Рубеж-Владивосток (СИ)

2 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.
Поздним вечером я добрался до своего Дома. И убедился, что всё у нас спокойно.
Долго добирался. И это несмотря на то, что добрые горожане, спешно покидающие город, подбросили на повозке, сократив мне треть пути.
Пока ехал и смотрел на угрюмые лица людей, чувство такое гадкое прорывалось, будто предал нас кто–то. Ведь как возможно, что нелюди точно просчитали и одним ударом хлопнули всё приморское командование вместе с училищем мехов и юнкерами.
Ну, может, не всех… кто–то должен был уцелеть.
А ещё я думал о Татьяне и её отце. Граф Румянцев не смог бы пропустить такое событие по случаю приёма Небесной, он должен был быть в делегатах. Жаль, если погиб.
Знаю, что сделал всё возможное. Но когда спесь сошла, понял, что не нужно было уходить, не убедившись, что Татьяна в безопасности.
И теперь волнение не оставляет меня.
В самом городе царит паника и неразбериха. Лишь пожарные расчёты действуют слажено. Много построек близ набережных разрушено и сожжено, много людей покалечено и убито. Похоже, оргалиды отступили сами, но некоторых успели настичь мехары. О чём свидетельствовал едкий дым от быстро разлагающихся тел поверженных тварей, витающий по всему Владивостоку.
За первые два часа пути по взбудораженным улицам сложилось впечатление, что монстры прошлись по городу сотнями. К чему мы оказались не готовы.
И чёрт бы их побрал, тварей поганых.
В поместье тишина. Стемнело, и лишь полная луна теперь светит скупо. Преодолев оградку, пройдя заросшее поле по тропке уже наощупь и добравшись до сараев, я стал звать Фёдора. Когда дед не откликнулся, у меня вновь похолодело в груди. Быть может, он мой голос сиплый не узнал?
Не был я здесь больше полугода, но ничего не изменилось. Сарай наш жилой, утеплённый и годный по площади не хуже избы, под замком навесным. Запасной ключ под камнем. Внутри прибрано, пахнет сушёными полевыми травами. Фёдора естественно нет, раз закрыто. Но судя по тлеющим углям в буржуйке, где–то поблизости. Кувшин с водой ключевой на столике, сухари в мешочке.
Измученный жаждой накинулся и выдул половину сосуда прям из горла, звучно глотая, и только потом набросился на сухари. Запоздало спохватился, что надо оставить и деду. За воду не переживаю, у нас колодец свой есть.
Чуть передохнул на табуретке, ног уже не чувствуя. Снял подсумок с патронами, которых, как оказалось, много прихватил. И хорошо, у Фёдора где–то и винтовка припрятана, калибр вроде тот же. Лампу масляную отыскал со спичками. Поболтал банку, ещё что–то плещется. Пошёл искать деда по округе уже с горящим фонариком.
Пусто у нас и безлюдно, соседей никаких. Зато деревьев много, по осени краше края нет, золотая листва, красная, зелёная… Сейчас тишь да гладь, только с залива волны шумят, да чайки покрикивают. Вскоре страх снова наплыл. И от холода заколотило. Образы тварей вместо кустов, да товарищи истерзанные в траве мерещатся.
Минут сорок бродил в поместье по пригоркам, устал взбираться по заросшим тропам, по которым в детстве носились и змеев воздушных пускали с братьями. К бухте двинулся, берег в двух сотнях метров всего–то. Там у нас пристань, которую почти всю по доскам давненько растащило ворьё. Чайки что–то на ночь разорались. Никогда такого не было.
Полпути прошёл, и Фёдора увидел! Навстречу тащится с удочкой, сачком, да ещё и тележку толкает. Вот так сюрприз.
— Андрей! — Воскликнул, всё побросав и ко мне поспешил. — Какими судьбами⁇ Увольнительную дали после парада? Как отмаршировал? Подожди, что с тобой⁈
Ахнул, рассмотрев, и налетел буквально. За плечи взял, в глаза смотрит. Всё видит.
А мне волновать старого не хочется. Знаю, что глуховат он стал, и раз спокойно прогуливался, похоже, пушечную канонаду и не слышал. Но всё не утаишь.
— Оргалиды на училище напали, — ответил.
— Батюшки! — Ахнул, отшатнувшись. — А с голосом что?
— Со мной всё хорошо. И там вроде отбились, — отвечаю и кривлюсь.
— Что творится…
— В общем, теперь я здесь. Назад не пойду.
