Мичман Империи. Часть вторая (СИ)

В камеру вернулся поздно. Док наложил гипс на палец и повязки на руки, залепил гелем порез на щеке. Обколол лекарствами и обезболом, но я всё равно остался в трансе техники мертвеца.
Под конец, извинившись, доктор сделал инъекцию блокиратора. У мужика в глазах такой гнев стоял, что надзиратели ничего лишнего себе не позволяли. А может, они испугались бунта заключённых, которые видели из своих камер, каким я ушёл и каким вернулся. Никто не хотел попасть так же.
Следующие дни слились в один. Доктор, казалось, поселился в моей камере. Постоянно заходил, менял повязки. В какой-то момент он даже пошёл на нарушение устава. Вкалывал мне дозу блокиратора меньше и приносил нормальной еды. Тайно приносил, но достаточно, чтобы я чувствовал, как сила возвращалась. Не вся, но часть достаточная, чтобы организм восстанавливался. Пунктов десять точно вернулось. Не знал, что препаратами так можно было регулировать, но это работало.
Пару раз выныривал из транса техники мертвеца, и не ощущал боли. Так, ломота небольшая. Но именно, что пару раз. В эти моменты наваливались мысли о доме, сомнения, а вдруг Сычкин не блефовал. Приходило отчаяние от безысходности. Меня ждала смерть. Причём мучительная. За Лиру с Варей не волновался, хрен они их достанут на военной базе или у Деда в поместье… Суд, блин! Лира! Да хрен с ней с мучительной смертью. Лира!
Спасала от всего этого только техника мертвеца и обещание весёлой встречи одному из палачей. Мысли пропадали, я снова становился бетоном стен и пола, перекрытием потолка. Становилось пофиг на всё. Единственное спасение от страха за близких. Во время транса даже безделье не было страшно. Бетону всё равно, что делать. Он постоянно лежит. Самое то, когда нет развлечений.
Хотя, одно всё же происходило, причём регулярно. По вечерам, после ухода дока, в камеру заглядывали надзиратели. Агрессоры, как я их назвал.
Они мстили за Гущина. Пинали мою тушку.
Даже с десятью пунктами я мог ответить так, что до медкапсулы не дойдут, и ни один хирург их не соберёт, но сдерживался. Не хотел подставлять доктора, да и привлекать лишнее внимание не хотел. Опасался обыска камеры, что найдут скальпель, тиснутый у дока из кейса, пока он меня перевязывал после палачей.
Так что на ответ я решился только вчера вечером и не ошибся. Всё же верно подсчитал дни в застенках. Стоило сломать несколько рук и носов, да выбить с десяток зубов, как жандармы свалили из камеры. Сразу же открылось окошко в двери, и голос одного из обозлённых прошепелявил:
— Туров, тебе просили передать, в шесть утра переезжаешь в красную комнату. Так что выспись, больше не придётся. Никогда.
* * * 
— Туров, выходи! Считаю до трёх! — вот же настырные, но в камеру не лезут, опасаются.
Свесил ноги, обулся и потянулся. Вынырнул из транса, чтобы оценить своё состояние. Тело после вчерашней потасовки слегка заторможено. Везде ломит и ноет. Сделать лёгкую разминку или не стоит? Всё же мне на смерть ехать…
Осознание, что настал тот самый день, обрушилось внезапно.
Сердце застучало сильнее, а по коже прошёл мороз. В груди поселилось тянущее чувство несправедливости, несогласия. Рухнул на койку, вжался в стену и подтянул к себе ноги.
Не хочу!
Не хочу умирать!
Только не так, меня Лира ждёт, Варя. Домой хочу! Никуда не пойду!
В дверь громко стукнули. Возможно ногой.
— Туров!
В боку кольнуло. Дёрнулся и схватился за него рукой. Боль на мгновение отвлекла от диких мыслей, отрезвила.
— Последнее предупреждение, Туров! Выходи!
Нет, нельзя паниковать. Всё равно вытащат из камеры и отвезут к палачу. Сперва пытки, потом смерть. От этого никуда не деться. Вспомнился пансион и разговор с Евгением Михайловичем.
Это помогло. Удивительно, даже в транс не пришлось возвращаться.
Прогнал жалость к себе. Нечего впадать в панику, если ни на что повлиять не могу. Где моё достоинство? На месте? Вылезай давай. Будем тебя сохранять до конца. На чужое мнение плевать, но сам себя точно не прощу даже на том свете. Меня учили держать удар, вот и воспользуемся. Честь мундира, честь рода, моя честь, это не пустые слова. Это образ жизни.
