Недоброе утро Терентия (СИ)
Снова толпа на нас полезла. Попрыгали в будку, ухватились лапищами за края. Вторую створку оторвали! Еще к нам попрыгали. Толкаются, хвостами машут. Глаза злющие! Зубами щелкают... Мы к кабине, к Васяке ближе отошли, прижались спинами к стенкам. Некуда нам больше отступать! Пальнули по ним из четырех стволов. Сразу расчистилось пространство от гадин. Да на долго-ли?! Перезаряжаемся. Еще выстрел! Вот сейчас, подаренный мне Вием карабин, показывал себя во всей красе. Когда гадины перли толпой и за первой, стояли еще, — пуля «Баррикада» прошибала их насквозь. Причем всех! Любо-дорого видеть, как от одного выстрела, валится целая шеренга серо-зеленых, уродливых тел! Только зарядов маловато... Приходилось постоянно докидывать патроны в магазин. Чем я прямо сейчас и занялся, опасаясь остаться один на один с тварью, да при пустом оружии! А это — время. И риск! На мое счастье, Петр к нам подключился. Тоже ружье дробовое взял. Сразу палить по гадинам начал! А они снова прыгают к нам. Толпой уже прыгают. Воротин-то нет! Заходи, как говорят — не парься! Так они и не парились, еще и еще прыгают... Смотрю, а сзади новые их поджимают. Палим по ним, бьют заряды по телам серо-зеленым, падают они на дорогу из машины нашей, а следом, еще прыгают. Еще и еще! И их все больше и больше... — А гранаты?!
— Нету... — Вий сплюнул.
— Ох хреново...
— Делать-то чего?!
— Не знаю... — Вий покачал головой. Он посмотрел в сумку на оставшиеся заряды. Вздохнул. Глянул на меня. В глазах тоска. И так понятно, что там пусто...
Мужики, тоже похмурели. Раненый Толян на жопу сел. Стоять уже не мог. Херово ему... Махал-Махалыч вынул один патрон и сунув его в казенник, резко захлопнул замок.
— Последний!
Петр ругнулся и показал в своей ладони три патрона к Белке и один дробовой. Зарядил, что осталось в ружье и Белку. Последних два патрона, он зажал зубами, чтобы не искать их, когда надо будет перезаряжать. Я посмотрел на Василия: Тот гнал машину во весь опор и полностью сосредоточился на дороге, пытаясь как можно меньше попадать колесами в ямы.
— Дорога очень хреновая. Да и движок считай кипит... — Васяка грустно улыбнулся. Все его лицо было в крови. Досталось и ему...
Я дернул затвор на себя и перевернув карабин, заглянул в трубу магазина. Пусто! Сумка — тоже пустая. — И когда успел все выстрелять?!.. — вопрос, конечно-же был в пустоту.
Твари были уже в трех метрах от нас. Мужики пальнули из всех стволов, и еще немного сократили поголовье этих уродов, тем самым выиграв нам расстояние, и хоть чуточку времени, чтобы подумать. Найти выход из такого положения. Херового положения! Еще чуть, и нас просто раздавят! А умирать-то, ох как не хочется...
Посмотрел я на мужиков: Вий ружье положил, топор в руки взял. Махал-Малыч за стволы ружья ухватился, прикладом отбиваться собрался. Петр последний патрон в Белку сунул. Толян лежит. Бледный. Обрез в руках. Видать патроны еще остались. Целится на выход из будки. Только руки гуляют. Дрожат. Трясет его, слабый совсем! Твари новые в будку к нам полезли. А мне вот, Иван вспомнился, тот, что в Славном погиб. И волчка семья. Щенки, да жонка его — волчица. Как плакал он за ними... Всех твари эти поубивали. И нас сейчас возьмут! И че-то дурно мне стало. И страшно... Как вдруг, поднялася волна черная в груди моей. Даже сильнее той, что в детстве была, когда мужиков мутузил за вороненка. Да такая, будто смерч закрутило! Враз злоба меня захлестнула. Красное все перед глазами сделалось. Зарябило, затуманилось, а потом сразу — ярко, четко стало! Шустрое мое зрение сделалось! Хватают глаза каждую гадину отдельно. Как бы они ни шмыгали перед глазами, все одно, — отчетливо вижу! И горячо мне сделалось. Прямо запекло внутри! Кулаки сжал, чую, будто пружина во мне скрутилась. А потом, как раскрутится!
— Хер вам! — ломанул я на встречу гадинам, что уже в будку залезли. Вмазал кулаками в рожи их! Захрустели черепушки, полетели они кубарем с машины. Следующие попрыгали, — На! В морду им! Проломил одной башку, а другой половину рыла снес. Еще принимаю! Еще трещат черепушки. Еще одной лапу оторвал, да той же лапой еще несколько гадин наглухо забил, пока не размочалилась она, не раскрошилася в хлам. Голову тогда дуре очередной оторвал, и ею бил. Прямо с замаху, по кумполам-бестолковкам ихним! Разбомбил башку, — следующую вырвал. Тут на глаза — кувалдометр мой попался. Ох счастье-то какое! Отбросил я головешку гадскую. Нахрена она мне, если такое есть! Схватил я рукоятку деревянную, почувствовал увесистую «буханку» на конце. Сталь кованая, плотная. — Ну, теперь держитесь суки! Бошки в плечи всем повбиваю!
