Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2
— Да уж... — сказал Мазур. — Значит, будет работа? И связана она, я так думаю, с одним-единственным обстоятельством...
— Догадки пока что оставь при себе, — сказал Лаврик без всякого раздражения. — То, что ты будешь там работать, еще не факт. До этого придется провести парочку блиц-акций... и вот если они не сладятся, тогда не останется ничего другого, как работать в море. Но если хотя бы одна из двух удастся — уже хорошо. Ну, об этом мы поговорим, когда вернешься. Пока что твоя задача — присмотреться к району. А до того изучишь эту нехитрую премудрость...
Он убрал свою хитрую машинку в кейс, а взамен вынул оттуда несколько листов, положил их перед Мазуром. Мазур моментально определил, что перед ним: для моряка с его стажем не опознать с первого взгляда лоции было все равно, что жокею не узнать седло.
— Что-то маловато... — сказал он, видя, что лоций всего четыре-пять.
— А больше тебе и ни к чему, — сказал Лаврик. — Все побережье нас не интересует — только три с лишним километра пляжей Тукуманьи. Когда поедешь в город, брось их в стол. Лоции совершенно общедоступные, никаких «секретных фарватеров». В совершенно гражданском магазине куплены. Есть тут, в столице, такой «Парус» — магазин в три этажа, набитый всевозможной литературой для гражданских моряков, рыбаков и яхтсменов. Кстати, лоции можешь взять с собой на курорт. Никто ничего не заподозрит; богатенький буратино собирается завести яхту и заранее озаботился лоциями. Обычное дело для тех мест. Только вот что... Будь готов к неожиданностям. На второй или третий день вашего там пребывания на пляже случится шумная, но совершенно безопасная заварушка. Будь к этому готов и смотри в оба — мне интересно будет твое мнение как профессионала, насмотревшегося подобного. Это гораздо полезнее, чем посылать кого-то из мальчиков, да и ни к чему тебя дублировать, у тебя по любому лучше получится. Может быть, и на третий день... Честное слово, не знаю точно.
Мазур сказал с сомнением:
— Но ведь если заварушка...
Лаврик поморщился, словно от целого лимона откусил:
— Я же говорю: не делай из меня вурдалака. Заварушка получится шумная, но абсолютно безопасная, даю слово. Никому даже в задницу из рогатки не выстрелят. Существуй хоть малейшая опасность, я бы ни за что не отправил бы с тобой ни Белку, ни Кирилла с его девчонкой. Кстати, оружие не бери, оно тебе там будет совершенно ни к чему...
Вот последняя фраза Мазура и заставила поверить Лаврику окончательно...
— А потом? — только и спросил он.
Лаврик ухмыльнулся:
— А потом ты сам поймешь, что делать. Что все будут делать, то и ты. Ты уж извини, что я от тебя кое-что скрываю. Мог бы рассказать подробно, но мне нужен именно незамутненный взгляд со стороны ничего не подозревающего человека. Так тоже бывает, сам знаешь.
— Знаю, — проворчал Мазур. — Что ты опять придумал, аспид хитромудрый?
Лаврик ответил с невиннейшей улыбкой:
— А с чего ты взял, будто это я что-то придумал? Как будто это я все на свете хитрое придумываю. И без меня от любителей не протолкнуться, — он встал и подхватил кейс. — Ну, все, я пошел. Если парень с тобой полетит и девчонку возьмет, звякни мне при первой возможности. Чтобы я заранее знал, сколько номеров заказывать. Это вам с Белкой одного будет достаточно, никто не удивится и коситься не станет, а у твоего парня барышня из очень хорошей семьи, да и молоденькая совсем, им приличия соблюдать необходимо...
Последующие несколько часов, посвященных вроде бы нетрудному и безобидному занятию, вымотали Мазура больше, чем иные изнурительные тренировки в старые времена...
