Ретт Батлер
На бесчисленных тарелках уже в изобилии были разложены канапе, словно рассыпанные праздничные конфетти. В гостиной было все в порядке, мебель передвинули так, как попросила Кэт. Музыканты настраивали инструменты. Слуги выглядели безукоризненно, апартаменты, уставленные мебелью в стиле Людовика XV, с мраморными каминами, ошеломительной бронзой, чудесами инкрустации, могли соперничать с любым музеем. Дамастная ткань мягких кремовых оттенков сочеталась с бархатом абрикосового или персикового цветов.
– Как ты прекрасно выглядишь, милая. – Кэт оглянулась на звук голоса, мгновение постояла молча, лишь глазами выражая свои чувства. – Не та ли это штучка, что я заказал тебе в Париже? – Ретт Батлер улыбался дочери, с любовью оглядывая ее. Девушка радостно засмеялась. Только отец мог назвать ее достойный королевы наряд «штучкой».
– Она самая. Я рада, что тебе нравится, – и, торопясь, желая сделать ему приятное, добавила, – она изумительная.
– Прекрасно. А музыканты готовы? – Ретт посмотрел на отделанную деревом сцену гостиной.
– Они настраиваются. Я думаю, вот-вот начнут. Хочешь выпить?
– Немного погодя. – Ретт засмеялся: Кэтти превосходно, играла роль хозяйки дома, ей очень нравилось чувствовать себя взрослой дамой.
Кэт обернулась и внимательно вгляделась в отца, ей не понравился его вид: всегда прямые сильные плечи сутулились, да и в смехе ей послышались какие-то усталые грустные нотки.
– У тебя какие-то проблемы? – Девушка озабоченно смотрела на отца.
Он кивнул и посмотрел на дочь с улыбкой.
– Ты всегда интересуешься моими делами. Я рад.
– А как же иначе? – мягко улыбнулась Кэт.
– Но почему? Ведь у тебя есть и свои интересы.
– Потому что я люблю тебя…
– И это единственная причина?
– Конечно, нет… Еще потому… – Девушка замялась, – … потому что ты… нуждаешься в заботе и пока… пока мамы нет, я должна заботиться о тебе. – Кэт приподнялась на носочки, чтобы поцеловать его. Ретт с интересом взглянул на дочь и мягко сжал ей руку.
– Кажется, кто-то уже приехал. – И, действительно, снизу стали доноситься звуки хлопающей входной двери.
Через полчаса дом наполнился гостями. Сразу стало шумно и весело. Все разом разговаривали, смеялись. Десятки слуг незаметно скользили между гостями, разносили напитки. В зале не было ни одного скучающего лица. Этим и отличались приемы у Батлеров, что все в их доме чувствовали себя легко и непринужденно. Дамы блистали своими нарядами, похоже, что на них ушли многие мили материала всех цветов радуги. Несметное количество ювелирных изделий украшало эти наряды. В зале толпилась огромная армия мужчин в черных галстуках, со сверкающими на манжетах запонками из жемчуга или оникса, крохотных сапфиров или бриллиантов. На эти приемы с удовольствием приезжали люди знаменитые и хорошо известные. Все они были знакомы между собой и держались своим кругом. В стороне от этих ярких знаменитостей стояли сотни две людей неизвестных, попивая шампанское, угощаясь икрой, танцуя и стараясь обратить на себя внимание хозяина и его прелестной дочери.
Кэт в качестве хозяйки подходила то к одной группе гостей, то к другой. Складывалось впечатление, что она, как волшебница, в одно и то же время присутствует везде: хрупкая и неуловимо прекрасная. Девушка принимала направленные на нее со всех сторон восхищенные взгляды, как само собой разумеющееся, и Ретт тихонько посмеивался, глядя на дочь с нескрываемым восхищением: усовершенствованный временем и воспитанием вариант Скарлетт, ни много ни мало.
Единственный человек, которого, казалось, не волновало очарование юной хозяйки, был Джон Морланд. Не то, чтобы не волновало, просто его беспокоило то, что Ретт взвалил на юную дочь непосильную ношу, и он сказал ему сегодня об этом. Но Ретт даже и слушать не захотел наставления друга и отмахнулся от него хорошо ухоженной рукой с блестящими полированными ногтями.
