Рубеж-Владивосток (СИ)

— Знаем, знаем, — подтвердили гусары. — Сабуров–князь боевой был. И семью жаль. Дай Бог, обойдётся, вернёмся в Хабаровск без боя. А тебе здесь, что надо говори, поможем под шумок.
Кивнул с комом у горла. Растрогали меня гусары.
Фёдор к ночи только явился, когда я уже места себе находить перестал. Впервые он так долго.
Дед гусара Азарова сразу узнал. Обнялись они горячо, в щёки друг друга расцеловали. Вспомнили все заслуги бывшего гренадёра и то, что тот боксёром лучшим был.
И всё же заметил я, что Фёдор мой сам не свой стал. В лице переменился.
Зато я с новыми гостями отвлекся от дурных мыслей, перестав думать о словах принцессы на строевом смотре. Вот только тоска по Татьяне Румянцевой стала точить сердце только сильней. С гусарами, которые в основном о барышнях и говорят, по–другому никак. Помимо всего прочего вогнали в краску меня своими шутками неприличными, да закоптили табаком.
От Татьяны никаких вестей. Хотя в глубине души надеялся получить очередное письмо с гонцом. Ведь все предыдущие мне Фёдор приносил, они сюда и приходили.
Гусары тоже не смогли толком ничего про Румянцевых сказать. Зато про дочку Третьякова таких баек наслушался! Что она от гусаров без ума.
Через два дня стало невмоготу, решил собраться в город и разузнать о Румянцевых хоть что–то. Тем более с эскадроном гусар в поместье можно уже не переживать о мародёрах.
В центр Владивостока, где всё зарастает военными постами, тяжело пробиться, но попытаться стоит. Азаров мне даже лошадь нашёл.
А Фёдор, мой запасливый, ещё сундук с одеждой приволок, где нашлись парадно–выходные одежды отца.
Отправился в город с рассвета.
  
Глава 8
 
Поездка в город
 
Владивосток. 10 июня 1905 года по старому календарю. Суббота.
Выехал, надев лучший отцовский костюм. Ведь встречают, как известно, по одёжке.
Дорога до города оказалась не скучной. То, что с телегой я преодолевал по селеньям за полдня, на лошади проскакал за час. В лесах и деревнях лагеря военные стоят. Звук топоров и пил не умолкает. Валят деревья, что–то на лагерь и оборонительные ежи у берега, что–то на восстановление города. Во Владивосток телеги с брёвнами и тянутся.
Похоже, армию нагнали с запада не только для обороны, но и чтобы город отстроить да укрепить.
Раньше думал, что один оргалид — это событие. Вылезет где–нибудь на окраине или упадёт с неба в пяти–семи километрах от водных границ, натворит бед, пока к нему не прилетят наши герои и не прикончат. Иногда справлялись и полицейские, расстреливая его целым отрядом из пистолетов и винтовок. Бывало и ополчения с вилами зажимали, если мелкий попадался. Уже мёртвый оргалид истлеет без следа за полчаса и потом только выжженная земля под ним остаётся.
Но теперь я смотрю на солдатиков, шныряющих в селе в поисках браги, за гусарами, заигрывающими с деревенскими девками, за офицерами, курящими через трубки свою махорку. За артиллеристами, волочащими эту несчастную пушку семидесяти пяти миллиметров калибра. И понимаю горькую правду.
Такие войска только против людей хороши. Они и охраняли границы Империи на юге и западе. Подавляли восстания, убывали в индийскую колонию для смены гарнизонов, где только горцы из Пакистана доставляют проблем.
В глубине души очень надеюсь, что оргалиды ещё долго будут готовить подобную атаку. На училище обрушилось целое войско. До этого лишь девять лет назад было подобное событие, когда твари атаковали наше поместье.
Их было слишком много. Но кто об этом расскажет? Десятилетний мальчишка? Фёдора в тот роковой час в поместье не было, поэтому и спасся. Тогда и не поверили, что монстры так умеют.
А сейчас вон запрыгали, полков десять уже на полуострове. Когда жареным запахло, когда чинов столько погибло.
Выходит, принцесса знала заранее, что такое будет? Тогда на плацу и упрекала коменданта Третьякова и генералов, мол, на вашей совести, что не объявили об угрозе мирным жителям. Прокручиваю в голове разговор их. Даже Небесная просчиталась на день–другой. Иначе с ходу поставила бы нас в ружьё да разогнала всех гражданских.
 
