Младший научный сотрудник-4
– Повернитесь боком, пожалуйста, – попросил я его.
– Так? – он сделал пол-оборота к окну.
– Нормально, – ответил я, – не шевелитесь примерно с полминуты.
Через положенные полминуты я разрешил ему сесть прямо и начал допрос:
– Так когда, говорите, это затруднение возникло?
– Ты знаешь, – задумался он, – лет 10 назад наверно… при Никите у меня все хорошо с речью было и потом на 23 и 24 съездах я доклады спокойно делал… значит после 71-го года.
– Тогда мы так и запишем, – задумался я, – а зубные протезы вам когда поставили?
– Не помню точно… – даже немного растерялся Брежнев, – самые первые еще в 60-х… а самые последние года три назад.
– Я краем уха слышал, что для исправления этого дела даже привлекали Давиташвили, – всплыл такой факт у меня в мозгу.
– Это Джуну что ли? Да, приходила она пару раз, но никаких улучшений после этого не последовало.
– Ладно, – вздохнул я, – попытка, как говорил Лаврентий Палыч, это еще не пытка – попытаюсь сделать что-нибудь чуть лучше Джуны. Ложитесь на спину, дядя Лёня…
Тут в дверь заглянула встревоженная Галина, но Ильич только махнул ей рукой – скройся, мол, тут все идет по плану. Она и исчезла опять. А я сел на стул и снова пораскинул мозгами… а, была – не была, пойдем для начала по пути наименьшего сопротивления, бритву Оккама у нас пока никто не отменял.
––
Через десять минут я закончил процедуру, сказал Ильичу, чтоб расслабился, но сигарету по его просьбе не дал.
– Отвыкайте, дядя Леня, – строго ответил я ему, – вредная это привычка… и глупая. Леденец не пробовали сосать? Вроде помогает в таких случаях…
Тут я заверил, что повторю процедуру завтра или послезавтра, а он ответил, что завтра переезжает на ближнюю дачу в Заречье… ну как-нибудь договоримся, добавил Ильич. Тут уже твердой походкой вошла Галина вместе с дежурной медсестрой, она и заявила, что папе надо отдохнуть. Я намек понял и откланялся.
– Подожди, – нагнала меня Галя в прихожей, – вот тебе подарочек от меня лично.
И сунула мне в руки картонный прямоугольник, на котором синим цветом было крупно написано «Секция №200».
– Знаешь, что это? – спросила она.
– Слышал, – буркнул я, – в ГУМе на первом этаже, если не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, – ухмыльнулась она, – пропуск на двух человек, но одноразовый.
– Там ведь надо бы финансы приличные иметь, чтобы впустую заход не получился, – сказал я.
– Не беда, – махнула рукой она, – я позвоню – все покупки на мое имя запишут, а ты отдашь потом, когда раскрутишься.
На этом я окончательно покинул владения генсека и спустился на свой второй этаж.
– А Андрюша уже ушел, – сообщила мне с порога Ниночка, – дела у него, сказал, срочные. Оставил вот подарочек.
И она протянула мне два синеньких билета, я посмотрел на них, подумал, что сегодня какой-то подарочный день, и задал сразу три вопроса:
– В сатиру? На сегодня? Что там дают?
– «Фигаро» дают, – радостно ответила она сразу на все вопросы разом, – третий ряд в центре, места королевские.
– У нас еще есть… – я посмотрел на часы, – еще полтора часа до начала. Предлагаю прогуляться по вечерней Москве.
– Я-то не против, – скромно опустила глаза Нина, – а вот твои новые работодатели против не будут?
– Все свои служебные функции я на сегодня выполнил, так что с этой стороны претензии вряд ли возникнут, – сообщил ей я.
И мы в очень быстром темпе собрались для вечерней прогулки по вечерней столице.
––
Лишние билетики в театр начали спрашивать еще на эскалаторе станции «Маяковская» – популярный театр, популярные актеры, знаковая постановка, так что все объяснимо. А на ступеньках перед входом стояла и гудела приличных размеров толпа. Раздеваться не пришлось, потому что день был теплый и мы оба без верхней одежды прибыли. Так что проследовали сразу в зрительный зал.
– Никогда в этом театре не была, – призналась Нина.
