И приведут дороги
Он замолчал, а я уставилась на завитушки старокварского языка, размышляя о том, что в свете новых знаний его положение выглядит вовсе не завидным. На секунду мне пришло в голову: а хванец ли он вообще хотя бы наполовину? Вдруг он квар, подсунутый свирскому воеводе с неведомой целью? Я внимательно посмотрела на Альгидраса, пытаясь прикинуть вероятность этой догадки. Однако должна была признать, что мне, как и Радиму, придется верить ему на слово, надеясь, что его рассказы на грани фола о разбойнике, воспитавшем его и обучившем старокварскому языку, не часть легенды.
– С кем воюют квары? – спросила я, понимая, что именно этого мне отчаянно не хватало: возможности открыто поговорить и задать вопросы.
– Со всеми, – произнес Альгидрас после небольшой паузы. – Не знаю, как объяснить. Они появились из ниоткуда, как говорят легенды, и стали творить разбой. Вот только я не думаю, что они воевали всегда. После того что ты рассказала о Деве, я всю ночь искал в книгах. Ты оказалась права. Они ее ищут.
– В твоей книге есть про разделение Святыни? – не поверила я.
К моему разочарованию, он помотал головой.
– Нет. Эти книги были написаны до разделения.
– Значит, там не сказано, зачем ее разделили?
Альгидрас вновь качнул головой, подтянул к себе книгу и принялся быстро ее листать. Я смотрела на мелькавшие перед глазами узоры и испытывала благоговение. Как он умудрялся в них что-то понимать?
– Ты свободно на нем читаешь?
– Не так, как хотелось бы. Забыл многое, а вспоминается медленно.
Пока он искал нужное место, я облокотилась на лавку и задала волновавший меня вопрос:
– Тот человек сказал «мы убили землю». Он ошибался?
Альгидрас потер переносицу и произнес:
– Думаю, они вправду убили ту землю, которая была до разделения Святыни.
Я не смогла сдержать нервный смешок.
– А чем эта земля отличается от той?
– Прядущими, – удивил меня Альгидрас.
– Ты хочешь сказать…
– Ни в одной из этих книг не сказано о прядущих. Их просто нет. Хотя я слышал не одну похожую легенду у разных народов.
– Может быть, книги просто не о том? – предположила я.
– Они обо всем. Они о стихиях, о том, как приручить Ветер и смирить Огонь. В них о жрецах и об Истинных – тех, кто повелевает стихиями. В них о Тех, кто не с людьми. И ни слова о прядущих. Ни о чем похожем. Словно разделение Святыни стало той точкой, после которой сам мир изменился и в нем появились те, кто может менять судьбу.
– Ладно. Оставим прядущих, – вздохнула я, потирая висок. – Что там со Святыней?
– Святыня здесь описана как то, что создало наш мир. При том она сама и есть мир, – тоном прилежного ученика процитировал Альгидрас.
– Что значит «она сама и есть мир»?
– Тут написано, что в ней заключены стихии и суть самой жизни. Не будь ее, мира бы не было. А сама она и есть мир, потому что в ней стихии и жизнь. Еще сказано, что Священные письмена опутывают ее нитями и сшивают невидимую ткань, не давая Святыне погибнуть.
– Ткань мироздания… – протянула я.
Именно это затертое в нашем мире словосочетание приходило мне на ум раз за разом, когда мне являлись видения. Альгидрас внимательно на меня посмотрел.
– В книгах говорится, что есть изнанка мира. Раньше бы я решил, что это просто слова, а теперь…
– На твою голову свалилась я. С этой самой изнанки.
Мы синхронно усмехнулись. Не сказать, чтобы я верила в написанное, но странное чувство близкой разгадки меня не покидало.
– Ты сказал, там есть об Истинных, которые повелевают стихиями. Кто они?
– Ты видела их во сне.
Я вспомнила сон с обвалом и невольно поежилась.
– Такие молодые… Но зачем они ее разделили? Чтобы получить власть над стихиями?
– О, она и так у них была. Абсолютная, безграничная власть над Огнем, Ветром, Водой и Землей.
– Тогда какой смысл был в разделении?
– Думаю, это нам расскажут свитки княжича.
– Ты всерьез думаешь, что в тех свитках есть то, чего нет в книгах твоего Харима?
– Если они были написаны после разделения Святыни…
– А Миролюб не сказал, откуда они у него?
