Академия Зеркал (СИ)
Аделина приподнялась и обняла, вцепилась в него мёртвой хваткой. Её трясло не то от злости, не то от собственной беспомощности. Они искали утешение друг в друге, поддержку и заверения: «Я здесь. Ты не один». Когда Аделина отстранилась, то вновь попыталась строить из себя сильную и недвижимую. Да только слишком быстро захотела улизнуть:
– Я покурить. А ты ложись здесь. Измагард сам прискочит, никуда не отпущу. Эля, проследи.
Так они вдруг остались вдвоём. Повисла тишина, в которой и чужое дыхание было слышно, и свист ветра за окном. Севериан поднялся и заглянул в шкаф Аделины, похоже ища во что переодеться. Перебирая варианты, он то и дело хмыкал, видимо представляя, как бы смотрелся вот в этом узеньком золотом платьице или в бархатном халате. Остановился в итоге на голубой оверсайз футболке, которая не пойми как завалялась среди экстравагантных нарядов. Элина благоразумно отвернулась, стоило ему начать переодеваться и потянуться к ширинке брюк – только это осталось увидеть и, считай, сегодня узнала со всех возможных сторон. Мысль о том, что она уже может уйти и лечь спать, как-то не закралась. Сказала Аделина сторожить, значит, будет сторожить. Да и как будто им двоим не надо столько всего обсудить – найти бы только верные слова. Севериан залез под одеяло и выжидающе уставился – того гляди прожжёт затылок. Что, вопросы тебе подавай? Сам напросился.
– Уже не болит совсем?
Ожидал он, очевидно, другого и от того теперь потерялся, глупо моргая. Однако быстро собрался и, прищурившись устало, ответил:
– Ещё есть немного. Фантомная боль. Даже опытные целители не всегда могут без неё, что уж говорить о нашей Деле.
– Понятно.
Вновь повисла тишина. Элина не знала, как подступиться. Не хотелось лезть в глубоко личное – сама не раз сталкивалась. Но в то же время не давало покоя пресловутое любопытство. Знать его ближе, больше – могла ли?
Но Севериан, не выдержав, заговорил сам, выложил как на духу:
– Ты, наверно, думаешь, до чего жесток мой отец… Что ж, так и есть. Он ужасно консервативен, предан роду, во имя традиций сам возляжет на алтарь. Чего говорить о нас с братом? Мы постоянно прятались, лишь бы не попасться на глаза, забирались то в кладовую, да даже в усыпальницу. Но на занятиях некуда было прятаться, и отец отыгрывался: «Кем вы станете?», «Хотите опозорить наш род?». Учёба вдалбливалась наказаниями. Почему-то он был уверен, раз с ним поступали так, это верно, и на нас тоже подействует. Но не подействовало. Лишь взрастило такую ненависть!.. Мы сплотились против него, защищали друг друга, прикрывали.
Слово одно за другим соскальзывало с губ. Он уже не мог остановиться. Он задыхался, желая успеть сказать всё-всё-всё, пока осознание не ударило в голову – что и кому говорит.
– Но Евсею всё равно доставалось куда больше, ведь он старший, он наследник и замена отца в будущем. Одно время мы оба молились Богам с просьбой поскорее вырасти. Евсей клялся, что когда станет главой, прекратит эту глупую жестокость и глупые традиции, ведь Чернобог, каким бы злодеем не расписывали в летописях, потомков своих любил. Евсей обещал, что никто отныне не будет решать за нас, делать больно и давить своей силой. И я верил. Невыносимо стало, когда он уехал в академию. Некому было меня спасать, подставляться под наказания. Тогда я впервые услышал Далемира. С ним не было уже так страшно и одиноко, он постоянно что-то рассказывал и шутил, заполнял пустоту. Как-то я смог продержаться до академии – моей спасительной бухты. И прошлый год был самым лучшим: я нашёл друзей, брат рядом, никаких кнутов и пощёчин…
Севериан рвано вздохнул. Голос давно надломился – недалеко до слёз, но усилием воли заставлял продолжать:
– А потом Евсей сбежал, ослушался прямого приказа. Бросил меня. В ту ночь мир мой рухнул, детский наивный мир, где я ещё верил и мечтал. Отец едва не убил меня и маму, всех кто попал под руку. Но опомнился быстро, вспомнил, что сына у него два. Может, лучше было и правда умереть, чем терпеть всё это? Зато Евсей счастлив и свободен, ушёл к неключам и теперь рисует там свои картины. Да только отец медленно его убивает. В праве главы рода подчинять потомков, а те, кто пойдут против – медленно зачахнут и породнятся с землёй. Даже закон на его стороне, и как всё исправить, я уже просто не понимаю!
