Воровка (ЛП)

― Но они позаботились о том, чтобы оградить меня от этого. ― Ее губы дрожат. ― Они часто это делали. Ограждали меня от всего.
Я думаю о секретах, которые хранили ее родители, и об обстоятельствах их смерти. Раны были глубокими и оставили неизгладимые шрамы.
Шрамы, которые я хочу поцеловать.
Шрамы, которые я хочу стереть.
― Они не ошиблись, защищая тебя от мафии. ― Я вспоминаю старые времена, когда организация функционировала под руководством Доменико. Мы ходили на цыпочках, все время ожидая, что он взорвется. Но я всегда был амбициозен. Я пробился наверх и стал его вторым помощником, когда все знали, что быть правой рукой Доменико ― значит ходить с дамокловым мечом над головой.
Эти воспоминания остались в прошлом. Я отгоняю их. Настоящее, в котором я ужинаю в отличном ресторане со сложной, очаровательной женщиной, гораздо привлекательнее.
― Я не убивал Роберто. Валентина всегда считала, что это сделал я, но она ошибается. Данте позаботился об этом.
Она наклоняется вперед, явно удивленная моим откровением.
― Почему ты ей не сказал?
― Данте не хочет, чтобы я рассказывал.
― И ты смирился с этим?
― Это его история, он расскажет сам, если захочет. Я храню чужие секреты.
Она долго смотрит на меня.
― Расскажи мне секрет, Антонио.
― Хочешь поиграть? Давай заключим с тобой сделку. Ответ за ответ.
― Это опасная игра.
― Боишься играть?
Ее глаза сверкают в ответ на мой вызов.
― Хорошо, я в деле. Расскажи мне что-нибудь о себе, что-нибудь настоящее.
― Я сбежал из приемной семьи, когда мне было четырнадцать. Я поехал к дяде, что, как ты знаешь, закончилось не очень хорошо. Я жил на улице, и сотни евро, которую он мне дал, хватило ненадолго. Вскоре я отчаянно проголодался. Я попытался украсть у торговца фрукты и попался. Это увидел старый вор. Он был мастером своего дела, и, думаю, его оскорбило то, что я оказался таким плохим воришкой. Поэтому он научил меня, как делать это правильно.
― И ты стал очень хорош в этом.
Я ухмыляюсь.
― Лучше всех.
― Такой скромный, ― поддразнивает она.
― После того, как украл Тициана, я сильно заболел. Сколько бы ни кутался в одеяла, я не мог согреться. Энцо и Татьяна умоляли меня продать картину, но я не позволял. Они ругали меня и называли сентиментальным дураком, но я упрямился.
― Энцо, которого я встретила сегодня? Энцо Перон, начальник полиции? А Татьяна ― Кордова?
― Мы выросли вместе. Энцо и Таня ― семья моего сердца. Они тебе понравятся.
― Это они считают, что в твоем доме слишком много хлама?
Она помнит мой брошенный вскользь комментарий недельной давности? Мне приходится напрягаться, чтобы не ухмыльнуться.
― Да, это так. ― Почувствовав возможность, я предлагаю. ― Не хочешь с ними познакомиться?
Она опускает ресницы, скрывая от меня свое выражение лица.
― Я просто поддерживаю разговор.
Черт. Я слишком сильно надавил, и она снова отступает. Я должен быть с ней терпеливым. Нас прерывает официант, который ставит перед нами пару тарелок, в каждой из которых лежит небольшая, красиво оформленная порция рыбы.
― Карпаччо из тунца с цикорием и белым трюфелем, ― объявляет он. ― Приятного аппетита.
Лучия пробует.
― О, Боже, как вкусно, ― стонет она от удовольствия. ― Я необъективна, потому что голодна, но, Боже мой. Это восхитительно.
Она снова стонет, и мой член напрягается от желания. Она макает рыбу в соус, и кончик ее языка высовывается, чтобы попробовать его на вкус. Мое зрение затуманивается. Лучия ― самое сладкое искушение. Все в ней завораживает.
И я хочу узнать все ее секреты.
― Моя очередь, ― объявляю я. Выражение ее лица сразу же становится настороженным, но ей не стоит беспокоиться. Я усвоил урок. Пока что. ― Похоже, ты обеспокоена тем, что тебя видели со мной. Были ли какие-нибудь побочные эффекты от моего визита в Palazzo Ducale?
Ее плечи расслабляются.
