О чем молчит ласточка
«Дахау?» — удивился Володя. Должно быть, он ошибся. Но нет, в Юрином ответе тоже прозвучало именно это слово. Как ни странно, на душе полегчало — все-таки речь не о Володе.
Он тихонько закрыл дверь и спустился в гостиную.
«Дахау, что за бред?» — думал Володя. При чем тут Дахау? Неужели в Юрином кризисе виновата та их поездка? Не может быть, ведь с тех пор прошло столько времени, столько всего случилось. Сначала была взаимность с Володей — Юра был счастлив. Потом разлука с ним — Юра грустил. После он много работал, да, вкладывал душу, но ведь у него все получалось. А по приезде сюда Юра снова обрел счастье. Не мог же он притворяться? Вряд ли, ведь он сам решил сдать билет. Творческий кризис начался уже позже.
Володя гадал, как спросить, чтобы Юра не понял, что он подслушивал. Задать вопрос как бы невзначай? Но какой именно?
Он придумывал разные формулировки, уже решил, что вообще не станет заводить этот разговор — быть может, Юра сам расскажет.
Но стоило тому появиться на лестнице, как Володя забыл все, о чем думал. Не поворачиваясь к нему, он ядовито выдавил:
— Что ты можешь рассказать чужому человеку такого, чего не хочешь рассказывать мне? Ты мне не доверяешь?
Юра застыл на месте и нервно ответил:
— Конечно, доверяю, просто она врач. От врачей не стоит ничего утаивать…
Володя развернулся, посмотрел на него. Юра выглядел нерешительно, будто не знал, стоит ему войти в гостиную или лучше опять скрыться наверху. Володя устало потер переносицу, сложил руки на груди.
— Почему ты перестал ночевать со мной? — спросил он как можно мягче и направился к Юре.
Тот опустил взгляд.
— Тогда я перепил и… решил, что лучше не приходить. А сегодня читал книжку и задремал, проснулся уже утром. Извини, тебе, наверное, было неприятно.
— Ясно… — протянул Володя. Ступил на лестницу, подошел к Юре, взял за руки, сжал его пальцы. — Юра, зачем тебе врач?
— Знаешь, у Рахманинова был ужасный творческий кризис, такой тяжелый, что привел к глубокой депрессии. Он не смог побороть ее сам и обратился к психотерапевту. И тот его вылечил. Вскоре Рахманинов написал свой шедевральный второй фортепианный концерт и посвятил его врачу. Хочешь, я сыграю его тебе? Хочешь?
Раньше Володя сразу же ответил бы, что, конечно, хочет. А теперь задумался. Нет, по-настоящему он хотел другого: чтобы Юра пришел к нему той ночью и помог справиться с паникой. Чтобы Юра перестал пить, чтобы стал самим собой. И, главное, Володя хотел никогда больше не чувствовать себя брошенным. Все эти желания были искренними, но несбыточными, поэтому он лишь вздохнул и устало сказал, направляясь в кабинет:
— Конечно, хочу.
Слушая Юрину игру, Володя растерялся. Ему стало грустно и одновременно радостно. Он смотрел на Юру, сидящего за пианино, и видел, как неизвестная магия превращает слабого человека в сильного, а его тоску — в радость. Видел, как эта магия наполняет Юрину душу теплом и лечит.
Да, Юра не пришел, когда Володя в нем так нуждался, ну и что с того? Юра попросту не знал, как сильно в тот момент был необходим ему. Ведь если бы знал, то точно пришел. Вот только он и сам мучился. Если бы не его кризис, не было бы вообще ничего: ни паники, ни одиночества, ни запаха рома, ни осколков на полу.
Когда одному плохо, другой должен быть сильным, чтобы помочь и поддержать, но так вышло, что в ту ночь сильным не смог оставаться никто из них.
Устав сдерживать сумбур эмоций, Володя шагнул к Юре вплотную. Положил ладонь на плечо, стиснул. Юра уперся затылком в Володин живот, посмотрел на него снизу вверх. В его карих глазах, как в зеркале, Володя увидел свое отражение. В Юриных темных зрачках он тоже был темным.
Другую ладонь Володя положил Юре на шею, погладил пальцами подбородок.
— Ай, щекотно, — тот, улыбнувшись, съежился.
