В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ)

— Я пока лишь в звании шарфюрера СА.
— Это ещё что за птица? Эсэсовец, что ли?
— Нет, не знаю, кто такие эсэсовцы. Я штурмовик Sturmabteilung, сокращённо SA. Младший унтер-офицер, командир отделения или комот, если по-нашему.
— Ааа, так ты младший сержант!
— Не знаю я таких званий! — разозлился Маричев, потому как вконец запутался. — Ни в царской, ни в Красной армии о таких не слыхал!
— Ну, не слыхал и не слыхал. Неважно, — Шириновский мысленно потёр ладони друг об друга. — Значит, задание проникнуть во власть и стать значимой фигурой… А потом «Р-раз!» и Гитлера повесить или расстрелять, как Рема! Сделаем не «Пивной путч», а «Рюмочный»! «Ночной» не звучит, «кафешный» или «ресторанный» тем более, а вот «Рюмочный» будет как раз!
— Слушайте, не знаю, как вас там по имени отчеству⁈ Но вы несёте какой-то бред! — встрял в его размышления разведчик.
— Владимир Вольфович Шириновский, — представился ему излишне экспрессивный подселенец. — Прошу любить и жаловать. Любить в принципе не обязательно, а вот жаловать почаще. А ещё я лидер ЛДГР. Но так как вы не знаете, что это такое, расшифровываю специально для вас: я — вождь Либерально-демократической гражданской партии России и неоднократно баллотировался в Президенты!
— Куда? — озадаченно спросил Маричев.
— В президенты! — с гордостью повторил Шириновский.
— В президенты чего? — окончательно растерялся владелец тела.
— Так, я всё понял! — не стал его просвещать Шириновский. А то и правда ещё свихнётся от такого потока информации. — Хватит болтать, надо дела делать, предок ты Штирлица. Штирлица-то знаешь?
— Какого Штирлица?
— Ну, фон Штирлица, или Исаева. Знаешь такого?
— Первый раз слышу! Нет здесь таких. Да и не знаю я ничего о других агентах. У меня всего один канал связи с Союзом. Да и тот сказали без лишней на то необходимости не трогать, только если уж совсем что-то серьёзное сообщить надо. Есть ещё возможность отправить зашифрованное письмо, но пока этого не требовалось.
— Понятно. Скажи, а почему ты не удивился, когда я у тебя в голове оказался? — вдруг озадачился важным вопросом Шириновский.
— Посчитал, будто с ангелами или демонами разговариваю. Или вообще умер: я ведь по голове получил. Одно мне абсолютно ясно: теперь Я — уже больше не совсем Я, а неизвестно кто.
— Гм, интересная интерпретация, — задумался Вольфович. — Может, мы оба попали в иное виртуальное пространство, и над нами ставят эксперименты сумасшедшие учёные?
— Не знаю, но я сошёл с ума. Это точно. Видимо, удар оказался достаточно сильный.
— И отныне твоим телом владею я!
Шириновский поднял руки и вновь ощупал свою голову. Он уже довольно хорошо чувствовал всё тело, что и сподвигло его проверить, как работают руки и ноги. Даже поёрзал на койке, тем самым привлекая к себе внимание.
Это заметили, и к нему направилась медсестра. Однако, вопреки ожиданиям привыкшего к элитным клиникам и больницам Шириновского, не молоденькая и сочная, а сильно пожилая фройляйн.
— О, герр Меркель, вы пришли в чувство, — весьма сдержанно порадовалась она. — Доктор Розенберг переживал, что вы не сможете пережить трепанацию черепа. Но, я вижу, всё обошлось, и вам значительно лучше. Как вы себя чувствуете?
Меркель, то бишь Шириновский, попытался ответить, но смог лишь немного пошевелить головой и промычать в ответ нечто невразумительное. Но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы старая фройляйн улыбнулась ему и ласково потрепала по наполовину забинтованной щеке.
— Вы обязательно поправитесь, герр Меркель! О вас уже спрашивали ваши друзья и соратники. Кстати, они очень помогли с приобретением нужных вам лекарств. У вас крепкий, здоровый организм, и он поможет вам справиться с этим ранением.
Шириновский кивнул и устало откинулся на подушку.
— Где нас так приложило? — мысленно поинтересовался он у Маричева.
— На демонстрации коммунистов, первого мая.
— Ммм, понятно. Получил от своих, и поделом мне. Я ведь тоже когда-то был коммунистом!
— А я и сейчас коммунист и большевик.
 
