О чем молчит ласточка

После Светы — ему ли не знать?
Володя оборвал рассказ Игоря:
— Давай к делу.
Игорь кивнул и, резко притянув Володю к себе, попытался поцеловать его, но тот уклонился.
Володя стянул с шеи галстук, обмотал его вокруг своего запястья и протянул кончик Игорю.
— Ты уверен? — спросил Игорь. — Давно уже не просил…
— Давай, — потребовал Володя и лег на живот.
Игорь не стал спорить. Затянул узел на его запястье, пропустил галстук через перекладину кровати, обвязав концом второе запястье. Володя дернул руками, проверяя, достаточно ли крепко.
Сзади послышалось шуршание. Володя уткнулся лицом в подушку, зажмурился. Да, действительно давно они не практиковали это. Но сейчас казалось, что именно так и нужно. Чтобы наконец почувствовать хоть что-то.
Звякнула пряжка ремня, скрипнула кровать, прогибаясь под весом Игоря. Володя не сдержал стона, когда от хлесткого удара горячая волна боли прошлась по пояснице и ниже. Следом — вторая, по центру спины.
— Сильнее, — прошипел Володя и тут же почувствовал один за другим два обжигающих удара по лопаткам.
Спина горела, он буквально чувствовал, как на коже остаются полосы от ремня. Но попросил еще, а потом — еще. Ритмично. И сильнее. Володя кусал ткань подушки, заглушая стоны.
Боль не дала ничего. Противная и ноющая — просто боль, ни предвкушения, ни вожделения, ни даже страха.
Когда очередной стон сменился криком, Игорь отбросил ремень в сторону. Положил теплую ладонь на спину, и Володя вздрогнул, как от прикосновения раскаленного железа.
— Да что с тобой такое?
— Давай еще.
— Если продолжим в том же духе, я тебя только покалечу. У тебя что-то случилось?
Володя выдохнул, потерся влажным лицом о подушку — он и не заметил, что от боли на глазах выступили слезы.
— Да, ты прав, отвяжи меня.
Игорь распутал узлы галстука. Володя сел, подтянул к себе покрывало, накинул на бедра. Помассировал пальцами виски. Игорь пристально на него смотрел, ожидая ответа, а Володя не хотел говорить. Не Игорю, а просто говорить об этом. Произносить вслух, будто снова подтверждать самому себе, выставлять эту мысль на передний план. Хотелось, наоборот, отгородиться от нее, не думать, не знать.
— Отец умер.
Игорь помолчал полминуты, изучающе разглядывая Володю. Тот мысленно попросил: «Только не говори дежурного „прими соболезнования“, не раздражай», но Игорь лишь спросил:
— Когда?
— В среду. Вчера похоронили.
— Почему сразу не сказал?
Володя покачал головой.
— Не хочу, не готов еще. Соберусь с мыслями — тогда поговорим. Тем более пока бесполезно. Скорби нет. Ничего нет. То, что от меня требовалось, сделал: устроил похороны, оградил мать от всего этого. А сам ничего не чувствую. Пытаюсь заставить себя, а никак…
— Это нормально, Вов. — Игорь положил руку ему на плечо, сжал. — Я… И что ты собираешься делать дальше? В смысле, многое изменится, фирма была его.
— Нет, Игорь, ничего не изменится. Перееду в его кабинет и… и все. Список дел, обязанности — все останется прежним. Я полноценно руковожу фирмой почти год. Я работаю, как работал, и живу, как жил. В работе я давно справляюсь без его советов и помощи. А в жизни… да и в жизни тоже.
Игорь кивнул.
— Спишь как? Плохо?
Володя потер пальцами переносицу.
— Да, две ночи уже почти не спал. Устаю сильно, а спать не могу.
— Тревожность? Мутит? Тебе снотворное нужно. Я выпишу рецепт.
— Да, выпиши.
Игорь тут же достал из портфеля рецептурный бланк, заполнил его и протянул Володе.
— Держи, должны помочь… — Игорь хотел сказать что-то еще, но у него зазвонил телефон. Володя краем глаза заметил на экране имя Лиды.
— Черт, что, уже десять? — Игорь нервно сбросил вызов.
— Без четверти, — взглянув на часы, подсказал Володя.
— Мне за Соней к маме заехать надо. Ты опоздал, и как-то долго мы с тобой вообще… провозились.
— И бесполезно, — хмыкнул Володя.
