Воровка (ЛП)

В ее глазах появляется дерзость.
― Чего же мы тогда ждем? Пойдем и сделаем это.
Это моя Лучия. Я подношу ее руку к своим губам, и мы идем, рука об руку, к немного растерянному священнику.
Прошлой ночью, в постели, мы заключили пари.
― Ты будешь плакать, ― предсказал я. ― Ты можешь притворяться, но я знаю тебя, tesoro. Ты будешь плакать, когда будешь произносить свои обеты.
Но оказалось, что я ошибался.
В церкви, где меня бросили младенцем, в окружении людей, которых я считаю своей семьей, я смотрю в зеленые глаза любимой женщины и обещаю быть рядом с ней в болезни и здравии. Я обещаю любить, чтить и лелеять ее до конца своих дней. И когда она повторяет те же обещания, держа свою руку в моей, плачет не Лучия. Это я.
И, как ни странно, меня это не беспокоит.
― Ладно, это смешно. ― Я бросаю взгляд на двух разъяренных членов моей организации. У Данте и Валентины всегда были бурные отношения, но каким-то образом все обострилось до полного хаоса. Я предполагал, что они переспят друг с другом во время событий с Верратти и снимут сексуальное напряжение, но нет. Последние четыре недели они огрызаются друг на друга со все большей ядовитостью.
― Сегодня первый день после моей свадьбы, ― продолжаю я. ― Через три часа я уезжаю в медовый месяц. И вместо того, чтобы лениво завтракать с Лучией, я оказываюсь здесь. ― Мой язвительный взгляд падает на Данте, а затем на Валентину. ― Занимаюсь вашими мелкими разборками.
Хуан морщится в знак сочувствия, пока я не фокусируюсь на нем, и быстро возвращает свое выражение лица к нейтральному.
― Этот последний провал в Паскале. ― Я опускаю взгляд на отчет Томаса. ― Может, кто-нибудь из вас объяснит, что пошло не так?
― Я сказала Данте… ― начала Валентина.
― Валентина не стала слушать… ― Данте перебивает.
― Хватит, ― огрызаюсь я. ― Это не гребаная детская площадка, а вы двое — не капризные малыши. ― Я смотрю на них с разочарованием. Все, чего я хочу, — это провести медовый месяц, зная, что моя организация все еще будет существовать, когда я вернусь. Но с Валентиной и Данте в их нынешнем состоянии это не гарантировано.
Пришло время для решительных действий. Я не люблю напоминать о своей роли, но если в этом когда-то и была необходимость, то только сейчас.
― Я устал от этого, ― говорю я, наклоняясь вперед и устремляя на них свой взгляд. ― Очевидно, что между вами есть сексуальное напряжение.
― Сексуальное напряжение? ― Валентина краснеет. ― Между мной и Данте? При всем уважении, Дон, даже если бы он был последним мужчиной в городе, нет.
― И не мечтай, ― усмехается Данте.
― Я рад слышать это от тебя. ― Я дьявольски улыбаюсь. ― Потому что вы работаете вместе. Данте, ты начальник Валентины. Если бы у нас был отдел кадров, они бы сошли с ума от домогательств на рабочем месте.
На лице Валентины мелькает чувство вины.
― Он не…
― Я не закончил. ― В моем голосе звучит сталь. ― Ваши личные проблемы подрывают моральный дух команды. Поэтому я запрещаю это делать.
Данте вскидывает голову.
― Что?
― Вы оба утверждаете, что не заинтересованы друг в друге, так что это не должно быть проблемой. Для ясности — никаких свиданий. Никаких уютных, интимных бокалов вина после того, как Анжелика ляжет спать. Никаких встреч украдкой и никакого секса. ― Томас сосредоточенно читает что-то в своем телефоне, а Лео старается не рассмеяться, видя, как растерялись Данте и Валентина. ― Я все это запрещаю.
Когда я возвращаюсь, Лучия уже пьет кофе.
― Что это было за чрезвычайное происшествие? ― спрашивает она.
Я рассказываю ей, и она начинает смеяться.
― О, ты злой, ― говорит она. ― Если что-то и заставит этих двоих — двух самых упрямых людей, которых я знаю, — прозреть и понять, что они идеально подходят друг другу, так это то, что ты сказал им «нет». Сделал это запретным плодом. ― Она наклоняет голову. ― Ты это спланировал?