Выпрыгнул я из грузовика. Прямо в гущу гадин этих. Ничего уже не соображал. Только я и враг! Победа, или — смерть! Приземлился хорошо. Прямо на одну из серых спин. Сходу припечатал ее к земле. Крутанулся, замахнулся кувалдой. Вмазал! Полетели мозги гадские брызгами в стороны. Еще одна рожа, и еще! Я бил этих тварей с неистовой яростью, не останавливаясь ни на секунду! Моя сила исходила из глубин моей души, наполняя меня бесконечной, черной, неистовой энергией! Я не знал усталости, мой разум был затуманен только одной мыслью — уничтожить их всех! Они были моими врагами, моими противниками, и я не собирался оставлять им ни единого шанса на выживание. Моя кувалда рассекала воздух, оставляя за собой лишь след из изломанных тел. Я бил их, бил, бил, бил и бил... Пока не осталось ни одной гадины, ни единого гадкого рыла... Пока не перебил их всех! До единой.
Собрался уже к гнезду тому бежать гадскому, чтоб полностью всю эту шушеру истребить, дык — мне броневик дорогу перегородил! Здоровенный, зеленый, да на восьми колесах. Башенка там еще плоская и пулемет с нее торчит! А мне прямо досадно стало. Ну как это?! Я тут только разогнался, разогрелся, в кураж вошел, а оно мне путь отрезало! Зарычал я от досады, а потом мне вообще злобно сделалось! Запрыгнул я на броневик тот, вмазал кулаком по башенке. Загудел металл! Еще вмазал. Ору: — Прочь с дороги сука! — только никто мне не ответил. Я уже хотел было люк у него вырвать. Ухватился руками за край, напряг мускулы, потянул, что было сил. Захрустело там чего-то. Заскрежетало...
— Стоять!
Чую, голос Вия. Руки мои сами остановились. Глаза поднял: Стоит Урал наш неподалеку. Побитый здорово! Досталось машине крепко... Мужики из него вылезли, тоже все потрепанные! Махал-Махалыч, Петр, Васяка... Толян на ноги поднялся. Живые все. Хорошо! Оглядывают они поле боя. Все вокруг телами, изломанными устлано! Тварями дохлыми, погаными. Броневик этот стоит в гуще тел. А рядом с броневиком — Вий. Я глазами с ним встретился и закружилась моя голова. Красное из глаз ушло, черное в душе — угомонилось. Сразу спокойно мне стало. Легко так. Будто дома я, и маманька меня обняла! Так и лег я на броню, закрыл глаза и в сон ушел крепкий. Только вспомнил напоследок, что пистолет-то мой, так и остался у меня за пазухой. Готовый, заряженный. Забыл я про него совсем! Вот уж растяпа...
Глава 15. База.
Мы ехали и ехали вперед, отматывая километр за километром, все дальше и дальше, поднимаясь в горы. Нас окружали величественные громады из чистого камня, вершины которых, там вдалеке, практически под небосводом, были покрыты ярким белым снегом, а внизу, проплывали живописные долины, усыпанные разноцветными красками цветов. Восхитительное зрелище! Да, это был мир — невероятной красоты, но и не менее опасный! Грунтовая, узкая и извилистая, с крутыми поворотами и резкими подъемами, а иногда даже с опасными обрывами, — эта дорога требовала от водителя смелости, умения и внимания, но в итоге, — награждала всех нас, потрясающими видами и незабываемыми впечатлениями. Я завороженно смотрел на окружающее меня и ощущал, насколько-же я все-таки мал перед могуществом природы! Такое было у меня впечатление.
Время уже за полдень перевалило. Скоро уже база. Пара километров нам осталась! Вий, сам за руль сел. Васяка ранен, голова у него разбита, да щеку прорезали когтями. Глубоко! Замотали ему голову. Щеку — Вий шил. Три шва положил. Аккуратные такие, ровные! Его этому еще в армии научили, ага! Другие мужики, тоже пострадали: Толян снова свалился. Воспаление у него пошло. Занемог. Лежит на полу, так и не поднялся. Ногу баюкает. Херово ему! Вроде трясет его от озноба. И Петр — тоже ерзает, за руку держится. Разболелась. Махал-Махалыч все смотрел на Толяна, да на Петра, на Василия... Плохо им! Тогда он Васяке кивнул. — Давай! — говорит. Полез Василий в сумку свою. Молча полез. Не стал ничего говорить. Понимает, что друзей спасать надо! Вытащил сверток, размотал. Флакончики там маленькие, да ампулки. Шприц еще стеклянный лежал. Ясно... Антибиотики это. Те самые, что в машине забрали! Вот и пригодились нам. Взял это все Махал-Махалыч, поколдовал с ампулками, размешал, да в шприц набрал. Уколол мужиков. Одного, второго и третьего — по очереди. Каждому замешивал отдельно. Затем им перевязки сделал свежие, да моей мазью хорошенько все замазал им. Я печку растопил. Нормально, потихоньку едем. Не выдувает золу! Замотались мужики в одеяла, да коло печки улеглись. Все, стало быть, выздоравливать определились! Знаю я, что за штука такая — антибиотики эти. Сильная штука! День-два — и порядок должен быть. Аккурат перед походом в Славный уже очухаются. Ну и хорошо!