Еще воспарит. Битва за Меекхан (ЛП)
Мужчина вздохнул, заколебался и продолжил. Сегодня он не писал бы гладкую ложь.
"Нет. Не легко. Через несколько мгновений мы зашагали вперед, и хотя командиры выкрикивали приказы, не было никакого желания стоять в строю. Каждый сражался в одиночку, за себя и против всего мира. Я получил такой сильный удар по голове, что шлем сполз мне на глаза, и долгое время я только колол вслепую, где только углом глаза я замечал какое-то движение, не могу поклясться, да защитит меня Великая Мать, я не могу поклясться, что никто из тех, кого я ударил, не ругался по-меекхански!".
Последние три предложения были написаны вялыми, шатающимися буквами. Мужчина колебался, но в конце концов решил, что он потратил достаточно бумаги. Хотя он мог позволить себе уничтожать по сто листов бумаги в день, что-то в его душе возражало против такого расточительства.
"Что же писать, в чем заключалась битва? В темноте, когда со всех сторон подстерегает смерть, со щитом, принимающим удары неизвестно откуда, среди криков, стонов и проклятий? Я не могу. Я не могу, а если бы и мог, то не уверен, что хотел бы этого. Души покидали свои тела и прокладывали свой путь в Дом Сна и с нашей и их стороны, и это все, что имеет значение. А хаос этой бойни? Как мне это описать? Я напишу о моменте, когда я неожиданно споткнулся, сделал несколько шагов вниз по склону, а когда поднялся на ноги, то почувствовал лишь, что кто-то прислонился к моей спине и прикрыл ее. И так мы стояли долгое время, как братья, борясь один за другого, пока, наконец, я не повернулся, чтобы сказать ему, что мы должны идти, вернуться к нашим, и тут я увидел остроконечный шлем, увенчанный горстью перьев. Не наш шлем.
Не знаю, понял ли он, кто всадил клинок ему в шею, но он умер быстро, и я дорвался до остальных.
Такова была эта бойня.
И мы бы пропали в ней, если бы не помощь. Полковник собрал последнюю дюжину или около того солдат из штурмовой роты и раненых, которые еще были в состоянии стоять и могли владеть хотя бы одной рукой, и бросился в контратаку. Это позволяло нам собираться десятками, восьмерками или четверками".
Он улыбнулся, хотя не почувствовал ни намека на радость.
"Нет, простите за глупую шутку, но у меня сегодня нет ни сил, ни желания размышлять и выцеловывать каждое слово. Я уже знаю, что этот дневник не будет читать никто, кроме моих близких родственников, а они знают мое чувство юмора. Если так можно назвать желчь, вылитой из души стареющего дурака.
Четверть моей роты была убита в этой атаке, и почти все были ранены. У меня самого есть шрам на левой ноге, хотя я почувствовал рану только после битвы.
И это была первая из атак, продолжавшаяся всю ночь.
И в ту ночь, самую длительную ночь в моей жизни, кочевники нападали на нас снова и снова, а когда небо заволокло тучами, мы сражались в темноте, в которой едва можно было разглядеть рукоять меча, зажатого в руке. Они должны были занять эти холмы по той же причине, по которой мы застряли на них - потому что они были отличным оборонительным пунктом, и на случай контратаки остальной части нашей армии, которую они ожидали утром. Поэтому они трижды отправляли к нам посланников с предложением сдаться. Посланники каждый раз приходили с одним и тем же предложением - сложите оружие и вы сохраните свою жизнь, продолжайте сопротивляться и вы умрете.
И они не понимали, почему мы смеемся им в лицо, отвечая:
Но не на коленях, сукины дети!".
* * *
- Ваш сын работал на князя Кул-Марреса.
На самом деле это был не вопрос - сидящий за широким столом Крыса даже не оторвал глаз от бумаг, которые просматривал, но стоящая перед ним женщина кивнула головой и, нервно одернув подол фартука, ответила:
- Да, сэр. В течение трех лет.
