Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)
Мне нужно было знать, где бывает Желторотик каждую ночь: Я жил теперь только ради этого.
Вечерами в камере, после того как отсвистит дудка и погаснет свет, я лежал на койке и представлял, как это происходит. Желторотик вылетает из ладоней Белого — из своей клетки, легко и счастливо кружит над его белой гривой, заплетенной в косички, а потом вылетает сквозь решетку как желтый лучик. Покидает мир серого камня и колючей проволоки и направляется в мир света и свободы. Через башни Брик-Ярда, через ограды, через стены, все быстрее и быстрее машет он крылышками, поднимается выше и выше в ночное небо, туда, где ветер, и потом начинается долгий, плавный полет над подернутой дымкой землей, которой нет ни начала, ни конца. Я плохо знаю мир, но Желторотик знает, и Желторотик показывает мне места, в которых я всегда только мечтал побывать — далеко-далеко от Мэйсонвилла.
Если это не волшебство, то я не знаю, что это. Однажды душным жарким днем к нам пришёл Белый, и мы сразу поняли, что дело худо. Все поняли. Белому было трудно дышать, он кашлял так, что казалось, разорвутся легкие. Даже Желторотик выглядел больным, тихо лежал у него в руках и не прыгал, как обычно. Но Белый пришёл, потому что знал, как все мы его ждем, как он нам нужен, и я подумал, что он, видимо, обходит всю тюрьму, и ни надсмотрщики, ни сам кэп не смеют ему в этом помешать. Работа в мастерской моментально прекратилась, мы все собрались вокруг него, и он сказал, что нынче ночью Желторотик летал очень далеко. Очень далеко, и поэтому сегодня выглядит немного усталым. Сказал, что тот летал в Страну полночного солнца. Там одновременно и ночь, и солнце светит. Эта страна — на макушке Земли. Желторотик купался в потоках холодного ветра, плясал надо льдами и чувствовал, как весь мир вращается под ним. Большой старый добрый мир, да. Он огромный, этот мир, в котором много миров. Чувствуете холодный ветер на лицах? Вдохните! Легкие ваши застыли от холода, их покалывает ледяными иголками. И нет больше жары, нет, сэр, нет никакой влажной духоты. Только холод и тишина, а подо льдами в синей воде продолжается жизнь…
Он упал.
Его ладони раскрылись. Желторотик выпал и затрепыхал крылышками. Ударился об пол. Белый — тоже, и я слышал, как Желторотик хрустнул под его коленом.
Хорошо, что мы все были рядом. Даже охрана прибежала. Кто-то пытался перевернуть Белого. Он жутко кашлял, начал задыхаться. Но и задыхаясь, все силился сказать — Желторотик, Желторотик, словно звал потерявшегося ребенка.
Я был с ним совсем рядом. Под его коленом Желторотик превратился просто в лепешку. Я протянул руку и поднял с пола мягкое тельце. Желторотик дернулся несколько раз и затих.
Я все понял.
Белый нашел меня взглядом. Он закашлялся, брызгая кровью, и вдруг произнес таким страшным голосом: «Мой Желторотик!», что я поспешил вложить ему в руку его раздавленное сокровище. Потом охрана унесла его, а я спрятался за вонючую грязную машину, которая выплевывала шестеренки, и сидел там долго-долго, ни с кем не разговаривал, только думал.
А ночью я плакал. Мне не стыдно в этом признаться. Если вы скажете, что я не мужчина — да и черт с вами.
Я никому ничего не сказал. Ни слова. А примерно через неделю ко мне в камеру пришёл вертухай. Сказал, что отведет меня повидаться с Белым и что кэп дал добро.
В камере Белого оконная решетка была закрыта зелеными занавесками. Я вошёл, и вертухай оставил нас — меня, вуду и Желторотика.
— Садись, Ванд, — сказал Белый. Боже, какой у него был усталый голос. Просто почти не осталось голоса. Мы сидели в полумраке. Мне почему-то казалось, что его камера должна быть полна света, но света было не больше, чем в любой другой. Он сидел за небольшим столиком и выглядел хилым до слез. Перед ним лежал носовой платок с пятнами крови. Я присел на скамейку.
— Поздоровайся, Желторотик! — сказал Белый, раскрыл ладонь, птичка вспорхнула и три раза весело облетела вокруг его головы, после чего старик поймал её как ни в чем не бывало, как делал это тысячи раз до того. — Желторотик поправился, — сказал он. — Стал как новенький.
