Да здравствует король (ЛП)

— Зачем ты это делаешь? — Спрашиваю я Роуга.
На этот раз я не позволяю своему голосу дрогнуть.
— Я же говорил. Тебе здесь не место.
Я бесшумно ухожу, не понимая, как я могла сделать еще хуже. Я делаю размеренные шаги, чтобы не выглядело так, будто я убегаю, но все, чего я хочу — это броситься прочь.
6
Она поворачивается и уходит, давая мне возможность взглянуть на свою задницу.
Я сопротивляюсь желанию застонать.
Черт, ее задница великолепна. Даже ее джинсы не могут остановить подпрыгивание, когда она сердитыми шагами направляется к главному зданию.
Все ее тело — это гребаное оружие. Изгибы в нужных местах и грудь, которая, как я знаю, идеально легла бы в мои руки.
Она краснеет, когда злится.
Интересно, покраснела бы она, если бы я лизнул ее соски, а потом подул на них?
Или если бы я резко прикусил их.
Рычание вибрирует в моей груди при этой мысли.
— Эти пухлые губы, обхватывающие мой член, выглядели бы так сексуально.
Я бросаю жесткий взгляд на Девлина. Это он сделал замечание по поводу минета.
Он вздрагивает, не понимая, почему я не аплодирую ему за то, что он продолжает. Он такой же последователь, как и все остальные, и я терплю его только потому, что избавиться от него было бы гораздо сложнее.
Как и остальные, он знает свое место и ждет моих приказов.
— Я хочу, чтобы она ушла. Расскажи всем.
Мы с Фениксом заходим в класс английской литературы с запасом в пять минут.
Она сидит на двухместном сидении во втором ряду. Опустив голову, она сосредоточенно наводит порядок на своем столе. Книга слева, открыта на нужной странице. Тетрадь справа. Ручки на самом верху.
Отлично.
Обычно я сижу в последнем ряду, сбоку. Но желание поиздеваться над ней, испортить ее — чисто физическое.
Оно заползает мне под кожу и просится наружу.
Я как наркоман, которому нужна быстрая доза, но мой наркотик — это пульс на ее шее, когда она боится.
Феникс видит мой непоколебимый взгляд.
— Что ты собираешься делать?
— Поиграть с моей игрушкой. — Говорю я с гадкой улыбкой.
Я подхожу к ней и останавливаюсь рядом с ее местом.
Она не замечает меня, повернувшись спиной, копается в рюкзаке. Ее волосы собраны в хвост, который открывает мне заднюю часть шеи.
Нельзя поворачиваться спиной, когда враг рядом. К счастью для нее, она, похоже, не понимает, что я самый страшный злодей на свете.
Ее нежная шея обнажена передо мной. Она такая хрупкая.
Такая уязвимая.
Если бы я захотел, то мог бы сломать ее без особых усилий.
Я опускаю взгляд на стол, и что-то в его аккуратности меня настораживает. Порядок в ее жизни прямо противоположен хаосу в моей, и мне хочется его нарушить.
Одним движением руки я отправляю содержимое ее стола на пол. С ее губ срывается вздох, она поворачивается и смотрит на меня, опустив бутылку в руке.
— Место занято.
— Кем?
— Мною. — Я отвечаю. — Вставай.
Она смотрит на меня с минуту, как бы решая, подчиниться или нет. Рассчитывая, сможет ли она выиграть эту битву в войне, которую ей суждено проиграть.
Ее нерешительность — сама по себе акт бунтарства.
Я не даю ни первого, ни тем более второго шанса.
Моя рука вскидывается и целенаправленно сбивает бутылку, проливая содержимое ей на колени.
Она не кричит и не вскакивает со своего места.
Она не поднимает бутылку, останавливая проливающуюся воду.
Она просто задыхается и смотрит вниз.
Она остается сидеть.
 
Медленно она снова поднимает взгляд на меня.
— Тебе уже достаточно?
Подняв руку, я запускаю пальцы в ее хвост, играя с прядями ее шелковистых волос, когда касаюсь ее во второй раз.