Следователь Норы что-то пробормотал себе под нос. Он был усталым и злым. Посреди ночи его вытащили из постели и велели допросить этих людей. Матери, отцы, братья и сестры, шурины и кузены пропавших слуг того проклятого князя. По крайней мере, тех, кого сумели найти, потому что довольно много людей покинуло город еще до битвы. И теперь он, и еще дюжина несчастных из Норы, пытались выбить из них хоть какие-то осмысленные показания. Пока безуспешно. Большинство слуг жили во дворце, редко видя свои семьи, но когда бывший Хранитель Знамени уволил всех – то повара, дворецкие, конюхи и горничные не вернулись к своим близким, а исчезли. Они просто растворились в воздухе.
- Кем он был?
У него была картотека, поскольку Нора собирала послужные списки всех членов Совета Первых, но раз они уже разговаривают, пусть говорит она. Может, она что-нибудь расскажет.
- Помощник печника, сэр. Сначала он был просто младшим помощником, но полгода назад князь дал ему работу получше и за лучшие деньги.
- Сам князь?
Ему не нужно было поднимать голову, чтобы понять, что женщина нервно улыбается.
- Ну, нет, зачем, светлый господин. Князь, хех. Мой Ноар говорил, что князь никогда даже не посмотрит на слугу, если только кто-нибудь не встанет у него на пути, да и то иногда, если он кому-то мешал - сам извинялся. Ну, но мой мальчик был работящим и быстрым, поэтому, когда ему дали лучшую работу, это было счастливым временем.
-И вы были счастливы?
- Я была рада, - призналась она. – Разве я не хочу есть? А мои остальные дети? У Ноара была еда, одежда и место для сна в княжеском дворце, а если он приносил домой орги или что-нибудь из кухни, мы тоже не голодали.
Крыса кивнул головой. Это согласуется с остальной информацией. Кул-Маррес платил мало и считал верхом милости, когда позволял своим людям брать домой объедки с его стола.
- «Князь не раздавал золотые сливы", - ввернул он популярную поговорку.
- Что, господин?
Видимо, популярность этой поговорки не дошла до районов городской бедноты.
- Он был скуп, - коротко объяснил он. - Как я вижу, большинство слуг пришли из Амхерии и Лаха.
Это были самые бедные районы столицы. Буквально и в переносном значении - сточная канава Меекхана. Он поднял взгляд, услышав сердитый вздох. Женщину стало заметно мутить, она напряглась.
- Почему? Что? Жители Лаха хуже? Потому что они беднее? Может быть, мои дети носят тряпки, но чистые. И, возможно, мы едим мясо, только когда…
- Жирная крыса попадает в ловушку - он вник в ее слова. - Я знаю это, я сам родом из Амхерии. И если кто-то с титулом князя обращается туда за услугами, то только для того, чтобы заплатить как можно меньше. То есть он жаден до золота, как голодный кот до колбасы.
Она смерила его взглядом, на этот раз настороженным и недоверчивым.
Он слишком хорошо знал этот взгляд, у его матери он тоже часто был таким. В самых бедных кварталах ложь, обман и ухищрения являются основой выживания. И наконец, она была с Лаха. На протяжении многих лет между Амбехией и Лахой происходили локальные войны и конфликты, и бандитские разборки могут вывести на улицы этих кварталов целые роты войск.
Однако в последнее время взаимная вражда поутихла. Словно с приближением армии варваров к столице, местные обиды отступили на второй план. Конечно, это могло быть связано с заявлением императора о том, что если в Амбехии или Лахе снова начнутся бои, он прикажет стереть эти районы с лица земли. А Креган-бер-Арленс уже показал, что он – настоящая сволочь.
- Какая улица? - Мать помощника печника уже обрела спокойствие.
И ее отношение явно изменилось. Человек за столом был уже не чиновником всемогущей Норы, а почти знакомым. Ну, может быть, из района похуже, но все равно своего рода своим. Но она все еще была недоверчивой.
«Дырявые сапоги», — ответил он.
Улица на самом деле называлась Сапожной, но никто в Амбехии и Лахе не упоминал о ней, кроме как Дырявых Сапог. И, возможно, это было последняя деталь, убедившая ее в том, что он не лжет и что он действительно «свой».
«Мои мальчики никогда не дрались с Дырявыми», — сказала она довольно зажато.