Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2

Плохо только, что вслед за ясноглазыми, как показывает опыт последних лет, всегда приходят другие А порой случается и так, что кое-кто из таких вот ясноглазых девочек наполняет бутылку бензином, и они с пылающими фитилями летят в окна, и заживо горят совершенно неповинные люди...
— Что у них написано на плакатах7 — спросил Мазур.
— Названия учебных заведений, — сказала Белль. — Два университета, институты, лицеи... Здесь только студенты и старшеклассники, со всей Месаудеро...
Вот и попробуй не то, что колотить их дубинками, а просто разгонять тычками, подумал Мазур. Проходили, как же ОНИЖЕДЕТИ!
На ступенях постамента памятнику адмиралу появилось несколько молодых людей, стали устанавливать динамики. Олин из них, совсем молодой, в очках в тонкой золотой оправе, с лицом студента отличника взял микрофон. На плошали воцарилась совершеннейшая тишина, и он заговорил — спокойно, рассудительно, не повышая голоса, без всякой аффектации, словно отвечал на экзамене.
— Белль, переводи! — воскликнул Мазур.
— Он говорит... он говорит, что в мировой истории не считать примеров, когда ощутившие себя отдельными нациями, отделялись от другой нации, господствующей. Эстадос Юнидос отделились от Англии, Латинская Америка — от Испании и Португалии, Куба и Филиппины — от Испании, Словакия от Чехии, Аба... Абхазия и Осетия — от Грузии.
Эрудит, зло полу мал Мазур. Отличник, даже Абхазию с Осетией знает, ботаник.
Белль сердито сузила глаза:
— В общем, он рассуждает чисто теоретически. Приводит многочисленные примеры. Ни разу не упомянул Санта-Кроче и Месаудеро, не сказал ничего, что противоречило бы закону... Но куда он клонит, понять совсем нетрудно...
Очкарика сменила очаровательная девчонка в красивом розовом платье, с улыбкой кинозвезды принялась что-то горячо говорить. Белль прилежно переводила:
— У нее есть мечта — жить в стране, где все близки друг другу, как братья, где все объединены общими идеалами и верой... Лирика, в общем. И снова — никакой конкретики...
— Ладно, хватит, — проворчал Мазур. — И так все ясно. Лирика, романтика, и совершенно не думают, что...
Он замолчал, взял со столика мобильник, засвиристевший мелодию из какого-то романсеро. Номер высветился насквозь незнакомый, но Мазур ответил. Послышался уверенный мужской голос, кажется, немолодой:
— Я имею честь говорить с сеньором адмиралом Мазуром?
Произнесено это было на хорошем английском.
— Имеете, — кратко ответил Мазур.
— Когда-то мы были знакомы, во время вашего первого визита в нашу страну. Я не настолько полон самомнения, чтобы думать, будто вы все эти годы помнили мою скромную фамилию, поэтому представлюсь сразу: Себастьяно Авила.
Вот уж кого Мазур никогда не забывал... Человек не из тех, кого забывают.
— Я вас помню, дон Себастьяно, — сказал он. —- Честное слово. Рад слышать, что у вас, судя по голосу, все отлично.
— По крайней мере, не так уж скверно... Сеньор адмирал, мне очень хотелось бы с вами встретиться по крайне серьезному делу. Которое напрямую касается и меня, и вашей... службы. Поверьте, это очень серьезно, и смею полагать, важно для вас. Когда вы могли бы найти для меня время?
— Я мог бы приехать прямо сейчас, если вас это устраивает, — сказал Мазур, не раздумывая. — У меня сегодня свободный день, а что будет завтра и как меня закрутят дела — совершенно неизвестно...
— Великолепно, — сказал Авила. — Я сегодня весь день пробуду дома — как и большую часть времени, увы. Проклятая старость... Запоминайте адрес. Буду с нетерпением ждать.
— Какие-то дела? — спросила Белль, когда он отключил телефон. — Вы говорили, что сегодня будете совершенно свободны...
— Неожиданно позвонил один старый знакомый... по прошлому приезду, — сказал Мазур. — Оказывается, у него ко мне какое-то серьезное дело. А человек это такой, что словами «серьезное дело» не разбрасывается...
— Я могу его знать?
