Фавн на берегу Томи
Авл проехал в глубь сада — ближе к дому, чтобы потеряться среди конных преторианцев. Пешие солдаты торопливо обкладывали связками хвороста грубые стены здания, а всадники сетовали на то, что он совсем сырой. Какойто нервный капитан подскочил к Авлу.
— Легионер! — пренебрежительно сказал капитан, глядя на красный цвет его амуниции. — Немедленно покиньте сад, здесь действуют преторианцы!
Авл не обратил на него внимания. Преторианец промолчал, еще раз пристально посмотрел на Авла, объехал его кругом и ускакал.
Сквозь деревья Авл увидел, что на небольшой полянке в саду суетится пехота, устанавливая легкие осадные катапульты. Он заметил, что у той стены, где была зала для богослужений, творилось чтото интересное: солдаты собирали длинную тонкую трубу из нескольких составных частей, вставляя одну в другую медные трубки.
С помощью двух лошадей и троса с одного из окон, больше похожего на бойницы, сорвали решетку. Затем солдаты принесли длинный тонкий дубовый таран с железной головой льва на конце и обрушили витраж внутрь. В выбитое окно просунули неровную и слегка прогибающуюся трубу так, чтобы раструб оказался внутри помещения.
Вдруг к Авлу подскочил тот самый преторианец, что пытался его прогнать.
— Капитан Авгур Младший! — приветливо улыбаясь, представился он. — Не хотите заняться делом? Надо снять с правого фланга сотню пехотинцев и построить их в коридор у выхода, — сказал преторианец.
Авл, нагловато улыбаясь, кивнул и поехал следом.
Во время ночной службы, гдето за полчаса до обрушения окна, дьякон стремительно пробрался через ряды молящихся и взошел на горнее место к епископу Антипатру. Дьякон сообщил епископу общины о том, что происходит в саду вокруг здания. Епископ дал несколько распоряжений и, отпустив дьякона с благословением, закрыл глаза и надолго замер.
В собрании было около шестисот человек. Все сидели на устланном коврами полу во мраке мало освещаемой базилики.
— Дорога в очах Господних смерть святых Его! — возглашал дьякон, выйдя на середину.
— Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне? — хором ответствовал народ.
В это время в зале, где молились люди, с грохотом рухнул витраж, и из окошка, шевелясь, показался чудовищный медный хоботок.
— Воспомяни меня, брат и сослужитель, — будто ничего не замечая, говорил Антипатр дьякону, теперь стоявшему подле него.
— Да воспомянет Господь Бог священство твое во Царствии Своем, — отвечал дьякон своему епископу.
Авл уже выстроил солдат в две стоящих лицом к лицу шеренги. В конце этого коридора солдаты установили позаимствованную в соседнем саду мраморную статую. Это было изваяние Геры, царицы богов, что у римлян именуется Юноной.
— Святым во славе воздастся хвала, — пели в собрании, — и возрадуются они на ложах своих.
— Воспойте Господу новую песнь, хвала ему в собрании святых.
Во время всеобщего пения появился странный хрипящий металлический звук, в котором вскоре стали различаться слова:
— Именем цезаря приказываем покинуть здание и поклониться законным богам империи! — будто бы из другого мира повелевал гнусавый голос. — Именем божественного Августа поклонившимся законным богам гарантируем жизнь!
— Братья возлюбленные! — воскликнул Антипатр после принятия Даров, натужно улыбаясь своим старческим ртом. — Христос ныне посреди нас!
— Есть и будет! — хором отвечали собравшиеся люди.
Вдруг служба на секунду прервалась, и Антипатр увидел, как под звуки медного хрипения хоботка люди начали подниматься и, потупив взоры, неспешно покидать помещение.
Дьякон, растерянно глядевший на редеющее собрание, вдруг опомнился и воскликнул:
— Со страхом Божьим и верою и любовью приобщитесь! — И поднял над народом святую Чашу.
А Антипатр воскликнул:
— Чада мои, в следующий же час будем уже со Господом! Ибо Он уже пришел и стоит у дверей сердец наших! Теперь, кто хочет, пусть берет даром.
Ушедших из собрания прогоняли через коридор из солдат. Когда христиане добегали до статуи богини Геры, то падали пред ней ниц и целовали белую мраморную стопу. Потом их хватали под руки и оттаскивали на открытое место, где, повалив, вязали.
