! То левым глазом прищурится, то правым.