Наконец, выговорившись и отведя душу, он примолк. Видно, всё это долго копилось внутри, гложило, а сейчас вылилось единым потоком. И даже близким не получалось открыться полностью, а ей, почти незнакомке, оказалось проще. Элина сама будто погрузилась в весь тот ужас, что ему довелось пережить, и до сих пор приходилось. Каждый ведёт свою борьбу.
Лишь бы не потерять обретённое доверие, до того хрупкое и пугливое, она решила выменять тайну на тайну, откровение на откровение. Так её учили в детстве – за всё нужно платить.
– Хотела бы я сказать, что не понимаю, о чём ты. Хотя мои родители и не сравнятся с твоими. Они не из элиты или какого дворянского рода – обычные работяги, поймавшие успех и заработавшие миллионы. Но именно поэтому всеми силами стараются пустить людям пыль в глаза, а я для них самый главный подопытный кролик.
Элина обернулась и встретилась взглядом с Северианом. Тот повернулся на бок и слушал так внимательно, как ни один ребёнок любимую сказку.
– Когда была маленькой, мама считала меня за красивенькую куклу. Знаешь, когда можно примерять платья и делать причёски, похвастаться подружкам, а потом закинуть на дальнюю полку. Над кроватью сколько себя помню висел список с запретами. Нельзя перечить родителям, нельзя вести себя плохо, нельзя бездельничать, нельзя кричать и злиться. Если плакала, меня запирали в комнате, если жаловались учителя – папа брался за ремень. Наверно, когда-то я этого боялась, но сейчас уже привыкла. Они хотели вылепить свою мечту, но чем старше я становилось, тем больше не соответствовала. Я не умная и не гений, от химии с биологией только болит голова, я не красавица и не актриса, завалила все кастинги какие только можно. Я – это просто я.
Щеки болели от притворной улыбки – её лучшего щита. Крутя кольцо на пальце, она боялась продолжать, и всё же заставила себя:
– Но зачем-то мне всегда хотелось им угодить, прыгнуть выше головы, доказать что-то. Может, думала, что смогу получить хоть каплю любви? Но сделала только хуже – лишилась самого дорогого. У меня был друг, один настоящий друг за всю жизнь – Женя. Он играл в группе басистом, подрабатывал в кафе и совсем не думал о будущем. Родители сразу пытались запретить нам общаться. До этого их ничего не волновало, но стоило только кому-то проявить ко мне доброту – надо всё испортить! А я…Я не лучше. В ночь, когда Жени не стало, я не брала трубку. Мы встречали деловых партнёров и делали вид идеальной семьи. Если бы только я сбежала, если бы ответила, кто знает… Мне столько надо было сказать ему. Вот бы увидеться с ним ещё раз, всего на минуточку, и не мяться больше, не бояться, что подумает.
Осталось последнее. Самое глупое и стыдно. Элина вскинула левую руку вверх и задрала рукав кофты.
– Эти шрамы, ты их заметил, я знаю. Они старые, от злости и беспомощности. Но Женя отучил меня, и пусть сорвалась один раз, всего один раз, когда его не стало – до того ритуала, клянусь, я этого не делала.
Севериан протянул ладонь и осторожно обхватил запястье. Большим пальцем провёл по самому старому и самому серьёзному шраму – именно тогда родители нашли её. Им, как всегда, не было дела.
Теперь оба смотрели друг на друга иначе: приобщённые откровениями и новой близостью. Оказывается, за неприступным фасадом, скрывался живой чувствующий человек. Элина искренне улыбнулась. Кто знал, что Севериан мог быть таким? Наедине он менялся.
– Знаешь, то, что произошло на озере…
Но от одного упоминание его скривило:
– Не порти момент!
– Но…
– Давай забудем хотя бы сегодня.
Она хотела возразить, однако, увидела насколько уставшим и сонным тот был. Русые пряди непривычно обрамляли лицо, и Элина буквально чувствовала, как руки чешутся заправить их. Непонятное странное желание, заставило отдёрнуть ладони и спрятать под коленками, лишь бы не натворить глупостей. Смешинки во взгляде Севериана разгорелись сильнее.