 
― Конечно. После того как они твердили, что ненавидят друг друга, они вряд ли могли протестовать против моего приказа. Ты бы видела их лица.
― Такой хитрец. ― Она целует меня. ― Я люблю тебя. Кстати, не то чтобы я жаловалась, но через два часа мы уезжаем. Ты скажешь мне, куда мы едем?
Я сдерживаю улыбку. Оказывается, Лучия ненавидит сюрпризы. Я предложил спланировать медовый месяц и сказал, чтобы она взяла две недели отпуска и собрала теплые вещи, и с тех пор она пытается понять, что я придумал. Это сводит ее с ума.
― Конечно. Я протягиваю ей конверт.
Она хмурится.
― Что в нем? Это не может быть билет на самолет, так больше никто не делает.
― Я могу тебе сказать, ― иронично отвечаю я. ― Или, и это просто предложение, ты можешь открыть его.
Она закатывает на меня глаза.
― Одни комедианты вокруг, ― ворчит она. Затем достает содержимое конверта и озадаченно хмурится. ― Так, это что-то вроде чертежа, несколько листов с цифрами, еще один чертеж… На что я смотрю?
― План ограбления. — Чем еще мы можем заняться в медовый месяц? Кроме секса, конечно. И поверьте мне, его у нас будет предостаточно. Но когда мы не в постели… Мы же воры, в конце концов. ― В медовый месяц я подумал, что мы могли бы слетать в Англию и ограбить Артура Кинкейда. Что скажешь, cara mia? Все тридцать семь украденных картин одним махом?
Она смотрит на меня, потрясенная, а потом смеется.
― Лучшая. Идея. Из всех. ― Она качает головой, в ее глазах пляшет веселье. ― Ты сумасшедший, ты знаешь об этом? Да, абсолютно.
БОНУСНЫЙ ЭПИЛОГ
Медовый месяц
Лучия
Вы когда-нибудь заходили в самолет, не имея при себе ничего, кроме сумочки? Я тоже.
Пока не встретила Антонио.
Король Венеции позаботился о том, чтобы наш багаж доставили в аэропорт. Когда мы прилетим, нас проводят в отдельный терминал. Мне не придется толпиться в основном аэропорту среди других пассажиров. Мне не нужно снимать обувь и куртку, чтобы пройти контроль, не нужно упаковывать туалетные принадлежности в крошечные контейнеры, не нужно с трудом втискивать ноутбук в серую пластиковую корзину. Это откровение.
Мы поднимаемся по трапу к ожидающему нас самолету. Я вхожу внутрь, и интерьер заставляет меня открыть рот.
В последний раз, когда я летела в Будапешт, самолет был набит людьми как сардинами. Проходы были настолько узкими, что мне приходилось поворачиваться боком, чтобы пройти по ним. (Ладно, все было не так плохо, как я рассказываю; Антонио настоял на повышении класса обслуживания, и я полетела первым классом).
Здесь все иначе. В салоне самолета Антонио ощущается слабый аромат дорогого одеколона и богатой кожи. Велюровый ковролин оттенка темного шоколада смягчает мои шаги. Восемь удобных кресел манят, их карамельный цвет сияет, как жидкое золото. Кресла стоят лицом друг к другу, между ними — полированный деревянный столик.
Стюардесса встречает нас с улыбкой.
― Синьор Моретти, добро пожаловать на борт.
Антонио обнимает меня за талию.
― Спасибо, Джессика. Это моя жена, Лучия.
Жена. Кажется, меня впервые представили, как его жену, и это вызывает во мне дрожь удовольствия.
― Очень приятно познакомиться с вами, синьора Моретти, ― говорит Джессика. ― Могу я взять вашу сумку и принести вам что-нибудь выпить?
Антонио целует меня в висок.
― Моя жена любит просекко, ― говорит он Джессике. ― Лучия, позволь мне поздороваться с Мэтью, и я скоро вернусь.
― Хорошо.
Джессика исчезает, чтобы пристроить мою сумочку. Я стою в проходе и любуюсь сдержанной, неброской роскошью самолета. Кажется, я впервые осознаю, насколько богат человек, за которого я вышла замуж.