Юра нажал не на ту клавишу. Нахмурился, тут же опустил голову, уставился на клавиатуру. А Володю не волновала его ошибка, фальшивая нота ничуть не испортила произведения, и он продолжил нежно гладить большим пальцем старый шрам на любимом подбородке, любимые скулы и шею.
Юра не закончил концерт Рахманинова, опустил руки, будто уронил — они повисли плетьми вдоль тела. Магия музыки развеялась, но Володя не хотел его отпускать.
— Я боюсь за тебя.
— Не бойся. Ангела дала мне контакт хорошего психиатра, завтра я поеду к нему. Отвезешь?
Володя замер. Молча уставился в никуда, осознавая, что Юра сам хочет пойти к врачу. Володя понимал, что его личный опыт «лечения» не имел ничего общего с реальной медициной. Но никакие доводы рассудка не могли побороть старую фобию. Хотел того Володя или нет, в его сознании «психиатр» невольно становился синонимом слова «палач».
— Не надо, — прохрипел он, борясь с желанием закричать.
— Я пойду, — ответил Юра негромко, но твердо. — Пора что-то менять.
Володя отпустил Юрино плечо и развернул к себе. Оглядел с ног до головы, ища в его позе и выражении лица решимость. Но ни тени решимости в Юре не было — он ежился то ли от неуверенности, то ли от холода. Который день он ходил в Володином халате. Юра мерз постоянно и потому заворачивался в него, как в шубу, но при этом не поддевал ни футболок, ни брюк. Обычно Володины мысли крутились вокруг того, что скрыто под халатом, а вовсе не вокруг того, чтобы заставить Юру одеться нормально. Но сейчас, глядя, как он кутается, Володе захотелось согреть его.
Он медленно опустился на пол.
— Менять надо что-то, но не себя, — прошептал он и уткнулся в его колени лицом. — А эти люди могут изменить тебя. Ты знаешь, насколько они опасны?
— Володя, ну перестань. Если этот врач скажет или сделает что-то не так, я просто уйду от него.
Головой Володя это понимал, но сердце раздирал страх.
— Ты уверен, что тебе это действительно нужно? — спросил он, касаясь губами его голых коленей. — Абсолютно уверен?
— Да, — тихо ответил Юра, взял его за подбородок: — Ну-ка посмотри на меня. Все будет хорошо, я обещаю. Доверься мне.
— Тебе я доверяю, но… — пробормотал Володя, закрывая полами халата Юрины ноги.
— Если будет «но», хоть один намек на это «но», я сразу уйду.
— Я не хочу, чтобы ты превращался в меня. Чтобы зависел от чертовых таблеток, я так этого боюсь!
— Но депрессия — это болезнь в самом прямом смысле слова. Организм дал сбой.
— У тебя депрессия?
Володя думал, что Юра страдал из-за творческого кризиса, но неужели, наоборот, кризис — следствие депрессии?
— Судя по всему… — прошептал Юра. — Но, чтобы быть уверенным, нужно сдать анализы.
— Кто довел тебя до этого? Я?! Чем?! Когда это началось? — нервно зачастил Володя.
— Я не знаю. В том-то и дело, что не знаю. Нужно обследование и терапия.
Володя не спал полночи, а утром надеялся, что Юра передумает идти к врачу, но тот был непреклонен.
Высаживая его у больницы, Володя посмотрел на него так, будто видел в последний раз: взглядом цеплялся за каждую деталь, пытаясь запомнить его до встречи с врачом, чтобы сравнить с тем, каким он станет после. Настроение стало хуже еще и потому, что сейчас он был обязан поддержать Юру, а на деле получалось, что тот поддерживал его. Быстрее попрощавшись — чем дольше они тянули, тем больше Володя боялся, а Юра нервничал, — Володя поехал в офис.
Как назло, в такой сложный и нервный день ему еще предстояло провести совещание. Созвав всех ведущих и старших специалистов в своем кабинете, Володя с трудом собрался с мыслями и начал делиться планами на следующее полугодие — проектов ожидалось много, к ним требовалось подготовиться заранее.
Володя увлекся, не заметил, как пролетели два часа, и забыл, что все это время его телефон лежал на столе с отключенным звуком. Поэтому, когда обеспокоенная Лера приоткрыла двери кабинета, Володя, ничего не заподозрив, послал Брагинского выяснить, что там случилось.
Когда совещание закончилось и кабинет начал пустеть, вернулся Брагинский и негромко пробормотал Володе на ухо, чтобы выходящие не услышали: