Недоброе утро Терентия (СИ)
— А ты сам подумай! Кто-же признается за так, что у него болезнь в семье?
— Ну да, страшно людям... Не подумал я. Дурень... Знаю! Как услышат, что хворь эта поганая пошла, дык — могут и из деревни попереть. Было такое уже, что семью в лес выгоняли... — смутился я, что такие вопросы задаю! Дядька покачал головой мне. — Вот-вот!
— Слухай, дядь, а ты не знаешь, где эта деревня, за которую мужик тот говорил?
Покачал головой Вий. — Нету ее на карте. Всю изучил. Может новая какая.
— Может...
— Но искать не будем. Тут на триста километров пусто все вокруг. Иголку в стоге — найти легче!
— Угу. — согласился я конечно. — Я вот чо... За другое! Вот ты говорил, что вернешь людям лекарства, если мужик деревню укажет свою! И чо, взаправду вернул бы?!
— Вернул. Даже если бы знал, что их «старший», те антибиотики — себе присвоит! Понимаешь, тут такое дело... То уже, — на его совести будет! Что свой народ обворовывает. А я, — свой должок вернул людям! И не совестно мне будет. Не будет душа моя кривится, что в крысу превращаюсь. Вот так!
— Интересно... Так это выходит, что можно исправить все-то, что поганое, да злое сделал?
— Можно! Можно Терентий. И главное, — нужно! Но не все в этой жизни, исправить можно. Бывает так, что уже и не вернуть былого, да утраченного. Поэтому, — думай! Думай и береги, что есть у тебя! Да зла людям не делай зря. Чтобы потом погано не было!
Вот так. Прав дядька Вий. Знает, как с людьми, по чести жить надо! Все верно он говорит. Только вот, не живут сейчас люди так! По пальцам могу посчитать тех, кто такое понятие имеет. Другие — как придется живут! Не думают нихера о чести... Потому, наверное, и зло такое в мире творится! Задумался я про это. Про Ивана, да про Кирсана того окаянного. Про жонку мою. Про Серафиму еще! Вроде бы и живут считай одинаково, а — разные. Очень разные люди! У одних есть честь, а у других — и нету ее совсем! Рассказал я Вию, что жена моя учудила. Как ночью, накануне искать ее бегал. Как с соседом у ее родительской хаты застал! Слушал Вий молча. Просто слушал. Ничо не говорил! Понял, что мне выговориться надо. Вот я и говорил, пока все не рассказал ему. А как рассказал, так чувствую — легче мне стало! Прям будто в половину похудел. И на душе хорошо! Радый я всему вокруг стал. И дождику этому утреннему, и друзьям, что со мной здесь собрались, и что дело важное едем делать. Вот так! Спасибо Вию сказал, — за то, что выслушал! Улыбнулся мне дядька. Похлопал меня по плечу. — Хорошо все будет! — говорит. А я верю ему! Правда верю! Хотел я еще чего рассказать дядьке. Только теперь, хорошего рассказать! Вспоминать уже начал, чего хорошего у меня было. Допустим, — про мед тот, за который с медведем дрался! Очень вкусный мед! И как добывал его, и как с ним думал поделиться. Это хотел рассказать! Уже и рот раскрыл... Да запнулся. На кастрюлю отвлекся! Поднялась каша, вверх поперла! Не до разговоров мне стало. Снял кастрюлю с печки, поставил на лавку. Парует каша. Пахнет! Поспела стало быть! Тарелки я приготовил, ложки, да хлебушек нарезал ровненько. Мужиков свистнул. — Жрать бегом!
Не вложились мы в отведенный нам час на все-про все. Пока кашу поели. Вкусная каша вышла! Из кукурузы. Мягонькая, парная. Ели-ели, да добавку еще брали! Затем еще чай поставили. Из трав сушенных, да ягод. Дажить не чай, а скорее — компот вышел. Но вкусно! Бодрит, да кишки согревает. Еще Махал-Махалыча с Петром перевязывали. Нормально заживает у них. Раны чистые. Воспаления и нет уже. Видать мазь Серафимы помогла. Хорошо! Умница Серафима. Спасибо ей! Так и время пролетело у нас. Полтора часа вышло, вместо часа отведенного. Ну ничо, дык управились полностью!
Дождик вроде затих. Тогда мы поехали потихоньку. За руль Василий сел. А дежурить — Петр на пассажирское в кабине умостился. Махал-Махалыч с камерой от простреленного колеса занялся. Вынули мы камеру ту из ската. Махал-Махалыч устройство достал. «Вулказатор» — называется! Он резины «сырой» листы положил на места с дырками, бумагой сверху переложил, да свой «Вулказатор» туда приналадил. Еще его к аккумулятору подключил. Нагрелся прибор, раскалился. Резину ту паяет к камере. Интересно мне! Только пованивает оно не очень приятно. Глаза щиплет! Но ничо, потерпим. Камера-то важнее всего сейчас! Такие дела.