Мелкая дрожь пробегает по ее телу, переходя от макушки головы к остальным частям тела.
Мой член твердеет от этого зрелища.
Она такая чувствительная.
Ее слова борются с каждой моей атакой, а тело подчиняется каждому моему прикосновению.
Животное внутри меня хочет использовать ее в своих целях.
Вгрызться в ее кожу, разорвать ее душу и узнать, что заставляет ее чувствовать.
Но ее слова перекликаются с теми, что говорил мой отец в своем кабинете, и действуют на меня как ледяной душ.
Они возвращают меня к реальности.
Она не должна быть здесь.
Я наклоняюсь, приближая свое лицо к ее лицу, и ядовито улыбаюсь.
— Даже не близко, милая. Ты будешь стоять на коленях и умолять, прежде чем я закончу с тобой.
Скрутив ее волосы, я наматываю их на руку и рывком поднимаю ее с места. Она встает с небольшим криком, наполовину от удивления, наполовину от боли, вызванной резким рывком.
Стоя так близко ко мне, я чувствую ее запах, и он опьяняет.
Смесь амбры и гвоздики, как специи, которыми пахнет Рождество. Она пахнет теплом и домом.
Не то чтобы я что-то знал об этих вещах.
Прижавшись спиной к моему плечу и откинув голову назад, я провожу носом от изгиба ее шеи вверх по волосам.
Я глубоко вдыхаю ее запах, и от него кружится голова.
Я продолжаю водить носом по ее волосам, пока не добираюсь до ее уха.
Приблизив свой рот так, что мое горячее дыхание касается ее кожи, я прорычал:
— Я сказал, вставай.
Я отхожу назад и без лишних слов опускаюсь на свое место.
— Полагаю, вы мисс Уорд. — Говорит Флетчер, входя в тот же момент. — Приведите себя в порядок и присаживайтесь. Нарушать порядок в классе — не самое лучшее первое впечатление, Беллами.
Беллами.
Ты должен знать имя своего противника, прежде чем уничтожить его.
Она смотрит на меня с ядом в глазах и смущением на щеках, собирая свои вещи.
Оглядевшись по сторонам в поисках нового места, она подходит к стулу, стоящему в ряду перед моим слева, и с сожалением опускается на него. Я обращаю внимание на Джереми, нападающего второго звена футбольной команды, и быстро улыбаюсь ей.
— Узнай о ней. — Я бросаю Фениксу.
7
Остаток утра я прохожу относительно спокойно.
Я говорю «относительно», потому что студенты, которых я никогда раньше не встречала, насмехаются и дразнят меня, пока я иду по коридорам на следующие занятия.
Шлюха.
Нимфоманка.
Оскорбления не слишком изобретательны, но они и не должны быть такими, чтобы быть эффективными. Вид мокрого пятна на моих брюках, сделанный Роугом, приводит к более творческому прозвищу «шлюха с мокрой промежностью».
Я хватаюсь за лямку рюкзака, чтобы держать себя в руках, и продолжаю заниматься своими делами с гордо поднятой головой. Я не хочу, чтобы они видели, как это на меня влияет.
Но внутри я в смятении.
С издевательствами я могу смириться.
Может быть.
Но то, что профессор Флетчер назвал меня виновной в том, что я произвела плохое впечатление, — это удар. Я никогда не получала такого замечания от преподавателя, и я не могу допустить этого сейчас, когда от моих успехов зависит моя стипендия.
И все из-за этого психа, Роуга.
Как он смеет вмешиваться в мою школьную жизнь? Как он посмел поставить ее под угрозу?
Его гнев кажется необоснованным, как и интенсивность наказания, которое он осуществляет через своих подручных.
Не может же все это происходить из-за молочного коктейля и испорченной рубашки.
Насколько я зла на него, настолько же я раздражена на себя и свое тело за то, что реагирую на его прикосновения. Его рот извергает садистские намерения, которые исполняют его руки.