— Вполне возможно, — сказал Мазур, решив, что прежняя секретность уже давно устарела. — Это генерал Чунчо.
— Кто? — с искренним недоумением посмотрела на него Белль.
 
Что называется, Sic transit gloria mundi [12], с некоторой грустью подумал Мазур. Вопрос немыслимый двадцать лет назад — в особенности в устах сотрудницы контрразведки. Еще одна живая легенда ушла в небытие — далеко не в первый и уж, безусловно, не в последний раз
— Был такой генерал... — сказал Мазур.
— Ты поедешь?
— Непременно. Я же говорю, это не тот человек, который шутит словами «серьезное дело».
Мазур быстренько прокрутил кое-что в голове. Тогда дону Себастьяно было под шестьдесят — значит, сейчас под восемьдесят. Но расслабляться не должно: генерал Чунчо из тех людей, что перестают быть опасным, как гремучая змея, только разбитые параличом. Судя по голосу, Авила ничуть не походил на паралитика — и дряхлости как-то не чувствовалось. Когда-то он был всецело на стороне Мазура – состоял в правлении концерна, крайне заинтересованного в российских инвестициях, деловом партнерстве в крупных проектах. Однако с тех пор прошел двадцать один год. В какой игре сейчас генерал — без сомнения, в какой-то игре, — предсказать решительно невозможно. Чересчур опрометчиво было бы ехать к нему, точнее, по названному им адресу в одиночку, пусть и с пистолетом под мышкой...
Тогда? Телефон Лаврика недоступен, вообще неизвестно, где сейчас Лаврик, так что не посоветуешься... Тьфу ты, черт! Он как-то не успел еще привыкнуть к тому, что у него, помимо прочего, под командой три десятка вышколенных головорезов, не далее, как вчера часть из них показала, на что способны и наглядно продемонстрировала, что крови не боится...
Он взял телефон.
...Дом за неизбежной чугунной оградой был двухэтажным, но не особенно большим, не блиставшим внешней роскошью. Респектабельный домик в респектабельном районе — и не более того.
Две сопровождавших Мазура машины остановились так, чтобы при необходимости обстрелять дом с двух точек. Окна опустились, крепкие ребята в штатском — поголовно те, кто был с ним вчера в рейде — изобразили ленивое равнодушие к окружающему. Коротких автоматов, лежащих у них на коленях, прохожим не видно...
Мазур вылез из своей машины и неторопливо пошел к ажурной калитке. Нажал кнопку звонка. Почти сразу же из парадной двери показался классический слуга: черный костюм старомодного фасона, накрахмаленная сорочка, черная «бабочка». Вот только это был не пожилой благообразный дворецкий английского типа, а молодой человек, комплекцией ничуть не уступавший тем мальчикам, что остались страховать Мазура. И под пиджаком у него определенно таился посторонний предмет, каких пожилые благообразные дворецкие никогда не носят. Вывод: генерал Чунчо по- прежнему в какой-то игре, иначе такому мальчику тут и делать нечего...
— Сеньор адмирал? — чуть склонил голову здоровяк. — Господин советник вас ждет, он просил немедленно провести вас к нему...
Советник? Это было что-то новенькое, в прошлый раз Мазур не помнил, чтобы применительно к Авиле употребляли такой титул. Ну, многое могло измениться за двадцать лет...
Дон Себастьяно Авила встретил его в обширной приемной, украшенной старинными клинками и двумя батальными картинами, судя по мундирам, изображавшим какие-то эпизоды войны за независимость. Никак нельзя сказать, что он изменился разительно — оказался из тех людей, которых годы не берут. Морщин прибавилось, и некогда черные, как смоль, бисмарковские усы стали серыми, как шевелюра — но он оставался прямым, как клинок шпаги, и двигался довольно бодро. И рукопожатие было крепким.
— Прошу в гостиную, адмирал, — сказал он, легонько взяв Мазура за локоть и поворачивая к одной из дверей. —- Я надеюсь, вы не откажетесь со мной выпить?
— От таких предложений я обычно не отказываюсь, — усмехнулся Мазур.
Стол в гостиной был накрыт не то, чтобы обильно, но роскошно: три бутылки с отличными нектарами и множество закусок высшего класса. Дон Себастьяно наполнил рюмку Мазура до краев, а свою до половины, пояснив с уточняющей улыбкой: