Воровка (ЛП)

― Да, Дон. ― Мои лейтенанты выглядят настороженными, почти взволнованными перспективой войны за территорию. Но не я. Я чувствую, что у меня начинает болеть голова.
Я оглядываю комнату.
― Что-нибудь еще?
― Еще кое-что. ― Данте открывает лежащую перед ним папку. Извлекая записку, он подталкивает ее в мою сторону. ― Вы получили письмо от Артура Кинкейда.
Имя смутно знакомо. Я роюсь в памяти.
― Коллекционер произведений искусства?
― Да.
Это объясняет письмо. Артуру Кинкейду восемьдесят лет, и он не верит в компьютеры. Я хмуро просматриваю лист бумаги.
― Он предупреждает меня о похитителе произведений искусства. Ты знаешь, о ком идет речь?
У Данте, конечно же, есть ответ. Всегда есть. Мой заместитель верен, безжалостен и, самое главное, неизменно компетентен.
― Артур Кинкейд коллекционирует итальянское искусство. Часть его коллекции была приобретена сомнительным путем.
― Бо́льшая часть его коллекции, ― поправляю я, вспоминая подробности. ― Третий рейх разграбил Италию в 1943 году, и дядя Кинкейда, сочувствующий нацистам, таинственным образом оказался владельцем бесценных картин, когда война закончилась. ― Я снова смотрю на письмо. ― Этот таинственный вор украл одну из его работ в прошлом году.
― Кажется, мне нравится этот вор, ― говорит Хуан. Данте смотрит на него, и тот поднимает руки в защитном жесте. ― Что? Ты думаешь, я буду сочувствовать нацистскому мародеру?
Не могу сказать, что я не согласен с мнением Хуана.
― Кинкейд говорит, что его служба безопасности составила профиль вора.
― Да, к письму прилагалось досье. ― Данте читает досье вслух. ― Специализация вора ― итальянское религиозное искусство шестнадцатого века. Было украдено десять ценнейших работ, все из этого периода. И все у частных коллекционеров. Интересно, что все эти картины были ранее украдены. — Он делает паузу для эффекта. ― И все они были возвращены законным владельцам.
Это интересно.
― Вор, возомнивший себя современным Робин Гудом?
― Воровка, ― поправляет Данте. ― По крайней мере, к такому выводу пришла команда Кинкейда.
― Женщина? ― По мне пробегает дрожь предвкушения. ― Как они это определили?
Данте выдвигает планшет.
― Одна из камер в коттедже Кинкейда сняла это перед тем, как случилось короткое замыкание.
Я включаю видео. На воровке выцветшая толстовка, капюшон закрывает лицо. Но это определенно женщина. Мешковатая толстовка не может скрыть ее изгибы.
В том, как она двигается, есть что-то такое, что мне знакомо.
― Кинкейд хочет поймать ее, Дон, ― заканчивает Данте. ― Это личное дело. Он написал всем, кто может стать ее следующей целью.
― Сейчас? ― У меня обширная коллекция венецианского искусства, в основном купленная на открытых аукционах, но не вся.
Не моя Мадонна.
Написанная самим Тицианом и ценная сверх всякой меры, ― «Мадонна на отдыхе» стала моей первой большой работой. Я украл ее из Palazzo Ducale, когда мне было шестнадцать. Мне следовало бы тут же перепродать ее, но я не смог заставить себя расстаться с ней. Сейчас она висит в моей спальне.
Я снова включаю пятисекундный ролик. Здесь нет ничего ― ничего, что позволило бы опознать вора, ― и все же что-то продолжает щекотать мою интуицию. То, как она двигается, кажется мне знакомым.
Томас читает файл.
― Странно, ― говорит он. ― Она ворует по всему миру, но всегда с ноября по январь. Каждый год.
― Ну, это же Рождество, ― замечает Лео. ― Люди отвлекаются во время праздников.
― Знаете, что еще странно? ― продолжает Томас. ― Посмотрите на ее цели. Веккьо, иль Джоване, Лоренцо Лотто… Это все венецианские художники. Но она ни разу не похищала ничего в Италии.
Я с любопытством смотрю на него.
― Я не знал, что ты интересуешься искусством.
Томас краснеет.
― Я люблю рисовать, Дон. Это мое хобби.
Данте берет у Томаса папку и, нахмурившись, просматривает ее.
