Мое темное желание (ЛП)

Казалось, она полностью довольна тем, что избегает меня, в то время как я был на грани того, чтобы вцепиться когтями в свою кожу. Почему мы не разговаривали? Не дразнили друг друга? Не прикасались друг к другу?
Я был похож на ребенка, который только что понял, как ходить.
Мне хотелось делать это постоянно. Трогать ее волосы. Ее щеки. Ее сиськи. Ее киску.
На четвертый день нашего радиомолчания я, наконец, загнал ее в угол.
Она была в моем саду и уничтожала куст белых роз, чтобы наполнить мои шестизначные художественные вазы.
Я подумал, что она не очень хорошо воспримет, если я скажу ей, что эти розы не следует ставить в урны, которые, по сути, являются историческими сокровищами, некоторым из которых более 600 лет. Одно только воздействие влаги уничтожило бы их ценность.
Простое черно-белое платье горничной облегало ее фигуру, подчеркивая каждую арку и изгиб. Волосы, словно расплавленное золото, обрамляли ее плечи и лицо.
В ушах у нее были наушники, она покачивала головой туда-сюда, когда брала ножницы для моих ухоженных цветов. Она не услышала моего приближения, даже когда я стоял в метре от нее.
До моего носа донесся ее запах. Она пахла летом и грехом, солнцем, целующим распустившийся цветок.
Поскольку она была в одежде, я не раздумывая постучал ее по плечу, чтобы привлечь ее внимание.
Она слегка подпрыгнула, пошатываясь, и выдернула наушники из ушей.
— Господи, Зак. Ты меня напугал.
А ты меня. Я чертовски боюсь тебя, Осьми.
Вместо того чтобы сказать это, я сцепил пальцы за спиной и окинул ее недовольным взглядом.
— Могу я задать тебе вопрос?
— Нет.
— Но я все равно задам. Почему я получаю молчаливое обращение?
— Молчаливое обращение? — Она высыпала охапку роз в ведро и вытерла руки о фартук. — Ты использовал любую возможность, чтобы сказать мне, что я — помощница. Зачем мне искать тебя и завязывать разговор?
Она преуменьшала то, кем мы были, и это выводило меня из себя. Мне пришлось сделать глубокий вдох и сосчитать до десяти в обратном порядке.
Я никогда не злился.
Что, черт возьми, происходит?
— Мы с тобой заключили сделку, — пробурчал я, возвышаясь над ней и используя все свои силы, чтобы не наброситься на нее. Я всегда жалел своих коллег и друзей, которые поддавались эмоциям при самых незначительных неудобствах. — И сейчас ты не выполняешь свою часть сделки.
— А ты выполняешь? — Она повернулась обратно к кустам, схватила ножницы с грязной земли и набросилась на розы в полную силу. Это была не стрижка. Это было обезглавливание. — Я начала выполнять свою часть сделки, и вот я здесь, прошло три недели, а у меня нет ни адвоката, ни частного детектива, ни зацепки, чтобы начать борьбу с Верой.
Так вот почему она злилась и игнорировала меня? Потому что думала, что я забыл о своем обещании?
Моя челюсть напряглась. Мне пришлось помассировать ее, чтобы не наброситься на нее.
— Договоренности достигнуты.
На самом деле они не были приняты.
Я планировал оттянуть неизбежное настолько, насколько мог.
— Ага. Конечно. Суперсекретные договоренности, о которых никто никогда не слышал. — Снова срезание роз. Она была неумолима. Такими темпами она оставит мой сад совсем голым. Она понятия не имела, что делает. — Как удобно, что ты держишь все в тайне.
— Я работаю над этим. — Мои губы едва шевелились, когда я говорил.
Позади нас щелкнули балконные двери. Мама и Селеста Айи, без сомнения. Мы обедали вместе каждую пятницу.
Только в эту пятницу я забыл, потому что только что открыл для себя киску и хотел поесть.
— Я не верю.
Я схватил Фэрроу за руки, не заботясь о том, что могут подумать мама и Айи, и развернул ее к себе лицом.
— Боюсь, тебе придется мне поверить. У тебя нет выбора. Мы заключили деловое соглашение. Теперь мы партнеры. Когда я сказал, что договорился, я имел в виду именно это. Сегодня в четыре у нас встреча с моей командой юристов и частным детективом. Я ждал закрытия фондового рынка перед встречей.