Молодой кадет отнесся к отцовскому поручению крайне добросовестно, мало того, сразу видно, он отнюдь не считает это в тягость, наоборот, только рад пообщаться со старым знакомым матери. Он колесил по столице от одного старинного здания к другому, от собора восемнадцатого века в стиле «латиноамериканского барокко» до каменного здания постройки середины семнадцатого века, в котором когда-то обитал знаменитый адмирал, отправивший на дно в Карибском море не одного английского пирата. Показывал памятники людям, когда-то прославившимся и на поле боя, и в литературе, и в крайне нелегком деле миссионерства среди индейцев, таверны, существовавшие на этом месте лет двести, а иные и триста. И прочие, и прочие достопримечательности, которых в столице, как в любом старинном городе, за всю свою историю почти не испытавшем войн, было немало. Давал подробные объяснения, сыпал цифрами, датами, именами, рассказывал связанные с улочками и домами старые легенды — то жутковатые, то романтичные. Сразу было видно, что родной город парень любит и знает прекрасно.
Вот только Мазуру, грубо говоря, все эти достопримечательности и легенды были как зайцу подсвечники. Не интересовали нисколечко. Однако нужно было постоянно изображать самый живой интерес и любопытство согласно правилам игры, ни на миг не выдав своих подлинных чувств —-полного равнодушия к старине. В прошлой жизни ему не раз приходилось лицедействовать, притворяться, играть (сплошь и рядом не того, кем он был на самом деле, совсем наоборот). Однако впервые в жизни он чувствовал себя актером на сцене, ведущим главную роль не в самой простой пьесе. Это-то и выматывало до невозможности.
К тому же категорически нельзя было смотреть на сына слишком часто и внимательно. Снова южноамериканская специфика. Здесь, если пожилой сеньор чересчур уж таращится на молодого красивого парня, окружающие тут же начнут о нем думать черт знает что — только этого не хватало...
На его счастье, часа через три Кирилл сам спросил:
— Я не чересчур вас утомил, сеньор адмирал? В столице слишком много достопримечательностей и исторических мест, кавалерийским наскоком, за несколько часов, с ними ни за что не управишься — только в голове все смешается...
— Ты, пожалуй, прав, — с превеликим облегчением кивнул Мазур. — Такое удовольствие следует растягивать дней на несколько...
— Всегда к вашим услугам, — сказал сын и, глядя чуть в сторону, спросил: — Может быть, вы хотите посетить Дель Кампоченте?
Говоря откровенно, Мазуру этого нисколечко не хотелось — давненько уже у него (и не у него одного) сложились определенные взгляды на эту сторону человеческой жизни. Но он чувствовал, что отказом если и не обидел бы парня, то по крайней мере изрядно удивил, а этого совсем не хотелось...
— Конечно, Кирилл, — сказал он, почти не промедлив.
Самое почетное в стране военное кладбище, как с ними часто случается, ничуть не выглядело роскошным, наоборот, строгим и лишенным каких бы то ни было архитектурных изысков. Длинные ряды одинаковых каменных надгробий, усеченных пирамидок с бронзовым геральдическим щитом на лицевой стороне (как объяснил Кирилл, одинаковых для всех — и для генералов, и для удостоившихся здесь погребения рядовых). Аккуратные, мощенные гранитом дорожки — где широкие, чтобы по ним могла проехать похоронная процессия, где узкие. И все, ничего больше.
Красные гвоздики, к каким Мазур привык лома, здесь были не в ходу, их заменяли белые камелии (причем тут не было в обычае и то, чтобы число цветов было непременно нечетным. В своем букете, купленном в одной из лавочек у ворот, Мазур насчитал восемь - и машинально отметил, что у сына столько же).
От высоких аркообразных ворот идти пришлось довольно долго — Мазур уже знал, что кладбище существовало лет сорок, открывал его еще дон Астольфо, да и сам наверняка рассчитывал здесь упокоиться — да вот, как известно, не сложилось, могила ему выпала в Буэнос-Айресе...
Ну вот и пришли. Итог как итог — так случалось со множеством других людей и со многими еще случится. Стандартное надгробие высотой человеку по пояс, гравировка на бронзовом щите (буквы отнюдь не вычурные, самые обыкновенные):
Colonel Olga-Anhelita Karreas
1972 — 2003
Patria et Honore!