Досталось же ей. И не побежала, не стала спасаться.
Вот она какая, эта Небесная принцесса. Но почему она так со мной? Неужели ненависть к моему роду для на неё, как открытая рана до сих пор? Чем я ей не угодил?
Наверное, уже не важно.
Жаль, что путь в меха–гвардию для меня закрыт. Жаль, что больше не почувствую эту мощь и силы убивать тварей. Мне не ощутить вкуса такой лёгкой мести.
А мы лёгких путей и не ищем. Да, бать?
Ты ведь тоже не сразу стал мехаводом.
Но сейчас думаю не об этом. Глядя с высоты седла на бравые и смелые лица солдат Российской империи, на серую дымку над городом, на удручённых селян, которым и податься некуда, мыслю о том, что и мне стоит послужить Родине, независимо от моих амбиций.
Я один из немногих, кто уже пережил вторую атаку оргалидов. Я знаю, как сражаться. Мне всё проще контролировать свой страх.
Мне известно не понаслышке, когда самые отважные солдаты трясутся, забиваясь в глубокую нору. И пусть сердцами они горят, но тела их не слушаются. Это как встать у края пропасти и помыслить сделать следующий шаг. Инстинкт может и не дать. А оргалиды вызывают такой страх, что стрелки в упор попасть по ним не могут.
Не стану я отсиживаться в поместье. Дом, забор… всё потом.
В ополчение города запишусь. Так служить буду. И пусть Фёдор меня простит, оно всё мне и не надо, земля эта пустая и мёртвая, напоминающая о горе. Два сарая, деревья и холмы, без людей родных и любимых — всё ненужное.
Самому деду надо рублей дать побольше, да отправить в Хабаровск от опасностей подальше…
В город въехал без проблем ещё до полудня, несмотря на то, что полицейские с солдатами на меня с недоверием посматривают. Но стоит пройти кордон, дальше на центральных улицах жизнь кипит, как и раньше. С тем исключением, что военных прибавилось.
В бухте Золотой рог кораблей военных почти нет, много судов на дежурстве за мысами. В небе шесть дирижаблей насчитал. И один мехар на север пронёсся за всё время моего пути.
Дом офицеров, как стоял, так и стоит. Здесь и в округе никаких разрушений.
Привязав гусарскую лошадь к калитке, постучался в дверь с волнением.
Тётка вышла седая, закутанная в шерстяной платок, заплаканная, несчастно на меня посмотрела. Похоже, управляющая.
— Доброго дня, сударыня, — начал с придыханием.
— Закрыты мы, распоряжение Третьякова, — произнесла вымученно, перебив.
— Подскажите, сударыня, как мне найти дом Румянцевых? — Поспешил спросить, когда она уже стала закрывать обратно.
Задумалась ненадолго.
— У них вроде постоялый двор на улице Аврора имеется.
— А они там?
— Сударь, почём мне знать? Видите, что творится? — Заворчала и захлопнула двери.
Обернулся, по набережной отряд полиции прогуливается. Но тут же резко разворачивается обратно при виде горстки пеших гусар, идущих им навстречу, шпорами позвякивая.
Пока лошадь отвязывал, гусары у перил скопились и заохали. Полиция тоже в сторону залива уставилась. Подошёл и я глянуть с холодеющей грудью.
Нет, не плавающие тела. Просто корабельные доски, частично обуглившиеся к берегу прибило, от волн по камню набережной постукивают. И их так много, что жутко становится от осознания, сколько лодок разрушено, сколько людей утонуло. На протяжении километра вся береговая линия усыпана. В двух сотнях метрах слева — спуск, где уже люди возятся, что–то достают.
— Японская древесина, — прокомментировал один гусар угрюмо.
— Да что там у них стряслось? — Ахают другие.
— Даже ротмистр не знает…
— А вы чьих будете, сударь? — Обратились уже ко мне. — Форма не гусарская, а седло с символикой нашего полка.
— Князь Сабуров Андрей Константинович, — представился и дальше любезно объяснился: — второй эскадрон шестого хабаровского полка у меня в поместье лагерем встал, ротмистр Илларион Грибоедов выделил мне эту лошадь на поездку. Прошу заметить, с возвратом.