Она быстро моргала, ее лицо переходило от эмоции к эмоции, начиная с растерянности и заканчивая надеждой.
 
А потом она сделала нечто совершенно ужасное.
Она улыбнулась.
Она улыбнулась, и я почувствовал это всем телом.
— Правда?
— Да, — проворчал я. — Я же сказал, что сделаю. Тебе, наверное, стоит переодеться в свою обычную одежду для встречи.
Я быстро осмотрелся, злясь, что она заставила меня объясняться. Я никогда раньше не оказывался в такой ситуации.
Она кивнула, перебирая бархатистые лепестки розы в своем ведерке.
— Обязательно.
Пауза.
Я подумал, знает ли она, что моя мать наблюдает за ней. Скорее всего, нет. Казалось, она глубоко задумалась.
Фэрроу подняла взгляд и встретилась с моим.
— Мне нужно что-то заплатить? Аванс? A…
— Я обо всем позабочусь. — Я покачал головой. — Ты просто должна появиться и рассказать нам о том, что происходит.
Она кивнула. Я чувствовал отчаянную потребность в чем-то. Я не знал, чего.
Мои кулаки сжались в кулаки.
Повернись, Зак. Уйди.
Вместо этого я просто смотрел на нее, враждебность волнами исходила от меня. Ожидая… Чего? Благодарности?
Я не хотел, чтобы она благодарила меня. В китайской культуре благодарить кого-то было формальностью. Это означало дистанцию между двумя людьми, а я хотел, чтобы она была рядом.
— Ну? — Она облизала губы, изучая мое лицо, и, похоже, не была уверена в себе. — Тебе нужно что-то еще?
Твое внимание. Твои невозможные слова. Твоя сладкая киска. Особенно твоя сладкая киска.
— Чтобы ты перестала убивать мои розы, — пробурчал я вместо этого, вырывая ножницы из ее пальцев. — Ты понятия не имеешь, что делаешь.
Она слегка рассмеялась.
— Я закончила уборку и мне стало скучно. Повесели меня.
Я ничего не ответил.
На самом деле, я ее забавлял. Позволял ей спускать с рук то, что не позволил бы никому другому.
— Зак… — Фэрроу нахмурилась. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулась к тебе?
Да. Нет.
Господи, я ни хрена не понимаю.
Я чувствовал себя так, будто возвращаюсь в среднюю школу, где не знал, как думать, чувствовать и вести себя с девушками.
Я бросил ножницы в ведро со свежими розами, которые она срезала.
— Ты можешь меня потрогать, я полагаю.
Хотя прикосновения, которые я имел в виду, не были тем, что я хотел бы, чтобы свидетелями стали мои близкие родственники.
Ее губы дрогнули, но не совсем в улыбке.
— Попробуй еще раз.
Мои ноздри вспыхнули.
— Пожалуйста, прикоснись ко мне.
Она подняла бровь, явно забавляясь.
— Где?
Где угодно.
Везде.
Но я должен был оставить это в тайне, так как Селеста Айи, вероятно, готова была достать видеокамеру и дать советы по индустрии.
— Лицо, — прошептал я, униженный и взволнованный одновременно. Все мое тело дрожало от признания. — Я хочу чувствовать кожу на своем лице.
Это было впервые с момента аварии. С тех пор как его кровь попала мне в глаза и потекла по щекам, как слезы.
Мы смотрели друг на друга, и на мгновение мир перестал существовать. Не щебетали птицы. Над головой не проплывали облака. Моя мать не смотрела на нас своим неодобрительным взглядом.
Грудь Фэрроу вздымалась от неровного дыхания. Она поставила ведро с цветами на землю, а ее руки поднялись к моему лицу.
— Расскажи мне что-нибудь, чтобы отвлечь тебя, — попросила она, ее улыбка была мягкой, а голос шелковым. — Что-нибудь про осьминогов.
Я закрыл глаза.
— У него три сердца.
— Держу пари, он любит большие.
Ее руки почти достигли моего лица. Я чувствовал, как они нависают над ним. Я совсем перестал дышать, готовясь к этому.
— Это трагическое существо, — возразил я, приоткрыв один глаз. — Оно никогда не сможет полюбить. Оно запрограммировано на то, чтобы выполнить свою репродуктивную задачу, произвести потомство, а затем сразу же погибнуть. У него нет ни единого шанса на жизнь.