Белая лошадь, черные ночи (ЛП)

Я отрываю подол ее платья и использую полоску ткани, чтобы перевязать кровоточащую рану. Она кашляет, ее легкие наполнились дымом. Глаза покраснели и слезятся. Она трет их тыльной стороной ладони, как будто они болят.
Я глажу рукой ее волосы.
― Сабина, ты можешь идти?
― Думаю, да. ― Ее голос хриплый от дыма, но не дрожит. Моя маленькая фиалка такая чертовски храбрая. Она протягивает мне руки, и я помогаю ей встать на ноги. Она осторожно встает на пятку левой ноги, проверяя ее. Затем неуверенно кивает. ― Все в порядке, если я не буду сильно на нее давить.
На ее щеке видны следы копоти. Я не могу удержаться, чтобы не стереть их, поглаживая нежную кожу мозолистым пальцем, желая устранить любой изъян на ее безупречном лице. Сердце колотится в груди, как загнанный в ловушку зверь. Она в безопасности, но я с ужасом думаю о том, что могло бы случиться, если бы я не успел вытащить ее из огня.
Одно из окон трактира лопается. С улицы доносятся крики: мужчины и женщины, выливающие на строение ведра с водой, попадают под острые осколки стекла. Из разбитого окна вырывается пламя.
Я притягиваю Сабину к себе, крепко обнимая ее, хотя мы находимся на безопасном расстоянии. Затем я обхватываю ладонями ее лицо, заставляя посмотреть мне в глаза, чтобы я мог убедиться, что она меня понимает.
― Я хочу, чтобы ты пошла в конюшню. Возьми мешок ― его украдут через секунду, если мы оставим его здесь. Возьми Мист. Я догоню тебя через пару минут.
Ее круглые, блестящие глаза наполняются беспокойством, когда она одной рукой цепляется за мою рубашку. Задыхаясь, она спрашивает:
― Почему? Куда ты идешь?
― Пожар. У меня там друг. Я должен убедиться, что он выбрался.
Мы с Фольком расстались на плохой ноте. В этом мире до боли мало людей, которых я могу считать друзьями, и ради любого из них я готов пройти через ад. Я не могу уйти, пока не узнаю, что он выжил.
Позади нас взрывается еще одно окно на верхнем этаже, и Сабина вздрагивает и прижимается к моей груди. Мои руки автоматически обхватывают ее спину. На короткое время я позволяю своей голове опуститься на ее макушку, чтобы вдохнуть аромат ее волос.
Еще пять минут назад я был готов разрушить оба наших мира, чтобы быть с ней. Я был готов вонзить нож в спину Райана, и позволить спящим богам проклясть меня на веки вечные, лишь бы только обладать ею. Мое тело все еще разгоряченное и твердое от желания.
Если бы огонь не помешал нам…
Было бы ошибкой переспать с Сабиной. Но, черт возьми, какой замечательной ошибкой.
― Иди. ― Я помогаю ей закрепить мешок, а затем подталкиваю ее к улице. ― Быстрее. Ты будешь в безопасности, Мист защитит тебя. Я сейчас приду.
Она бросает на меня последний взгляд, одновременно испуганный и доверчивый, а затем, прихрамывая, бежит по улице в сторону конюшни, с трудом удерживая заплечный мешок.
Я смотрю ей вслед так долго, как только могу, но медлить нельзя. Огонь распространяется. Фольк все еще не вышел из здания. Пробираясь сквозь толпу к горящей гостинице, я убеждаю себя, что с Сабиной все будет в порядке. Она одета так, чтобы не выделяться. Ее длинные волосы и внешность могли бы вызвать интерес у бездельников, гуляющих в этот час в Блэкуотере, но все внимание приковано к пожару, а не к хромающей девушке.
Потные, покрытые сажей мужчины выливают ведро за ведром на фасад здания, но пламя уже поднялось слишком высоко, чтобы спасти его. Понимая это, они переключаются на соседние здания, чтобы попытаться сдержать распространение пламени.
Пробившись сквозь толпу, я направляюсь прямо к обгоревшей входной двери.
Грузный пожилой мужчина хватает меня, кашляя.
― Что ты делаешь? Ты с ума сошел? Ты не можешь туда войти!
