Писатель: Назад в СССР 2 (СИ)

Я говорил долго. Когда закончил, утолил жажду целой чашкой чая, выпив почти залпом и попросив еще:
— Плесни-ка, будь добра…
Что Настя немедленно и сделала. И сказала:
— Ну что ж, давай подведем предварительные итоги?..
Попробуем.
И мы учинили совместный мозговой штурм.
Исходный момент: милиция, нагрянув на катран, сорвала долгоиграющую операцию КГБ. Как уж там будут могущественные ведомства разбираться между собой, выявлять причины несогласованности, станут ли искать виновных — эти их дело. Нам надо выяснить другое.
Что будут делать каталы и покровители катранов в данной ситуации?
Тут мы с Настей оказались абсолютно согласны: они постараются залечь на дно. Слишком уж сильно болтанули их, и сильные покровители не помогут, даже если они есть. Андропов сильнее. Так что единственная реальная стратегия у них сейчас — уйти в тину и не отсвечивать. Разумеется, они понимают, что на нас они прогорели. Но это, так сказать, планируемые потери. То, что может быть. Неприятно, но не критично. Правда…
— А ты не думаешь, что они захотят нам отомстить? Уже невзирая на выгоду. Просто из принципа. Чтобы все поняли: с нами так нельзя. Никто не останется безнаказанным. Как думаешь?
Признаться, такие мысли во мне бродили. И отбросить их было бы легкомысленно.
— Думаю, что резон в этом есть. Но мы ведь не жертвы, не терпилы? Надо сделать так, чтобы им и это стало невыгодно. Когда принципы обходятся слишком дорого, то ну их нафиг, эти принципы. По крайней мере, у таких типов, с которыми имеем дело.
Настя неопределенно повела бровями, и я еще раз убедился в ее уме. Я и сам чувствовал, что лукавил и с ней, и с собой. Да, конечно, в большинстве случаев человек руководствуется житейской выгодой. Но ведь бывает и то, что называется «пошел на принцип», закусив удила. Когда уже ничто не имеет значения, кроме своих экзистенциальных установок. Когда оставил себя на грань жизни и смерти. Это, конечно, бывает редко. Но бывает. И сбрасывать это со счетов нельзя.
— Ну, знаешь… — сказала она. — Случается, что принципы важнее выгоды. У некоторых.
— Согласен, — пасмурно сказал я. — Но до утра, думаю, эти принципы ни у кого не проснутся. А утро вечера мудренее.
Она зевнула — вольно, невольно, не знаю.
— А ночь — прекраснее… — и улыбнулась.
Не берусь говорить за все ночи Вселенной, но эту нашу ночь можно считать прекрасной. А утро — мудрое или нет, пока сказать трудно, жизнь покажет…
Молодость прекрасна многим, в том числе огромным запасом сил. Заснул я в районе двух часов, когда Настя рядом со мной уже спала счастливым сном, может быть, видела бескрайний мир, розовый рассвет, перламутровые небеса…
Утором вскочил по зову будильника, подстегиваемый долгом и энтузиазмом, сознавая, как много больших, волнительных, настоящих мужских дел ожидает меня. Книги! Что может быть прекраснее⁈ Не читать, а писать, творить из ничего мир. Кто это делал, если верить Ветхому завету?.. Ну, будем поскромнее, но все-таки нечто общее, бесспорно, есть.
В общем, я ехал в метро, в вое и грохоте мысленно улыбался, стараясь, чтобы улыбка не пробилась на лицо, и чувствовал себя готовым своротить горы. Давненько не испытывал подобного…
В редакцию я ворвался ветром, горя желанием взяться за дело. И сразу же был встречен легким переполохом со стороны завотделом:
— Артемий Тимофеевич! Вас шеф заждался! Просит срочно к нему.
Я хмыкнул с легкой иронией:
— Да⁈ Как же он мог меня заждаться, когда я вовремя на рабочем месте. Тютелька в тютельку, так сказать.
— А у него тютелька раньше тютельки, — назидательно произнес Евлампий. — Не знаю уж почему, но он сегодня прибыл раньше. И уже звонил по внутреннему. Вот только, минуты не прошло. Просил вас сразу же зайти.
— Ну, сразу, так сразу… — я пошел к главреду. Секретарша тоже встрепенулась при моем появлении:
— Здравствуйте! Станислав Мелентьевич ждет вас. Особо распорядился насчет вас. Даже велел категорически никого не пускать к вам, пока вы беседуете.