Одна из женщин взяла у двух матерей их младенцев и вышла из собрания христиан. Еще несколько женщин и один мужчина повторили это. И никто не препятствовал им, матери молча расставались с детьми.
Дьяконы разносили Чаши и куски Хлеба. Оставшиеся люди, плача, принимали Дары и приобщались к Телу и Крови Господа, лобызали друг друга и обнимали. Хрипящий голос опять чтото проговорил через медную трубу, потом замолк, и отвратительный предмет, зашевелившись, скрылся.
Авл услышал, как отдали команду поджечь хворост и воины бросали факелы в связки подле здания. Потом в воздух со свистом взвилась горящая сигнальная стрела, и все отошли от дома на безопасное расстояние. Раздавались деревянные скрипы и глухие удары. И изза деревьев полетели зажженные сосуды с горючей смесью.
После глухих разрывов глиняных снарядов во дворе здания над кровлей появилось огненное зарево. Внутри помещения эти удары прозвучали чуть слышно и совсем безобидно, но маленькие узкие окна, выходившие во двор, озарились свечением.
После второго залпа катапульт, пришедшегося по кровле, в базилике раздался страшный грохот и стук сыплющихся осколков. Внутрь стали падать капли горящей жидкости.
Когда с грохотом посыпались полыхающие деревянные балки и кровля обрушилась внутрь базилики, все до единого мученика были уже мертвы.
После этого Авл выехал из сада и поднялся в римский квартал к дому Олимпиады. Там посреди улицы, наполненной зачарованными людьми, он развернул коня и посмотрел с высоты на грандиозное зрелище. Целые кварталы нижнего города полыхали, сливаясь в единое зарево и поднимая широкую дорогу, косо уходящую в небо: дорогу из миллиардов искр и многих тонн пепла, поднимающегося от некогда цветущих садов.
Авл вошел в дом, снял с себя доспехи и устало лег на ложе Олимпиады, раскинув руки и закрыв глаза. Но еще до того, как уснуть, вдруг встал, подошел к маленькому образу Христа в виде доброго пастыря, склонился и с удивлением заглянул Ему в лицо.
2Однажды вечером в Ольвию Понтийскую, которая во дни могущества эллинов была колонией Милита, а ныне стала бедным, но хорошо укрепленным пограничным городом Римской империи, въехал воинлегионер с красивыми усталыми глазами. Одна его рука была на грязной перевязи.
Он неспешно проехал по давно не приводимым в порядок разбитым улицам и попал на городскую площадь небольшого города.
— Где те невольницы, которых я отправил тебе с письмом прошлой зимой? — спросил он на площади у полного человека с небритым кабаньим лицом, только что сделавшего ставку на бегового таракана.
— Я их отпустил, — двигаясь вдоль игрушечной дорожки, спокойно ответил тот.
На сердце у Авла отлегло, но он все же сделал строгое и вопросительное выражение лица. Перед ним был Клавдий Пульхр — толстый наместник Ольвии, города, служившего крепостью для сдерживания варваров.
— Отпустил, уже полгода как, — вяло, пытаясь перекричать болельщиков, пояснял чиновник в заляпанной на пирушках тоге. — Тогда в очень неудачное время смены гарнизона нас осадили враги. Старый начальник капитан Сергий Квинт сидел, что называется, на мешках, ожидая прибытия смены. А новый ставленник со своей когортой опаздывал уже на целую неделю, когда дозорные объявили Сергию Квинту о выдвижении неприятеля, собравшего большие силы. На что Сергий ответил дозорным, что принадлежит уже к иному имперскому округу, и посоветовал им сообщить эту тревожную новость новому начальнику. Так, не желая нести потери, — продолжал Клавдий Пульхр, — Сергий Квинт в нарушение долга вывел гарнизон и оставил наш город врагам. Эх, если бы он остался, то, сколько бы их ни было, они захлебнулись бы еще на заставах, гденибудь в стадиях сорока от городских стен. Да уж… — цокнул он зубом. — Люди пробовали собрать ополчение, но что они могли сделать? С ними были лишь полсотни солдат из охраны и те четверо, что ты прислал с узницами. Хорошие были воины… Бесчисленные варвары с ходу взяли эту крепость. Так что опоздавшему начальнику Сексту с его свежим войском пришлось брать Ольвию приступом, когда в ней уже трое суток не стихали пиры и бесчинства этих сукиных тварей.