Чужая война (СИ)
Мне отчего-то вдруг очень захотелось заорать на всю округу и побить ногами землю. Орать мне было как-то не с руки — всё-таки мои подчинённые рядом — так что весь исходящий гнев пал на землю.
Ноа, наслаждаясь моей реакцией, словно шикарным блюдом, спокойно сообщила:
— Я вот с этим абсолютно незнакомым мне человеком пришла сдаваться. Гун-Гун, пошли, пожалуйста, за кем-нибудь по, эм, главнее тебя, чтобы мы могли обсудить условия капитуляции.
***Дело затянулось почти на час. Именно столько потребовалось посланному в лагерь солдату, чтобы притащить оттуда не кого-нибудь а самого Леона Сайраса. Уставший и осунувшийся, он выглядел куда хуже чем я, хотя это не ему приходилось последнюю неделю пробираться по горам. Похоже, командовать целой армией оказалось для него сложнее, чем критиковать.
Граф очень скептично осмотрел сначала кучу ямок, нарытых мной в гневе, а затем меня самого. Меня реально начала пугать перспектива не быть узнанным и им тоже.
— Граф, или опознайте меня, или пристрелите! — взмолился я. — Кто вообще додумался поставить Гун-Гуна в дозор?
— Некто Рейланд Рор, который, вопреки моим замечаниям, поставил определять командующих дозором жребием, — кажется, несмотря на общую измотанность, сил на сарказм у Леона было с избытком. — Не знаете случайно такого? Не встречали по пути?
— Какой же ты гениальный организатор, Рейланд, — поддержала сарказмовыделение Кейтлетт. — Смотрю, предусмотрел буквально всё! Даже то, как максимально затянуть собственное возвращение.
С последним замечанием было сложно поспорить.
— Мы можем наконец идти? Нас тут спасение отечества ждёт.
— Гун-Гун, это… — растерянно сказал Леон.
— Слава Рейланду Рору! — мгновенно проревел чудак во все лёгкие.
По лицу Леона пробежала непередаваемая гамма чувств, схожих с теми, которые я сам только что испытывал. Устало вздохнув, он махнул рукой, показывая, что можно идти.
— Как обстановка? — дождавшись, пока Гун-Гун с компанией отправится дальше нести глупость, абсурд и заодно свой дозор, спросил я.
Леон, вместо того чтобы ответить, бросил выразительный взгляд на Кейтлетт. Намёк был более чем очевидным.
«И это ещё не худшая из форм недоверия из тех, с которыми мне только предстоит столкнуться!»
— Это долгая история, но если вкратце: Ноа теперь на нашей стороне.
— Хм-м, — удивлённо хмыкнув, граф бросил на неё ещё один взгляд и сделал небольшой поклон. — Леон Сайрас.
— Я о вас слышала, — вдруг сообщила Кейтлетт. — Скандал с Кентенбергом. Это вы доложили о договорных боях.
Граф смутился, словно ему сделали комплимент.
Немного нагрузив память, мне удалось припомнить, что дело было на прошлых Играх. Два «гения» решили, что устроить серию договорных боёв — это хороший способ продвижения по службе и неплохая прибавка к жалованью.
Либо граф был не так уж и прост, либо, напротив — человеком исключительной честности. В любом случае, получилось довольно иронично: если кто и продвинулся по службе благодаря Кентенбергу, то это Леон, который тогда был мелким тыловым чиновником, а сейчас уже ушами короля. Весьма завидный карьерный рост!
— Это моя работа, — внешне граф старался быть самой скромностью, но, как мне показалось, всё равно до конца свою гордость за тот поступок так и не смог скрыть, а может, просто не хотел. — После того, как вы пропали, командующий Рор, мы с боем прорвались через перевал, затем захватили Яой…
— Это там вы заполучили вторую реликвию?
— Да, — Леон явно удивился моей осведомлённости.
— Наверное, бой с гвардией был весьма непростым? — с хитрецой поинтересовалась Ноа.
— Яой нам сдали без боя под обещание выпустить гарнизон, — удивился её вопросу граф, разводя руками. — Оно и неудивительно — там были только тыловики.
— Какое чудесное совпадение, что ценнейший предмет никто не охранял, — ехидно прокомментировала Ноа. — Так оно, конечно, каждый раз и бывает.