– О таком никто не расскажет правду, даже спрашивать глупо.
Мы замолчали, думая каждый о своем. Я думала о том, что свитки Миролюба вполне могут быть на старокварском, раз уж он носил пластину с заговором на этом языке. Оставался вопрос: как все эти вещи попали к княжичу? Вернее, к его погибшему дядьке. Кем был тот квар, который привез в княжество пластину и свитки? И был ли Светозар их первым владельцем? И если да, то знает ли об этом Любим?
– А квары могут читать на старокварском? – спросила я.
– Не знаю, – ответил Альгидрас. – В монастыре кваров не было. Раньше, подобно хванам, в ученье отдавали младшего сына старосты кваров. Но об этом осталась лишь память.
– Почему?
– Книги о том молчат, а в монастыре… Там тебя учат лишь тому, что тебе должно знать. А это сильно разнится с правдой.
– А на каком языке говорят в монастыре?
– На кварском, – нехотя отозвался Альгидрас. – И пока ты не спросила: здесь тоже о том не знают.
То, что в монастыре говорят на языке разбойников, казалось мне несколько странным.
– А с местными псами ты на каком языке говоришь? – с подозрением спросила я, потому что уже не была уверена в том, что могу на слух различить кварский и хванский.
– На хванском, – со вздохом ответил Альгидрас. – Я только вчера понял, что за все время ни один пес на меня ни разу не зарычал. Мне сложно говорить на словенском, и с псами, травами я говорю на своем языке.
Я невольно улыбнулась тому, что он всерьез говорит с растениями.
– Хванский псов будто успокаивает, – закончил он.
– А хванский ли? Если учесть, как они похожи с кварским.
На это Альгидрас ничего не ответил.
– А монастырь далеко от Свири?
– Месяца два пути. До него пять морей и горы. Я ходил теми водами только от нашего острова до монастыря. Путь сюда лишь на картах видел.
– Но это все равно недалеко отсюда, так? Люди из монастыря бывали в Свири?
– Братья никогда не покидают обитель. Ходят лишь по ближним морям. Сам монастырь на берегу. У него много земель, но они упираются в горы. Потому попасть туда только с моря и можно. Да и просто так к нему не подойдешь. Там Святыня. Она хранит их пуще любых воинов. Туда можно попасть лишь в ученье или по воле старейшины.
– То есть привезти свитки Миролюбу из монастыря никто не мог, так?
Альгидрас кивнул, глядя прямо перед собой.
– Ты сказал, что старокварскому тебя научил Харим. Почему не в монастыре? Там ведь хранятся знания, значит, должны быть старые свитки и книги, и вас должны были обучать этому языку, раз уж вы избранные. Это же часть истории мира. Разве нет?
Альгидрас жестко усмехнулся, отчего его лицо на мгновение стало почти неузнаваемым.
– Старокварскому там не учат. В самом монастыре были письмена на нем. Только надежно упрятанные. Но правда – она ведь как вода: камень проточит или обтечет. Я однажды, намаявшись со звездными картами, лег на лавку и увидел потолок. Он был высоким, свет туда почти не доходил, но я рассмотрел, что там не узоры – письмена. Харим к тому времени выучил меня этому языку. Только я не знал, что он старокварский. Не думал о том даже. Нас учили, что квары – враги, и все. Рассказывали те же легенды про сгинувший кварский остров, да что рождает их море. Мне десять было, и я не думал тогда, правда ли это. Харима уже не было, спросить я не мог. Потому я стал искать еще книги на этом языке. Были на любых других, а на этом не было. Язык был похож на хванский, только не хванский. Потом я списал слова с потолка и спросил у одного из братьев, может ли он прочесть. Не смог, хотя был одним из лучших. Сказал, что спросит у старшего брата, так тот ему плетей всыпал, чтоб не болтался в праздности. И тогда я пошел к Алвару.
На этом имени тон Альгидраса резко изменился. В нем появилась злость.
– Это тот самый брат, что запечатал мою жизнь в Святыню. Он был не просто одним из лучших. Он был Посвященным, и его готовили стать хранителем Святыни. Немногим старше, но важный такой. Мы встречались сперва разве что в трапезной да на общих чтениях. Он ни разу не говорил со мной даже, только смотрел всегда отчего-то. Взглядом точно зубилом в затылок вгрызался. Я по первости даже сидеть спокойно не мог. Все оглянуться тянуло. Наказывали за то без конца.