– Не будь дураком, Барт. Ей нравится такая жизнь. Кэтти радуется ей. Она блистает на вечерах, посещает со мной театры, встречается с интересными людьми. А если я начну постоянно подчеркивать, как много Кэтти делает для меня, она, наверняка, смутится. Она и так знает это, как и то, что я безумно люблю ее. Неужели Кэтти может быть чем-то недовольной, у нее великолепная жизнь.
– Вот и поговори с ним после этого. Ты – чудовище! Она же у тебя хозяйка дома, секретарша, экономка.
Кэт делает больше, чем подобает дочери Ретта Батлера. Ретт засмеялся.
– Я серьезно, – Барт был настойчив, – знаю, что причиняю тебе боль, но почему ты не вернешь Скарлетт. Что между вами произошло и почему ты скрываешь это от меня?
Ретт нахмурился. Его открытый дружелюбный взгляд, каким он обычно смотрел на друга, стал жестким.
– Оставим это. Прости, Барт, но то, что произошло между мной и Скарлетт, касается только нас. Мы сами решим свои проблемы.
Джон не обижался. Он понимал, что в разговорах с другом эту тему лучше не затрагивать. Но он очень хотел помочь ему, чувствуя, что весь этот блеск и великолепие, которыми Ретт окружил себя и дочь, всего лишь тщетная попытка заглушить душевную тоску, заполнить всей этой мишурой пустоту, которую он испытывает без Скарлетт. Барт видел это по глазам друга: жестким, насмешливым и… тоскующим. Но Ретт никому не хотел открывать свою душу. Пусть будет так. И все-таки с дочерью он ведет себя неправильно. Он ее совсем не знает. Очевидно, Скарлетт не успела или не стала ничего рассказывать ему о девочке.
Джон Морланд был уверен, что такая жизнь может окончательно подорвать и без того неустойчивую психику девушки.
Джон встретился взглядом с Кэт и пошел ей навстречу.
– Как обычно, вся в заботах, Кэтти? Вымоталась?
– Глупости, Барт. Мне все это ужасно нравится. – Джон с сомнением посмотрел на девушку. Он не мог не заметить, что в последнее время она бывает излишне возбуждена, а иногда в ее глазах мелькает едва уловимая растерянность.
– Отдохни, Кэтти. Пойдем посидим. – Кэт взглянула в добрые голубые глаза Джона и, протянув ему руку, позволила проводить себя к креслу возле окна, где они посидели некоторое время молча, наблюдая за снегопадом.
– Тебе не кажется, Барт, что папа сегодня выглядит грустным, – прервала молчание Кэт, – он чем-то озабочен? Ты не знаешь, чем?
Джон засмеялся, и девушка с удивлением взглянула на него.
– Я сказала что-то смешное?
– Нет-нет, милая Кэтти, просто я только что выговаривал твоему отцу, что он чересчур обременяет тебя своей особой…
– О, ну что ты, Барт, я так долго ждала его… мне это не в тягость, хотя иногда… – рассеянный взгляд девушки скользнул мимо Джона и, ни на ком не останавливаясь, пробежался по наполненному людьми залу. Джон с жалостью смотрел на нее.
Джон Морланд был одних лет с Реттом, и никогда не был женат. Первая любовь окончилась неудачно для него, и после этого он никого так и не полюбил. А впрочем, он и не стремился к этому. Джон считал что жениться и особенно рожать детей в таком жестоком мире ни к чему. И до сих пор он считал свое решение правильным и никогда не жалел, что однажды в жизни и навсегда сделал такой выбор… за исключением тех случаев, когда видел Кэт. При встречах с ней сердце отцовского друга таяло. Глядя на девушку, он начинал сомневаться, не сделал ли он ошибку, оставшись бездетным. Но в его годы это уже не имело принципиального значения… о своих детях думать было поздно, оставалось только заботиться о чужих. Джон усмехнулся своим мыслям и снова взглянул на Кэт. Она так же рассеянно смотрела на танцующих в зале.
– Что иногда, Кэтти?
Девушка обратила свой взгляд на Джона и, как бы очнувшись от забытья, заговорила:
– Нет, у нас все хорошо, Барт. Только папа очень занят, часто уезжает в Колорадо, и надо следить за домом… помогать ему. – И почти без перехода, глядя на него ставшими по-детски беспомощными глазами, девушка сказала:
– Я очень хочу, чтобы вернулась мама, но это не в моих силах. Я ничего не могу для этого сделать. И папа тоскует, я вижу…