 
— А чего так⁇ — Недоумевает.
— Да ничего, просто не пойду, — ответил устало.
Смотрит пытливо, а затем выдаёт:
— Твой отец меня когда–то от каторги самой адской спас. Я старшего офицера ударил по дурости, и на смерть.
— Нет, не за драку меня выгнали.
— Всё–таки выгнали, — произнёс удручённо дед, подловив.
— Да, но я ничего плохого не сделал. Не спрашивай, — бурчу.
— Не буду, князь, — ответил на выдохе и к тележке повернулся. — Что ж, заживём по–старому. Нет худа без добра, вон сколько рыбы, я уже третью ходку делаю.
Спешу к телеге и я, отбирая у него ручки. Нечего деду корячиться, и так еле ходит.
Рыбы действительно целая гора. И крупной!
— Откуда столько? — Интересуюсь.
Селёдка в основном, осётр даже есть! Уссурийский залив никогда нас так не радовал прежде.
— Не знаю, ваше высочество. Рыба, как с ума сошла. Косяками у самого берега ходила до полудня. Саком отсекал и выбрасывал. Вот езжу, собираю теперь, пока чайки всё не склевали.
Усмехнулся себе под нос горько. Вот оно что. Рыба не сошла с ума, она оргалидов испугалась. Теперь понятно, как они подкрались так близко незамеченными. Под водой шли. И, наверное, сразу через оба залива. Наше поместье–то на побережье Уссурийского. А училище на Амурский залив смотрит.
— И куда нам столько рыбы? — Развожу руками.
Фёдор всегда был, как хомяк, всё в дом таскал.
— Мелкую засушим, какую завялим и закоптим. Остальную на рынок. Завтра же в город отвезём. Чтоб рубли на уголь, соль и специи были.
— Кому ты продавать собрался? Народ из города бежит, — простонал я.
— Ну тогда в поместье Корсаковых сбагрим и в Находку отвезём. Постой–ка, а чего народ бежит–то?
— Боятся новых нападений. С Иркутска эшелоны с пушками едут, вряд ли просто так. Анастасия Николаевна тоже сюда не по прихоти своей явилась.
— Ну дела. Думал, на моём веку с войнами уже завязали.
— Надеюсь, обойдётся, — говорю и толкаю телегу.
А сам думаю, скорее бы на койку костьми упасть.
— Постой–ка барин, — ахает Фёдор, чуть отстав. — С ногой что? Хромаешь хуже моего.
Пришлось рассказать о проделках Максима. Дед мной возгордился ещё больше, когда узнал, что подлецу начистил рыло, не пропустив удара. Уроки бывшего чемпиона зря не прошли.
Но затем Фёдор не на шутку озадачился моей ногой. С чем, с чем, а с аптечными средствами у дворецкого всегда всё было в порядке. Сколько раз я с пригорков скатывался и на пляже о камни коленки стёсывал. Вот и сейчас, бросив улов, он занялся моей стопой.
— Как бы гангрену не схватить, — забеспокоился дед, бинтуя уже после мучительной обработки раны. — Сделал, что смог. Тебе бы в госпиталь.
— Думаю, сейчас там дел невпроворот, — ответил безрадостно.
— Тоже верно, — согласился дед. — Ты сиди, я костыль принесу.
— Издеваешься⁇
— Пару дней походишь, не переломишься, — заворчал. — Так надо, чтобы рана затянулась.
Замечательно.
— Так, пора ухой заниматься, голодный, небось, — добавил Фёдор.
Показалось, что он и рад моему возвращению независимо от обстоятельств.
Я и сам соскучился по родному месту очень сильно.
Ночка выдалась беспокойной. Всадники носились у самой ограды. Фёдор предположил, что как минимум гусарский полк прошёл в сторону Владивостока. Выходил несколько раз на странные шумы и почему–то решил меня охранять. Достал–таки винтовку и возрадовался патронам. Потому что своих было только два штуки.
— Теперь можно и на медведя в тайгу, — посмеялся даже, протирая цевьё тряпкой.
— Ага, два хромых охотника, — парировал я и добавил: — а кто нашу драгоценную рыбу охранять будет?..
Утром, когда умывался на улице, заметил в зеркальце, что у меня ещё и лицо исцарапано. Да волосы приплавлены на левом виске.
Но не сильно расстроился, ведь красоваться уж не перед кем. Форму парадную выстирать осталось, да с сапогами назад вернуть, когда всё хоть немного уляжется.