Кажется, Леон хотел продолжить свой рассказ, но мне удалось его упредить, выдвинув свою версию дальнейших событий:
— Вы со всей армией «слегка» подзадержались в тылах противника. Голодная, замёрзшая солдатня с радостью воспользовалась возможностью пограбить вражеские обозы. Далее, со стороны гор появляются крупные силы «лунных», мимо которых вы чудом проскальзываете на юг и начинаете движение к башне, — я самоуверенно ухмыльнулся. — Ничего не упустил?
— Для людей, судьба которых ещё час назад была неизвестна, вы оба неплохо осведомлены о том, что происходит, — подозрительно и недовольно заметил граф, всё ещё не понимая, к чему мы клоним.
Наступил уже мой черёд, имитируя скромность, потупиться и прояснить источник этих гениальных мыслей:
— Я бы сделал так же.
— Сделали бы что? — уточнил Леон, бросив ещё более подозрительный взгляд в мою сторону.
— Всему своё время, — отмахнулся я. — Что ещё нового?
— Да, в общем-то, ничего. Всё так. Сейчас идём к Сауму, «лунные» держатся от нас на небольшом расстоянии. Стоит сложить лагерь и двинуться в путь — сразу же появляется их лёгкая пехота, которая начинает беспокоить наш арьергард. — Дальнейшее было произнесено с такой кислой миной, будто граф целиком съел лимон: — Нам не хватает еды и припасов, но ещё сильнее — боевого духа. Люди измотаны, устали, а преувеличенные сведения о вашей гибели не самым лучшим образом сказались на их готовности продолжать борьбу до конца.
Было видно, что он говорит не столько за остальных, сколько сам за себя. Однако закончил свой рассказ Леон на куда более позитивной ноте.
— Уверен, когда солдаты узнают о вашем возвращении, это придаст им сил, чтобы маршем дойти до башни: тут недалеко, но между нами дозоры «лунных», и просто так прошмыгнуть никто не даст. Будет бой.
Граф оборвал свою речь, заметив, что мы с Ноа рефлекторно переглянулись, услышав это слово.
— Нам нельзя к башне, — напомнила Ноа с уверенностью.
Ни она, ни я ничего объяснять не стали — не время и не место.
— Как? Почему?! — удивился Леон нашему молчанию. — Это же безумие!
По совпадению сказано это было как раз в тот момент, когда мы вошли в лагерь. Проникнувшись моментом, я глубоко вздохнул, о чём сразу же пожалел.
— Дом милый дом.
***Наша процессия произвела эффект взорвавшейся бомбы. Не в смысле разрушений, а в смысле «шо-то где-то ухнуло — пойду, гляну, чо там». Дело шло к вечеру — время, когда спешно доделывались все дела, словом, очень напряжённое, даже по армейским меркам, и поэтому народ собирался медленно, но лавинообразно.
Первые же счастливчики, которые лицезрели моё возвращение, даже глаза тёрли от изумления, а затем срываясь с места и, оставляя за собой инверсионный след, бежали будить друзей-товарищей.
С внутренним ликованием я взирал на стремительно меняющиеся лица своих подчинённых. Измождённость, безразличие ко всему, лень, которые мною ранее были замечены даже у Леона и которые буквально витали в воздухе, стремительно сменялись бурлящими эмоциями.
Кто-то радовался моему возвращению — это было заметнее всего, ведь по лагерю то и дело прокатывались волны криков «Слава Релайнду Рору!». Кто-то видел в происходившем скорый конец всем невзгодам. У кого-то на лице буквально читалось: «Ну наконец-то наведут порядок!».
Не мог я не заметить и ещё одну, казалось бы, крошечную деталь. На каждый восторженный взгляд, который приходился в мою сторону, был такой же, но уже куда менее восхищённый, если не сказать презрительный, направленный в сторону Ноа. Безусловно, последние номера «Вестника Войны» тут читали.
И чем дальше мы шли, чем больше собиралось вокруг народа, тем сильнее сжималась, словно улитка, прячущаяся в свою раковину, Кейтлетт.
— Если ты хочешь, чтобы эти люди тебя слушались и даже уважали — покажи им, что ты выше каких-то там слухов, — с улыбкой сообщил я полушёпотом.
Ноа удивлённо на меня посмотрела, а затем, благодарно кивнув, расправила плечи. Вряд ли ей стало лучше, но количество презрения в её сторону явно снизилось. Одно дело — испытывать негатив к слабым, ненавидеть сильных в разы сложнее.