 
Встал с койки и привёл себя в порядок. Как мог: умылся; почистил зубы; проверил скальпель, спрятанный под бинтами повязки на предплечье; да пригладил слегка отросшие волосы. Жаль, нет формы, да и утюга не хватает. Даже роба после глажки смотрится солиднее.
— Туров…
— Да иду я, иду! Открывайте.
Прервал жандарма и замер возле приоткрытой двери, вздохнул пару раз, и шагнул вперёд.
Синих набилось в коридор больше обычного. Они стояли широким полукругом. Все в доспехах, в руках АКР и стопперы.
— Доброе утро, — улыбнулся я. — Сегодня будет прекрасный день.
— Лицом к стене, руки, — из рядов синих вылез усатый жандарм. Он меня встречал, теперь и провожает.
Встал, как он приказал. А почему я решил, что ничего не могу изменить? Вот сейчас, прихватить его запястье, развернуться. Прикрыться от остальных. Они замешкаются, всё же стрелять в своего не решатся. Затем выхватить плазму с пояса усатого. Выстрелить в потолок, пол. Создать пылевую завесу, а потом…
— Ротмистр, давайте я, — услышал я голос выходящего из-за угла Правого, — Вы как-то долго передаёте нам заключённого.
— Последний завтрак, всё такое, — на ходу оправдывался усатый, отступая от меня, — мы ж не звери какие.
Не сдержался и хохотнул. Жандармы дёрнулись, а я почувствовал силу палача.
Пиликнули наручники, и запястья обхватил холод стальных браслетов.
— Ты парень отчаянный, не будем рисковать, — тихо-тихо прошептал Правый, но я его услышал.
— Отойдите, мне нужно выполнить процедуру, — услышал я голос Дока, а затем в шею привычно ущипнул инъкетор.
— Рад видеть, Вас, Док, — хмыкнул, отрываясь от стены.
Что ж не сейчас, так не сейчас. Если не появится возможности сбежать по пути, то буду придерживаться плана «веселье». Главное, незаметно достать скальпель и дождаться, когда Левый перед пытками не будет ожидать нападения. Так что, отыгрываем роль безропотной лани.
Под конвоем Правого и жандармов прошёл уже знакомыми переходами в ангар. Автозак сегодня был нестандартным. Простой микроавтобус без окон. За рулём неизвестный мне тип в чёрной военной форме, рядом с ним ещё один такой же, только с автоматом. Видимо люди князя Сладкобаева или просто наёмники.
— Полетим вместе, — ехидно улыбнулся Правый, — ты же понимаешь, что тебя переводят к нам?
Говорил он тихо, так, что услышал только я.
— Спасибо, господа, — Правый обернулся к сопровождающим жандармам. — Дальше мы сами, провожать не надо.
Дверь микроавтобуса отъехала в сторону, и он толкнул меня в пустой салон. Реально пустой, только одно кресло.
Последнее, что увидел — злорадные рожи агрессивных и спокойное лицо Дока. Затем дверь захлопнулась, и мы взлетели, но меня это интересовало мало. В голове засела только одна мысль. Мне показалось, или док мне подмигнул?
* * * 
Летели долго. Хотя, в беспомощном состоянии и десять минут кажутся вечностью.
На поворотах, снижениях и наборах высоты меня болтало по салону как шар в лототроне. Внутри автограва кто-то снял мягкую обшивку, и на бортах оказалось много выступов. Они больно впивались в тело. О них же разбил лоб. Закрепиться на одном месте никак не удавалось.
— Ты можешь облегчить своё положение, — Правый начал разговор неожиданно. Посмотрел на меня сверху вниз и дружелюбно улыбнулся. — Никто не говорит о свободе, но выполнив нашу просьбу, ты умрёшь легко, а твоей семье выплатят компенсацию. Скажем, следующий призовой фонд лотереи.
Посмотрел на него сквозь красную завесу. Кровь заливала глаза, и ничего не было видно. Хорошо ему. Сидит в кресле. Пристегнулся.
— Как хочешь, — он не дождался ответа и, закрыв глаза, откинулся на грядушку сидения, но тут же оживился, и снова посмотрел на меня: — а хочешь, сниму наручники, и ты воспользуешься заточкой под бинтами?