В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ)

Вскоре официант принёс их заказ и тут же получил новый, а то хмель всё ближе и ближе подбирался к разуму, туманя и так пришибленную голову, но не отказываться же пить с вновь обретёнными друзьями⁈ Этого ему как раз и не простят.
— Пойду отолью, — уведомил всех Губерт.
— И я с тобой, — откликнулся Шириновский, ему тоже приспичило, и приспичило сильно.
Они встали и, немного шатаясь, пошли по направлению к общественному туалету. Времени прошло уже больше трёх часов, постепенно стала опускаться вечерняя прохлада, а солнце начало свой путь к закату.
Каштаны вовсю шелестели листвой, а приглашённые кавалерами в пивной сад дамы звонко хохотали, прихлёбывая пиво и уплетая за обе розовые щёки баварские колбаски. Проходя мимо коммунистов, Губерт вдруг выкинул жест, похожий на знак «ОК», и тут же быстро переменил пальцы, выставив коммунистам здоровенный кукиш.
Коммунисты перестали веселиться и заметно напряглись, а память Меркеля-Маричева тут же подсказала смысл этих жестов Губерта. Смысл их оказался весьма простой: они мудаки, и он их имел во все места. Но едва коммунисты вскочили, как Губерт, а вслед за ним и Шириновский, юркнули в здание, направившись сразу в туалет.
Стоя у желобка, куда стекала моча, Губерт глубокомысленно изрёк:
— Они сюда не придут, разборки в туалете — это моветон, а вот как станем выходить, обязательно их встретим. Но ты не ссы, разбираться буду я, а ты голову береги.
Сунув свой половой орган в штаны, Шольц неожиданно достал спрятанный короткий кинжал и, хищно улыбнувшись, показал его Шириновскому.
— Полезут — порежу на куски этих сук. Пусть только рыпнутся на нас!
— Х-хрена се! — только и смог выговорить Вольфович, и быстро закончив свои дела, и, застегнувшись, пошёл вслед за Губертом. Внутри у него всё обмерло в ожидании такой не нужной ему драки, но выхода другого не было, иначе потеря лица и конфуз на все времена. Хотелось помолиться и призвать помощь, но Бог атеиста не услышит всё равно, и помощь не придёт. А ещё, как назло, в пивном саду не оказалось ни одного штурмовика, кроме них. Поэтому, надеяться нужно только на себя.
И действительно, не успели они выйти из здания, как им наперерез поднялись сразу трое в серой форме с характерными шевронами Рот Фронта (рука, сжатая в кулак).
— А ну, стойте!
Губерт на ходу рывком выкинул руку с кинжалом, показав его, и тут же его убрал, спрятав под свой широкий ремень. Шагнувшие было к ним коммунисты остановились, невольно переглянувшись. Воспользовавшись заминкой, Губерт быстрым шагом проскочил мимо них, а следом за ним, не теряя времени, и Шириновский, почти сразу обогнав его. Через десяток секунд, сильно запыхавшись, они усаживались на свои места.
— Видал, как коммунисты возбудились? — хохотнул Губерт.
Шольц, что как раз дожёвывал ломтик сыра, невозмутимо отхлебнул пива и промычал:
— Ну, и?
— Драка будет!
— С какого овоща?
— Да ни с какого, я их послал, когда мы шли в туалет.
— Ну, это штатная хрень, вон вроде ещё наши подтягиваются пивка попить. Ещё и патрули должны подойти. Если им подмога не придёт, то не полезут они. Коммуняки, конечно, дураки, но не так чтобы уж совсем. Идиотов среди них нет. Придурков полно, а уж совсем дебилов я не встречал пока, возможно, сегодня встречу. Да и насрать, в общем-то, главное, чтобы по брюху не били, а то пиво жаль. Надо тоже сходить в туалет.
— Ну, может, может. Да наплевать на них. Меркель умеет хорошо драться, ты дубинку не забыл, Август?
— Забыл.
— Значит, будешь драться руками и ногами, можешь даже рвать врагов зубами.
— У меня ещё башка болит, а вы меня опять в драку тянете? Мы пьём за что и на что? На премию, что мне дали за травму, и ради того, чтобы больше таких травм ни у кого не было.
— Да брось ты, всё будет нормально, всыплем мы этим коммунякам, пусть знают, что национал-социалисты всегда сильнее.