― Это то, что ты хочешь знать? Половина людей на работе уверена, что я твоя любовница, а другую половину волнует только твое пожертвование. К счастью, синьор Гарцоло относится ко второй категории.
 
Я чувствую внезапный прилив гнева. ― Кто считает тебя моей любовницей?
― Зачем тебе это знать? Чтобы угрожать им? ― Она закатывает глаза. ― Я не собираюсь говорить тебе, Антонио.
― Тебя это не беспокоит?
Она пожимает плечами. ― Этого не избежать. Ты ― король Венеции. Люди будут сплетничать.
Мне это все равно не нравится. Она замечает мое выражение лица, и на ее губах появляется улыбка.
― Ты хмуришься. Наш бедный официант выглядит испуганным. Давай сменим тему. Теперь снова моя очередь задавать вопрос. Я навела о тебе справки. Согласно Интернету, ты встречался с огромным количеством женщин, но никогда не состоял в отношениях.
― А где вопрос?
― Это правда?
― Да.
Она наклоняется вперед, почти не обращая внимания на второе блюдо.
― Почему?
― Я никогда не встречал никого, с кем хотел бы иметь отношения.
― Это не настоящий ответ, ― обвиняет она. ― Ты хочешь сказать, что в этой длинной череде женщин никогда не было никого, с кем ты мог бы остепениться? Почему?
― Может быть, меня преследовали воспоминания о девушке с зелеными глазами и бутылкой водки.
Лучия втягивает воздух.
― О. ― Ее голос дрожит. ― Теперь твоя очередь.
― Почему ты избегаешь отношений?
Она теребит свою салфетку.
― Ты уже знаешь, почему.
― Знаю? Скажи мне еще раз.
― Любовь ― это боль, Антонио. Любовь ― это потеря. Однажды я уже все потеряла. Я не буду рисковать снова.
― Вместо этого ты паникуешь, когда заболевают твои друзья. Но в конце концов мы все умрем, Лучия. Смерть не делает различий. Важно то, что мы делаем с тем временем, которое нам отведено. ― Я удерживаю ее взгляд. ― Лучше рискнуть с любовью, чем прожить жизнь без нее.
Глава 20
Лучия
Я хочу возразить. Сказать ему, что он не понимает, о чем говорит. Убедить его, что он не в состоянии понять, что я чувствую.
Но ведь это неправда, не так ли? В отличие от меня, Антонио никогда не знал своих родителей. У него нет хороших воспоминаний, которые могли бы утешить его в плохие дни. Он не знал тепла материнских объятий, крепкой хватки отцовской любви.
Неужели он прав? Неужели я трусиха? Не лучше ли погрузиться в отношения и рискнуть разбить свое сердце?
Я молча доедаю, мои мысли в смятении. Официант ставит перед нами десерт и удаляется.
― Ты задумчива, ― говорит Антонио.
Я криво улыбаюсь ему.
― Ты показал мне перспективу. Я пытаюсь осознать это. ― Я опускаю взгляд на тарелку, стоящую передо мной. Кремово-фруктовая феерия подана в изящной креманке с сахарной пудрой. ― Это так красиво. Я почти не могу заставить себя съесть это.
― Иди сюда. ― Он усаживает меня на свободное место рядом с собой. Я опускаюсь рядом с ним, и он притягивает меня к себе так, что моя спина упирается в его грудь. Он теплый, твердый и успокаивающий.
Он целует мою шею, его щетина колет мою кожу. Ощущения наслаиваются на ощущения, и мне это нравится.
Он протягивает мне ложку с кремовой феерией.
― Открой рот.
Я уже кончила. Я должна быть удовлетворена. Но, услышав его слова, по мне пробегает дрожь чистого возбуждения.
Я медленно выдыхаю.
― Забавно, ― говорю я. ― Когда я представляла, как ты говоришь мне эти слова, это происходило совсем при других обстоятельствах.
Он низко рычит, и его хватка вокруг меня усиливается.
― Ты знаешь, что значит быть королем Венеции? ― хрипит он мне в ухо. ― Я могу трахнуть тебя прямо здесь и сейчас, и все сделают вид, что ничего не происходит.
Желание проносится сквозь меня приливной волной, оставляя меня напряженной и возбужденной.
― Эксгибиционизм ― это один из твоих кинков? ― Я проглатываю десерт, который он протягивает, и стону. Это не совсем непроизвольная реакция. Десерт очень вкусный, но я намеренно преувеличиваю. Я играю с огнем и готова сгореть.