— Я вижу.
Птичьи крылышки продолжали трепыхаться в его ладонях. Головка вертелась из стороны в сторону. Спустя некоторое время он слегка сжал Желторотика, и маленькая штучка замерла.
— Когда-то я работал в ювелирной лавке в Майами, — заговорил он. — Давно это было. Чинил наручные часы. В общем-то никакой разницы. — Он положил желтое тельце на стол. Мои пальцы ещё помнили и швы, и маленькие пружинки с шестеренками внутри, и металлические прутики скелета и крылышек. В моих руках это совсем не было похоже на птицу, а если присмотреться, можно было увидеть выпавшие перышки и истрепавшуюся желтую ткань. Её явно штопали, причем неоднократно. — Часы я до сих пор чиню, — продолжал он. — Охранники считают, я могу починить все, что угодно. Иногда получается, иногда покручу пружинку туда, колесико — сюда и говорю — извините, ребята, эти часы свой срок уже протикали. В Желторотике куча деталек. Им требуется масло из мехмастерской. Иногда я просто беру его на палец, просто проходя мимо, и этого достаточно, чтобы все работало. Ну и какие-то недостающие детали там тоже можно подобрать. — Он выдвинул ящик стола и достал небольшую железную коробку, а когда поднял крышку, я увидел маленькие колесики и шестеренки — все от разных часовых механизмов, а ещё инструменты, как у зубного врача. А ещё иголки и кусочки желтой ткани. — Кэп в курсе. Он нормальный парень, только на вид суров. — А был ли настоящий Желторотик? — спросил я.
— Всегда был настоящий! — чуть не закричал Белый. — И до сих пор! — Снова начался кашель, и ему пришлось пережидать, пока тот стихнет. Отплевавшись кровавой слюной в платок, старик заговорил снова:
— Желторотик залетел в мою камеру, когда я сидел тут первый месяц. Был не старше тебя. Я научил птицу летать по коридору блока и возвращаться ко мне. — Слабая улыбка тронула его губы. — Вот так и пошёл слух про вуду. Я его поддерживал, поскольку бойцом никогда не был и не раз был близок к тому, чтобы расшибить лоб об стену. Потом крутые парни прознали, что я вуду и у меня есть собственная птица-дух, и уверяю тебя, от меня отстали. — Он взял дрожащими пальцами птичку, и на расстоянии, да ещё в полумраке, она снова показалась мне настоящей спящей канарейкой. — Птичка сдохла. Ну, я постарался сохранить это в тайне. Если Желторотик сдох, то какой же я вуду? У моего приятеля по камере, одного парня по имени Томми Хэйвуд; отец работал в таксидермистской мастерской, в Нэшвилле. В основном это была идея Томми — потому что ему нравилось быть другом настоящего вуду. На этом можно разжиться и лишними сигаретами, и кормежкой дополнительной, и все такое. Короче, Томми упаковал Желторотика в маленькую коробочку и отправил его в Нэшвилл, а я тем временем объяснял народу, что Желторотик улетел в далекое путешествие. Я начал ходить в библиотеку и читать. Слышал когда-нибудь про журнал Национального географического общества?
Я сказал, что, кажется, слышал.
— Присылали нам вместе с комиксами. Конечно, многие тут читать не умеют. А большинство и не хотят. Так что ты рассказываешь им байки — красивые байки о местах, где никто из них не бывал, или о тех, где они бывали когда-то и, возможно, никогда больше не будут. О свободе, которая далеко-далеко за этими стенами. Ты уносишь их отсюда на пять минут, и тебя считают волшебником, колдуном. Буду. Понятно?
Мне было понятно, но сердце сжало. Боже, какое смятение охватило мою душу!
— Желторотик вернулся примерно через месяц. Смотрелся неплохо, но пока это никуда не годилось. Я начал работать часовым мастером, потому что мне были нужны очень маленькие детальки. Сколько раз я был готов бросить эту затею! Самое сложное было сделать так, чтобы работали крылышки. Это заняло у меня год', не меньше. Я работал по ночам, при свечке, ночь за ночью напролет. Что-нибудь сломается — и надо начинать все по новой. Впрочем, а чем ещё заниматься в Брик-Ярде?
Я сказал, что не знаю.