— Мы пока и не больно сильные, вот итальянские фашисты, те да, те сила!
— Да ладно тебе, нашёл с кем нас сравнивать. Они просто правая диктатура, и всё! У них даже нет расовой теории, а мы арийцы, мы тевтоны, мы северный и древний, как сама Земля, народ! Наши главные враги — это семиты всех мастей и стран. Они пятая колонна, они предатели! Их поддерживает всемирный Интернационал, которому не нужна Германия, а нам не нужен мир во всём мире, равенство и мифическое братство. Они предали нас в войну. Ты слышал, что сделали с Россией? Там правят евреи, евреи и поляки руководят тайной полицией, евреи в правительстве, евреи управляют армией. Все военные комиссары — евреи! Кругом одни евреи! Их император сделал одну крупную ошибку, он дал им возможность получить офицерский чин и дал волю. И что? Что они сделали с Россией? Во что она превратилась? В еврейское местечковое государство? Кем стали русские? Топливом для мировой революции? Не такой судьбы мы хотим для немцев и Германии. Нет, мы не допустим их засилья и превращения рейха в социальный эксперимент! Нет, только не допустить того, что произошло в России, только не допустить!
 
Глиняная кружка, уже пустая, ударила в столешницу и разлетелась на мелкие куски. Губерт, весь красный от гнева, схватил другую кружку и сделал большой глоток из неё.
— Хер им! — вновь заорал он и, скрутив из пальцев здоровенный кукиш, стал им тыкать в небо.
— Правильно ты говоришь, Франц, правильно, — сказал Шольц. — Коммунисты, они такие же леваки, как и мы! Мы за социализм, и они за социализм, но только сначала, а потом решили его извратить и сделали из него еврейский марксизм, вот так! Ну, это у них, а у нас чистый и не замутнённый ничем социализм. Все марксисты — евреи и предатели, а все немцы — социалисты, так я это понимаю, и так я думаю.
Шириновский опешил от этих слов, но всё же решился немного поспорить, хоть обстановка не сильно к тому располагала. Он даже немного протрезвел, но вновь выпитое снова дало ему в голову, и тиски страха ослабли. Многое хотелось ему сказать, заклеймить позором, с жаром опровергнуть все дутые факты и предвзятое отношение, но, взглянув на свой рукав, он тут же отказался от этой мысли. Он тоже штурмовик, и было бы странно слышать от него всё то, что он хотел сказать сейчас. Пришлось сдерживаться.
— Что за бред ты несёшь, Шольц? Коммунисты и есть социалисты, большевики были всегда социал-демократами и уже после совершения революции стали называться коммунистами.
— Я знаю. Ты думаешь, что Шольц политический дурак? Я состоял в социал-демократической партии Германии ещё до войны. Я рабочий из Ганновера, я ходил на митинги, я воевал, и я разочаровался в социал-демократах. Да, они были все социалистами, пока не заразились марксизмом и не переродились в коммунистов. Мне не интересен Интернационал! Я немец, и поэтому мне не по пути с коммунистами. Пусть они русским парят мозги с равенством народов и кормят их за свой счёт, а мы немцы и значит, должны делать всё только для немцев.
— Но…
— Что, но? Самое весёлое, что после всего этого коммунисты обвинили социал-демократическую партию Германии в фашизме. Да и называют их социал-фашистами. А вот нас не называют. А знаешь, ик, почему?
— Знаю.
— И почему?
— Потому что мы расисты и нацисты!
— Нет, мы не нацисты, мы социалисты, но национальные, то есть немецкие. Расисты, гм. Все люди расисты, а кто это отрицает, тот врёт, если не другим, то сам себе. Вот чем мы отличаемся от коммунистов?
— Да всем, абсолютно всем!
— Нееет, не всем, они, ик, хотят отнять и поделить, отдав всё Интернационалу, а те, ик, а те… тем, кто его создал, ик. А мы… мы, ик, немцы-социалисты, хотим отнять, — тут Шольц, скорчив страшное лицо, резко взмахнул рукой, сграбастав остатки закуски на столе, но не свалив её на землю. — Мы хотим отнять и поделить, поделить и раздать немцам. Вот поэтому мы национал-социалисты, а они интернационалисты. Всё просто, брат, всё просто. В этом наша суть, ик. Забрать и поделить, забрать и раздать немцам. За то и воюем между собой.