Интересно… Что там стряслось?
 
Я корректно улыбнулся:
— Приятно быть на особом счету у начальства…
Почему-то я подумал, что Мизин, увидав меня, тоже захлопочет, засуетится, но он отреагировал сдержанно-дружелюбно, с легким юмором:
— А, писатель Краснов! Входите, входите, сударь, есть разговор… — и перешел на нормальный тон, без актерства: — Выпить хочешь?
— Нет, — слегка удивился я. — Вы серьезно, Станислав Мелентьевич? Еще Солнце толком не взошло, какая выпивка?
Он грустно усмехнулся:
— А ты знаешь, в этом есть какая-то странная прелесть. Коньяк в предрассветный час! Каково?
Мне хотелось сказать, что это, похоже, алкоголизм стучится в дверь, но я дипломатично промолчал. А главред прошел к стенному шкафу, вынул непочатую бутылку «Ахтамара», раскупорил.
— Точно не хочешь?
— Да нет же! И… правду сказать, немного удивляюсь.
— Ну, удивляться тут нечему, — Мизин ловко запрокинул стопку, глубоко подышал, ощущая послевкусие. — Я вчера, признаться, того… порядком отведал из кубка. Небольшая терапия необходима. Ну да ладно, садись, потолкуем!
Мы сели за стол.
— Как твоя работа над пустынной сагой?
— Это вы о романе товарища Бердымухамедова?
— О нем, родимом. На какой стадии?
— Э… признаться, на начальной. А что?
— Придется ускориться. Здесь, видишь ли… Короче говоря, надо срочно вылетать в Ашхабад. Договоренность есть, тебя там встретят как кума короля, даже не сомневайся.
— Так, — мне понадобилось несколько секунд, чтобы свыкнуться с мыслью. — Когда конкретно надо лететь?
— Да чем быстрее, тем лучше, — Станислав Мелентьевич незаметно для себя бросил взгляд на шкаф, где скрылся «Ахтамар». — Погоди-ка…
И он нажал кнопку селектора.
Секретарша предстала с похвальной быстротой.
— Милочка, взгляните-ка расписание авиарейсов в Ашхабад. Какие ближайшие?
— Одну минуточку, Станислав Мелентьевич!
Она упорхнула, а главред решительно встал, проиграв бой своим желаниям. Открыл шкаф, да не рассчитал, что секретарша так стремительно выполнит задание.
— Выяснила, Станислав Мелентьевич! — радостно возникла она на пороге таращась на шефа, зарывшегося в шкаф.
— Да-да, я слушаю, — шеф сделал вид, что возится с рукописями или документами, но стекло бутылки предательски звякнуло. Впрочем, все сделали вид, что не заметили.
— Сегодня есть вечерний рейс и завтра утренний, — доложила девушка.
— Лучше завтра утренний, — быстро сказал я. — Лететь за тридевять земель на ночь глядя — удовольствие на любителя.
— Закажите один билет на завтра. За счет редакции. На имя Краснова Артемия…
— Тимофеевича! — гордясь собой, подсказала барышня.
— Вот именно. Паспорт у тебя с собой?
Все это главный редактор глухо бубнил из глубин шкафа.
— Конечно, — я достал паспорт, передал секретарше.
— Билет с доставкой сюда, — прогудело из недр.
— Поняла, все будет готово! — отрапортовала секретарь и исчезла.
Мизин выбрался наконец из укрытия с наполненной рюмкой.
— Все-таки, знаешь… при ней как-то неудобно, — извиняющимся тоном признался он и заглотнул коньяк.
Я покивал головой.
— Не мое, конечно, дело, Станислав Мелентьевич, — сказал я, — но тревожно мне за вас. Какой-то это звоночек такой…
Он махнул рукой:
— Мне тоже. Я ведь понимаю, что не похмелиться мне надо. Это я так, обманываю. И себя в том числе. Мне трезвым оставаться страшно, понимаешь? Я немолодой человек, и только сейчас понимаю, что прожил не самую лучшую жизнь. И что меня ждет в недалеком будущем⁈ Вот об этом мне страшно думать! Понимаешь?
Он заметно осунулся, руки вздрагивали.
— Вам надо привести себя в порядок, — решительно сказал я. — Иначе…
— Понимаю, понимаю, — послушно произнес он. — Да! Конечно. Нельзя распускаться. Я возьмусь. Возьмусь. Ладно, ты иди работай, билет будет, а завтра вылетай. Все, ступай!