– Можно подумать, что в других театрах ты завсегдатай, – ухмыльнулся я.
– А ты не подкалывай, – ткнула она меня локтем в бок, – театрал нашелся. В Советской Армии один спектакль смотрела, «Горе от ума» – что съел?
– Извини, не подумавши ляпнул, – честно признался я и начал вспоминать, где же я побывал в своем предыдущем пришествии в этот мир.
Оказалось, что много где, даже на Таганке, но уже без Высоцкого, конечно. «Вишневый сад» там давали в авангардной интерпретации – садовник был здоровым, лысым и в кожаной куртке. И он периодически выходил на сцену и молотил руками по жестяным декорациям, получался такой гром… символизирующий наступление новых времен очевидно. И еще в Современнике смотрел Пигмалиона, там Гафт в роли профессора Хиггинса обучал приличным манерам Лизу Дуллитл в лице Яковлевой-интердевочки. А в Ленкоме видел современное прочтение Островского в пьесе «Мудрец»… на сцену там живой автомобиль выезжал.
Мои воспоминания прервала Нина:
– Смотри, Ширвиндт – как живой!
Ширвиндт и все-все-все
– Почему «как»? – спросил я её, а на сцене тем временем зазвучала музыка Моцарта из одноименной оперы..
– Потому что, – отмахнулась она, – настоящий граф Альмавива, пробу некуда ставить.
– А ты знаешь, – склонился я к её уху, – что сначала графа играл Гафт?
– Не, – ответила она, – не знаю – наверно тоже неплохо было. А почему больше не играет?
– У него с режиссером что-то там произошло неприятное, вот он и ушел в другой театр. Но Ширвиндт его достойно заместил.
– А вот и Андрюша, – прокомментировала она появление графского слуги, – а почему он Фигаро, что это значит?
– По-моему, – начал вспоминать я, – это имя придумал сам Бомарше, когда писал первоисточник. Там какие-то аналогии со словом «пикаро» вроде просматриваются, «пикаро» по-испански это плут, мошенник, хитрец. Во Франции, кстати, есть ежедневная газета «Фигаро», довольно популярная, типа нашей «Комсомольской правды».
– Ясно, – некоторое время мы вникали в действо на сцене, а потом Нина бросила такую ремарку, – а вот подруга Фигаро немного старовата для него… да и для графа тоже – что-то не верится в такую пламенную страсть у них обоих.
– Ну что тут поделаешь, – вздохнул я, – нет в Сатире молодых актрис достойного уровня, вот и взяли Корниенко.
Тут на нас зашикали сразу справа и сзади – мол, не мешайте наслаждаться высоким искусством, мы и замолчали благоразумно до самого антракта. А в антракте я повел Ниночку в буфет – надо ж всю культурную программу целиком выполнить. Отстояли небольшую очередь, сели за столик с двумя бокалами шампанского и какими-то пирожными.
– Мне нравится, – сообщила Нина, отхватив здоровенный кусок эклера, – а Андрюша вообще звезда. Ширвиндт ему совсем немного уступает… странно только, что Державина они не задействовали.
– У него, – ответил я, – насколько я знаю, были некоторые разногласия с главрежем по поводу «Кабачка 13 стульев». Плучек считал, что это пошлая и бездарная передача, даже просил министерство культуры прикрыть ее. Ну а Державин был как бы олицетворением этой пошлости и бездарности.
– Но сейчас-то его прикрыли, – растерянно ответила Нина, – года два уже нет никаких 13 стульев…
– Ну да, – согласился я, – в связи с польскими событиями закрыли. Но тут как в известном анекдоте – ложечки нашлись, а осадочек остался. Вот и не дают сильных ролей Михаилу Михайловичу… зато уж в дуэте с Ширвиндтом он отрывается по полной программе.
А тут и звоночек об окончании антракта прозвучал, и мы вернулись на свои места в третьем ряду. По дороге в партер ко мне неожиданно обратился один товарищ с повадками начинающей богемы:
– Петр Петрович? – спросил он меня.
– Точно, – ответил я, не узнавая спрашивающего. – Чем обязан?
– Андрей Александрович просил вам передать записку, – и он вложил мне в руку свернутый листочек из школьной тетрадки.
– И чего там написано? – заинтересованно спросила меня Нина, когда мы уселись на свои места.