Я сбрасываю его руку и вбегаю в горящую гостиницу. Общий зал наполнен дымом, и я вынужден закрывать нос и рот рукавом. Глаза жжет. Пламя пожирает деревянные столы и лижет занавески. На полу валяется разбитая посуда.
Борясь с дымом, я пробираюсь к лестнице.
― Фольк? ― кричу я, хотя рев огня заглушает мой голос.
 
Позади меня раздается грохот. Искры сыплются вниз, когда трещит потолочная балка. Подняв руку, я вижу, как в дверной проем между общим залом и кухней протискивается фигура.
Это Фольк. Слава богам. Он опирается на сломанный лестничный поручень в качестве импровизированной трости. Его лицо покрыто сажей и темной субстанцией, которая может быть кровью. Его волосы растрепаны. Но мое первоначальное облегчение испаряется, когда свободной рукой он поднимает арбалет в мою сторону.
Какого черта?
Мой боевой опыт подсказывает мне, что нужно увернуться, чтобы оказаться вне пределов досягаемости. Я прижимаюсь к стойке администратора трактира как раз в тот момент, когда Фольк выпускает стрелу. Она прорезает воздух, проносясь мимо меня, и вонзается в стену за моей спиной, разойдясь с моей шеей на дюйм.
Меня охватывает гнев. Я бросаюсь к нему:
― Фольк, какого черта…
― Сзади! ― кричит он.
Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как лезвие ножа летит в мое плечо. Инстинктивно я уклоняюсь, перегибаясь через стол, так что нож пронзает воздух надо мной. Человек в темном плаще отработанным движением разворачивается и снова поднимает клинок.
У меня нет времени, чтобы понять, что, черт возьми, происходит. Нападающий бросает следующий нож. Он делает это с такой поразительной скоростью, что я едва успеваю увернуться. Если бы я не обладал своей подаренной богами способностью улавливать тонкие нюансы в его движениях, он бы перерезал мне горло. Я все еще недостаточно быстр, и острие клинка задевает мой скальп. Боль рикошетом пронзает мою голову.
Я укрываюсь за столом, используя его в качестве щита.
Клянусь гребаными Бессмертными.
Его скорость нечеловеческая ― он поцелован богом.
Это делает бой бесконечно более сложным. В юности, когда я дрался на рингах Джоки, меня ставили в пару с другими поцелованными богами бойцами, когда им удавалось найти таких. Четырнадцатилетняя девочка с силой, подаренной богами, пригвоздила меня к земле так, что у меня до сих пор болит копчик, когда идет дождь. Поцелованный богом мальчик из далеких пустынь Кравада мог призвать ветер и швырнуть меня как лист. И все же мне удалось победить их обоих. Только один поцелованный богом боец когда-либо превосходил меня, и его даром была проклятая скорость.
Фольк зарядил еще одну стрелу и поднял арбалет.
― Вульф, Прюиттс-Крик!
Прюиттс-Крик. Он имеет в виду стычку, в которой мы участвовали против мятежников, прятавшихся в лагере лесорубов к югу от Старого Короса. Мы подожгли их склады с древесиной, чтобы создать дымовую завесу во время атаки. Я сразу понимаю, что он имеет в виду.
Нападающий в плаще перемещается вокруг стола так быстро, что его почти не видно. Изо всех сил стараясь оставаться на шаг впереди него, я двигаюсь в центр общего зала. Он оказывается там в мгновение ока, но я успеваю предугадать его траекторию благодаря своему острому слуху и оставить между нами обугленные столы.
Фольк держит свой арбалет наготове, ждет, ждет.
Дым заполняет всю верхнюю половину общего зала. В горле у меня першит, а тело хочет сложиться вдвое от приступа кашля, но я подавляю этот порыв. Использовать дым, возможно, не самая разумная идея, но это лучший шанс, который у меня есть. Мой противник хоть и быстр, но не может преследовать того, кого не видит.
Зато я слышу биение его сердца так отчетливо, словно это гулкий гонг.
Он осторожно пробирается сквозь дым, не видя, где я прячусь. Могу только предположить, что его глаза также горят и слезятся, как и мои собственные, что вдвойне затрудняет мое обнаружение. Именно так все и было в Прюиттс-Крик ― я заманивал мятежников в дым, где у меня было преимущество.
Как только я слышу, что его сердцебиение рядом, я напрягаю мышцы ног и с боевым кличем бросаюсь на него всем телом. Может, он и быстр, но я значительно превосхожу его в весе.