— Угу, а по голове получил от своих же.
— Так я и говорю, что я свой среди чужих. У меня выбора не было, я в первых рядах шёл. Прятаться, значит, ничего не добиться.
— Вот тут я с тобой согласен: прятаться никак нельзя! Всегда надо идти в первых рядах! Как же нам теперь быть-то?
Оба какое-то время молчали, раздумывая над актуальным вопросом. Первым решился заговорить Маричев:
— Я разведчик. Значит, и ты теперь разведчик. И если ты любишь Родину, то мы должны её спасти! Тем более ты из будущего, а это многократно увеличивает наши шансы.
— Должны… Но как отвести войну от СССР⁈
— Стать тем, с кем вынуждены будут считаться в верхних эшелонах власти в Германии? — предположил чекист.
— Да, другого выхода нет, — нехотя согласился с ним Шириновский. — Правда, не знаю: получится ли? Я бы уехал отсюда и забыл про всё. Не люблю я вас, фашистов.
— Не выпустят, — тут же разочаровал его Маричев. — Слишком уж крепко я с ними повязан. Не простят, да и свои тоже спуску не дадут.
— А может в Бразилию рвануть? Или в Панаму⁈
— Бесполезно, везде достанут.
— Ладно. Но ты будешь мне помогать! — тут же поставил условие Шириновский.
— Согласен! Разве у меня есть другой выход? Тем более лавры победы мы всё равно поделим пополам.
— Тогда по рукам!
— По рукам!
Виртуальные руки схлестнулись во взаимном проникновении, и голос исчез. Прежняя личность владельца тела почти полностью растворилась в личности Шириновского, став его вторым Я. Слабым и мало на что способным повлиять. Однако с этого момента Шириновский постоянно слышал голос Маричева в своей голове. И отделаться от него так никогда и не смог, как потом ни старался.
  
Глава 5
 
Компромисс
 
Шириновский-Меркель-Маричев пребывал в смятении. Он только недавно ощутил себя в чужом теле, а уже столько всего произошло, точнее, случилось в его мозгу. Прям адский калейдоскоп. «Нет, фашистский!» — поправил он сам себя.
— Я не фашист, — тут же поправил его отозвавшийся откуда-то со стороны затылка голос прежнего владельца тела.
— Молчи, нацистская сволочь! — чуть устало отмахнулся от него Шириновский и погрузился в долгие размышления.
— Прошу не забывать, что я коммунист и здесь по заданию партии, — не унимался зловредный внутренний оппонент.
Но Шириновский проигнорировал это замечание, полностью сосредоточившись на собственных думах. Это лишь на публике он позволял себе размахивать руками, входя в раж, или выкрикивать разные оскорбления, ничем себя не сдерживая. Наедине с самим собой он никогда здравомыслия не терял. Сейчас же положение осложнялось тем, что все его размышления происходили в чужой голове, и он не понимал: какую их часть слышит или чувствует его оппонент, а что из дум Шириновского проходит мимо Маричева?
— Да всё я слышу, вижу и чувствую: и о чём ты думаешь, и мысли твои, и воспоминания, — тут же встрял в его думы Маричев-Меркель.
— Ага! Я так и знал, что ты подслушивать будешь.
— Я же шпион. Как я могу не подслушивать⁈
— Ага, да ты, ты…! — Шириновский просто не находил слов, чтобы выразить своё возмущение.
Хотелось схватить стакан с соком и выплеснуть его на этого разведчика или соглядатая в собственной (а в этом Вольфович уже нисколько не сомневался) голове. Однако стакана в голове не имелось, да они и так уже успели подраться.
В ответ раздался лишь скромный смешок его оппонента.
— Так, давай договариваться: ты не подслушиваешь меня, а я тебя, — пустился на поиски компромисса Шириновский.
— А какой в этом смысл? Ты и так занял мою голову и отодвинул меня на задний план, но я же никуда не делся. Отныне то, что знаю я, знаешь и ты, а то, что знаешь и думаешь ты, известно мне, — заявил ему голос.
— Ты врёшь, нацист! Не слышу я твои мысли! — возмутился Вольфович.