Держать удар (СИ)

— А если его попросить? — раздался её звонкий голосок, хорошо слышный в пустом зале.
— Толя, тут твоя знакомая спрашивает, кто сильнее — ты или Шанавазов? Предлагает вам помериться силами, — смеется Копцев, наверняка понимая, что мы не просто так с прокурором шептались.
Вижу, отпустило мужика. Кому скандал перед зарубежной поездкой нужен? Тем более в капстрану. Мы смерили с Шанавазовым друг друга взглядами. А вот не надо было ему задерживаться в зале, ушел бы вместе со всеми. А так попал во щи! Нурмагомед, как я, динамовец, а по национальности даргин, это уже он мне сам ещё зимой рассказывал. Парень выше меня на несколько сантиметров и тяжелее кило на десять, поэтому я, скорее всего, ему не соперник. Но я ещё та хитрая лиса.
— Если в боксе — то он, но я зато лучше танцую, — хвастаюсь я, переводя тему с драки на развлечения.
— Это несложно, я как медведь танцую. Да и кто из нас в боксе лучший, я бы не стал так уверенно говорить, — прогудел Нурмагомед.
— А как! А как медведь танцует? Ка-а-ак? — ураган-Машка бросила не дожеванного Копцева и восторженно запрыгала вокруг Шанавазова.
— Сегодня после вечерней тренировки зайду к вам в гости, уговорим Машулю выпустить вашего питомца, — пообещал я.
— Фамилию скажи задержанного, — деловито достал ручку из кармана пиджака прокурор.
— Маш! Смотри! — и я напоследок выдал несколько движений из нижнего брейка, заставив малышку бросить танцующего Нурмагомедова и обратить взор на меня.
Шанавазов моментально скрылся из зала. Все же он не дурак, хотя говорят, что мы, боксёры, не очень умные, ведь нас по голове постоянно бьют. Да ну, нафиг, это мы с Нурмагомедом бьём по чужим головам, а по своей нам редко прилетает!
— Ладно, Толя, мне пора, работы много. Я вот даже пообедать теперь не успеваю, жена требует, чтобы я дочу со школы забирал, — прощается Валентин Георгиевич и напоминает: — Жду вечером в гости.
А я вот успеваю. Война войной, а обед по расписанию. После обеда, перед вечерней тренировкой, меня вызывает к себе врач команды. Я думал, будет спрашивать про таблетки, которые я принимаю, а оказалось, что это его в милицию вчера загребли. На суровом лице мужика лет пятидесяти, совершенно не спортивного, кстати, вида, отметина — заклеенная пластырем ссадина. Ещё и губы разбиты. Интересно, кто его так, и за что? Неудобно интересоваться, а любопытно.
— Спасибо тебе, Толя. Хотели пятнадцать суток дать — ресторанный нажаловался, мол, хулиганил, бил посуду. А это не я бил вообще! А меня.
— Михаил Евстигнеевич, вы только намекните, кто вас обидел? — серьёзно предлагаю я.
— Да не надо! Что ты⁈ Вы — сборная, честь и гордость страны! — испугался дядя, замахав руками. — Да я и сам дал промашку — кто же знал, что это женщина замужем? Ну, та, с которой я в ресторан пошёл.
— Она знала. Должна была сказать, — жестко ответил я.
— Сам виноват. Седина в голову, бес в ребро. Ещё и деньги с меня требовали, чтобы заявление забрать. А у меня и нет столько! — всё ещё переживает за вчерашние события доктор.
— Думаю, они группой действовали, и дамочка подсадная была, — уверенно говорю я.
— Да ну⁈ Ведь милицию метрдотель ресторана вызвал, — не поверил доверчивый врач.
— Он тоже в доле! А что за ресторан?
— Я же говорю, что не надо! И так хорошо, что отпустили. Мне больше ничего не надо.
— Да мне для себя название, вдруг тоже к ним зайду, а там такие дела творятся, — пытаюсь обманом выведать информацию.
— Вообще по ресторанам не ходи! Ни по каким! Через неделю в Сеул улетаем, после Олимпиады будешь ходить, — не выдаёт обидчиков дядя Миша.
Да и хрен с ним. Прокурор выдаст обидчиков, я уверен. А быстро Степанков решил проблему. И заяву забрали, и про деньги забыли.
— Лен, сегодня никак не получится, — звоню на работу подруге, — Иду в гости к хорошему человеку, — извиняюсь я.