— Ну… Наверстаем еще, — улыбнулся Игорь, натягивая рубашку. — Прости, что я тебя так бросаю, нам бы еще поговорить. Тебе это сейчас нужно. Но сам понимаешь…
 
«Да-да, конечно, понимаю: семья, ребенок», — подумал Володя. А вслух сказал:
— Все в порядке, иди.
— Звони, если нужно будет поговорить, я всегда тебя выслушаю. — Он наклонился, быстро поцеловал. — Если бы не Соня, остался бы с тобой до утра. Да что до утра — навсегда бы остался. Ну ничего, скоро уж разведусь, и вот тогда… — Не закончив фразы, Игорь многозначительно улыбнулся. Он встал на пороге номера, принялся ждать, когда Володя соберется и будет готов уйти. На прощание Игорь снова ткнулся ему в губы и прошептал: — Пока, зай.
Спускаясь по лестнице, Володя услышал, как Игорь, стоя у лифта, говорил с Лидой по телефону:
— Уже еду, да. Ладно, куплю ей киндер. Да, и сок. Ладно, целую. Да-да. Пока, зай.
Володя скептически хмыкнул:
— «Зай» — как удобно. И мне можно так говорить, и жене.
«Скоро уж разведусь», — вспомнилось сказанное Игорем минуту назад. Володя усмехнулся. И сколько раз за последние восемь лет он это слышал?
Но он уже давно не таил никаких обид по этому поводу. Когда-то давно, может быть, — да, хотелось, чтобы Игорь целиком принадлежал ему, не хотелось ни с кем его делить. Но все это прошло. Страсть прошла, ревность — тоже. Остались лишь вот такие встречи в отеле — скорее для тела, чем для души. И еще разговоры. Важнее всего было то, что с Игорем можно было говорить не притворяясь.
Все же Игорь оставался для Володи близким человеком. Не тем «близким», который «родной» или «любимый», а тем, который «такой же». Больше чем друг. Тот, кого он хорошо знал и кто много знал о самом Володе. Может быть, даже слишком много.
Володя ведь и влюблен в него никогда не был. Знал, что любовь выглядит иначе и иначе чувствуется. Что, когда любишь человека, готов на все ради каждой возможности побыть с ним рядом. Но в их случае на месте Игоря мог бы оказаться кто угодно, главное — мужчина. Но хорошо, что это был именно Игорь — потому что когда-то он смог вытащить Володю из болота, в которое тот себя загнал. Потому что именно Игорь помог ему разобраться, понять и принять свою суть.
* * *
Запах бумаги, дерева и парфюма: старомодный, родной — он всегда витал в этом кабинете. Казалось, даже когда здесь еще не было офиса, не было дома — этот запах был. Раньше Володя часто заходил сюда, и аромат успокаивал его и вселял уверенность. Но он понимал, что это иллюзия — дело в человеке, который раньше дневал и ночевал в этом кабинете.
Теперь же дневать и ночевать, отдыхать и работать здесь предстояло Володе.
Кабинет выглядел как музейная комната: массивный дубовый стол по центру, такие же книжные шкафы вдоль стен, большой кожаный диван возле окна, но ни единого личного предмета, ни бумажки, ни даже пылинки — пустота, свойственная нежилому помещению.
Володя обошел стол и сел в удобное кожаное кресло, опустил руки на лакированную столешницу, гладкую и холодную. Обернулся налево, проверил пропущенные звонки на телефоне — единственной современной вещи в кабинете. Посмотрел перед собой: в центре стола стоял органайзер для письменных принадлежностей, нелепый, украшенный бронзовыми львами, и совсем уж бесполезная в компьютерной эре вещь — пресс-папье. А взглянув направо, Володя поморщился. Там стояла фотография: на фоне единственного большого окна этого кабинета замерла хрупкая невысокая женщина — мать, ее обнимал Володя, молодой, двадцативосьмилетний, еще в очках. А рядом с ним стоял мужчина, тоже высокий, тоже в очках, тоже брюнет — отец.
Володя вспомнил, что запечатленный на фото момент — это день открытия офиса. Тогда отец сказал ему: «Когда-нибудь это все будет твоим… Но пока этот день не настал, не смей трогать и тем более двигать мой стол!» Володя улыбнулся, вспомнив, как отговаривал отца ставить в небольшой кабинет такую громадину, они даже поссорились, но, разумеется, не всерьез.