― Ты прав, ― говорит он. ― Это странно. В Италии полно украденных предметов искусства, но она как будто избегает приезжать сюда. Хочешь, чтобы Валентина проверила это?
 
Кусочки паззла наконец соединяются. Я беру планшет и запускаю поиск, чтобы подтвердить свою догадку.
Тереза Петруччи, умерла седьмого декабря.
Паоло Петруччи, умер седьмого декабря.
И теперь я знаю, почему эта женщина кажется мне знакомой.
Тереза и Паоло были похитителями произведений искусства. А Лучия Петруччи, их единственный ребенок, в ночь после похорон родителей бродила по причалам, затаив в сердце глубокую боль и сжимая в руках бутылку водки.
Лучия, окончившая Чикагский университет со степенью магистра по истории искусств.
Время совпадает. Вор украл первую картину десять лет назад на Рождество. Это было всего через две недели после смерти родителей Лучии.
Она крадет картины каждый год с тех пор, как умерли ее родители. Возможно, это способ почтить их память?
Красивая, безрассудная Лучия. Где она сейчас? Я запускаю еще один поиск, и Интернет отвечает мне. После работы по всему миру и десяти лет отсутствия она наконец-то возвращается домой. На следующей неделе она начинает работать помощником куратора в Palazzo Ducale.
Десять лет, а я все еще помню зеленый цвет ее глаз. Десять лет, а я все еще помню, как сломался ее голос, когда она попросила меня остаться с ней.
— Не уходи, ― прошептала она, ее губы дрожали. ― Я не хочу оставаться сегодня одна.
Она не позвонила мне на следующий день, а когда я заехал в отель после того, как разобрался с напавшей на нее троицей, ее там не было. Она уехала в аэропорт. Улетела из Венеции и из моей жизни.
Теперь она вернулась.
И она ― похитительница произведений искусства.
Я не могу дождаться, когда увижу ее снова.
Венеция ― мой город. Я возглавляю ее мафию. Я управляю ее преступным миром. Никто не украдет в моем городе без моего разрешения.
― Я знаю, кто она. ― Острый голод наполняет меня ― голод, которого я не чувствовал уже много лет. ― Не впутывайте Валентину, у нее полно других дел. Я лично разберусь с этой воровкой.
Данте задумчиво смотрит на меня, но что бы он ни думал, он держит это при себе.
― Да, Дон.
Глава 3
Лучия
Я права ― меня приглашают на работу в музей. Я приезжаю в Венецию воскресным днем в начале октября, а в понедельник прихожу в Palazzo Ducale, чтобы начать свой первый рабочий день.
Мой босс, Николо Гарцоло, проводит для меня экскурсию по закулисью, знакомит с коллегами и приглашает на обед. После этого он с облегчением отвозит меня в мой офис и оставляет одну, чтобы я ознакомилась с работой. Это не пренебрежение ― меня наняли для упорядочивания и оцифровки коллекций, а мой босс с большим подозрением относится к компьютерам.
После еды меня мучает усталость от смены часовых поясов и сонливость, поэтому вместо того, чтобы сесть за просмотр цифровых записей, я брожу по хранилищам, где музей хранит картины и скульптуры, которые не выставляются.
Именно там я нахожу Тициана, которого, похоже, нет в нашем каталоге, спрятанного в пыльном углу.
Холст небольшой, всего восемь дюймов на двенадцать. Но я не могу оторвать от него глаз. Руки дрожат, когда я снимаю его со стеллажа. Художник изобразил Мадонну, сидящую в кресле, одетую в повседневную одежду, с ребенком на коленях. На большинстве картин Мадонна изображена в торжественном настроении, но не на этой. Здесь она смеется и играет с младенцем Иисусом.
Это не имеет никакого смысла. Тициано Вече́ллио, или Тициан, был одним из самых известных венецианских живописцев XVI века. Хранить здесь картину Тициана для Palazzo Ducale все равно, что Мону Лизу ― в кладовой Лувра. Это настолько шокирует.
Я выношу картину на свет. Я не сразу понимаю, что это копия. Затем я изучаю ее снова, и мой позвоночник покалывает. Цвета выцвели очень равномерно, а трещины на холсте ― признак возраста ― неправильные. Трещины на итальянских картинах этого периода должны быть тонкими и изящными.