— Ну, ладно, — легко согласилась та перенести встречу. — А у нас открывают газету «Курьер», рекламную. И меня туда зовут.
— Сама смотри, но там больше продажники нужны, чем журналисты.
 
— Кто? — не поняла девушка.
— Продавцы, рекламные места продавать кооператорам разным и прочее. Потом специфику поясню. В деньгах, может, лучше будет, но это работа не для журналиста. Ладно, я на треньку! До завтра! — прощаюсь я.
— Треньку, — хихикнула Ленка и посмаковала новое слово: — Продажник! Ленка-продажник!
После вечерней, отказавшись от ужина, иду в гости. Накупил пирожных разных в гостиничном ресторане и взял из своих запасов небольшой подарок — маленький блокнотик в кожаной обложке, ещё из Дании привезенный. А то Степанков на каком-то клочке информацию записывал. Ну и перед самым визитом, заглянув в одно место,… ещё прикупил подарочек для девочки.
Жила семья в обычном, совсем не элитном доме, и то, как я понял, жильё служебное, хотя квартира большая — аж три комнаты на троих. Сам Валентин Георгиевич не местный, а из Перми, и тут всего несколько месяцев как живёт и работает.
— Ой, не надо было тратиться! Я же понимаю, ты — студент, — взмахнула руками на сладкие подарки мама Машеньки.
Гм… Меня приняли за нищеброда! Обидно. Ну не будешь же ей рассказывать про свои доходы! Не та компания. Машенька стояла рядом и пугала своим спокойствием. Отец девочки ещё не вернулся с работы, а Мурзик находился в зале, в довольно просторной клетке.
— Для кота это просто тюрьма. Ему гулять надо, с кошечками знакомиться, мышек гонять. Он зимой сам придёт обратно, если захочет. Смотри, он даже плачет, домой хочет, в лес! — убеждал я Машеньку.
— Это у него глазик болит, — не верит девочка, и мне приходится выкладывать свой козырь, заранее заготовленный, — клетку с попугаем. Купил в зоомагазине только что. Я хотел взять мышку какую-нибудь и апеллировать к жалости — мол, Мурзик мышку скушает, если они будут вместе жить. Но продавщица меня отговорила.
— Большинство грызунов живут всего по два-три года. Смерть любимца может стать сильным потрясением для малыша. Поэтому лучше завести ребёнку животное-долгожителя: кошку, собаку, попугая или черепаху.
— Кошку не надо, — сразу отверг вариант я.
С собакой гулять надо, а родители работают, ребенок сам может не справиться. С черепахой как играть? И во что? Только в прятки, и то черепаху не обыграть. Остаётся попугай?
— Есть прекрасный вариант, только он дорогой. Сегодня на комиссию выставила женщина, — продавщица показала мне клетку с красивой птичкой желтого окраса и с оранжевыми пятнышками на щеках.
— А почему его продают? Старый? — приценился я.
Однако! Сто двадцать рублей с клеткой! Нет, мне не жалко, но тут есть попугаи и за двадцатку!
— Что вы! Наоборот, молодой, меньше года ему, дело в том, что у них трудно пол определить, а те, кто продают, уже имеют такую птичку мужского пола, вот и купили, как думали, подружку ему. А оказался самец! Пока везли из Австралии, цвет поменялся, и ясно уже, что размножаться они не смогут.
— Даже если стараться будут, — пошутил я. — А какая порода?
— Корелла, подвид Лютино. В юном возрасте они все как самочки выглядят, и только после первой линьки становится ясен пол. Много слов запоминают, веселые, — уговаривает продавщица.
— Ладно, беру. Ишь как по прутьям клювом долбит, — восхитился я.
— Яблоки и груши любят, — продолжала давать наставления довольная продажница.
Вот как надо торговать — зашёл за копеечной мышкой, а всучили дорогущего попугая, ещё и в придачу кучу необходимых для него вещей. Сто семьдесят рублей как корова языком слизала. Но не жалко.
Увидев попугая, Мурзик встрепенулся, встал и, выгнув спину, стал прохаживаться по клетке. Потом зашипел.
— Сожрёт, ведь, доча, он эту птичку! — неслышно подкрался сзади прокурор.
— А как его зовут? — робко спросила девочка.
Видно, что птичка ей понравилась.
— Сама назовёшь! — серьёзно ответил папа.
— Ну что, будем из плена отпускать Мурзика домой, или пусть сидит и страдает? — ставлю я вопрос ребром.