Дальше, я оружием своим занялся. Карабин вычистил весь. Маслицем его смазал, тряпочкой протер. Готов к бою — красавец! Еще пистолет изучал. Научился разбирать его и собирать. Узнал подробненько, где у него и чего. Также его весь вычистил, смазал. Собрал, патрончики туда дозарядил. Хороший пистолет! Не сложно с ним разбираться. Да большой он. Аккурат по мне! Все, управился я. Приготовил оружие свое. Еще подремать чутка получилось. Крепко поспал. Ничо мне в этот раз не снилось. Просто вырубило и будто только глаза закрыл, а уже пора вставать! Разбудили меня, как к Дмитровке подъезжали. Вий сказал, чтобы все начеку были! Махал-Махалыч меня растряс. Протер я зенки свои, надел шлем. Пистолет на месте проверил. Карабин — в руки. Готов стало быть. Дмитровка впереди!
Глава 14. Слезы и кровь.
На самой границе степи, там, где зеленое море ковыли встречается с серыми исполинами каменных гор, раскинулся огромный поселок. Его размеры были просто невероятными и казалось, что он никогда не закончится. Куда бы я не глядел, — дома, улицы и сады тянулись на многие километры. Каждый двор, каждая улица, уходили куда-то вдаль и растворялись в туманной дымке предгорья, словно пытаясь охватить всю возможную территорию. Заметил, что в поселке не только обычные и знакомые мне — одноэтажные дома, но и много, очень много двухэтажных и даже трех! Наверное, если бы мне не объяснил дядька Вий, что это именно поселок, которые подобно этому, раньше были обычным делом, то я бы сперва подумал, что это какой-то город. Не иначе!
Дмитровка.
Мы ехали по самому краю. Мимо проплывали перекрестки на другие улицы, дворы и дома. В некоторых дворах, было даже по несколько домов. Окруженные забором, они стояли группкой, ровненько, рядком, будто специально жители договорились между собой и строили именно так, чтобы под линеечку! А около домов — сады. Целые, миниатюрные лесочки, из фруктовых деревьев. Раскидистые яблоньки и стройные груши, яркие, сочные зеленые сливы и много, очень много, массивных, темно-зеленых орехов. Орешники были в каждом дворе. Наверное, местные жители очень любят орехи! Так мне подумалось. А еще, в каждом дворе — стояли огромные сараи. Просто невероятных размеров сараи! С воротами в несколько створок, широкими застекленными окнами и крытыми шифером крышами. Будто дома. Право слово, — жить можно! Вий сказал, что там держали скотину сообща. Ну, так, что не у каждой семьи свой отдельный сарай, а один на всех. Всех людей, кто живет в домах, что собраны в одном дворе. Вот так!
Вий пристально рассматривал дома через прорезь бойницы. Он постоянно вздыхал. Его лицо было мрачным. Казалось, в выражении его лица отражались и тревога, и огромная доля какой-то печали. И даже скорее тоски. — Трубы не дымят...
Мужики тоже прилипли к бойницам. Махал-Махалыч, Толян, — все смотрели через прорези. Петр на переднем сидении. Каждый держал свой сектор. Оружие наготове, руки напряжены. Зыркают по сторонам. Только тихо вокруг. Никого и ничего! Птицы мелкие порхают, да солнышко к нам заглядывает. Морды щекочет. Все равно чувствуется напряжение... Я подошел ближе к дядьке. Тоже смотрел на поселок через прорезь. Хорошо вглядывался. На каждый двор и дом. Дома выглядели целыми. Даже окна не побиты. — Но разрушений-то нет! — сказал я ему.
— Нет. И людей нет. — Вий, также, как и я, провожал глазами каждый двор.
— Ага. — и правда, сколько мы не ехали мимо, я не увидал ни одного человека!
Мы проехали еще один перекресток. Судя по карте, нам оставалось проехать еще три перекрестка. Дальше, дорога должна уходить на север. В горы. Там база. Васяка, по приказу Вия прибавил ход. Мы продолжали смотреть по сторонам. Но вокруг все также было тихо и спокойно. Дядька снова проверил заряды в автомате и тяжело вздохнул. Он обратился ко мне. Не глядя на меня. Просто продолжая смотреть на дома. — Знаешь, вырос я тут...