Путь магии и сердца
— Любимый, я понимаю твою позицию, и я не согласна. И смею тебя заверить, что если понадобится, то обращусь с жалобой в Орден.
Вопрос об отмене каких-либо занятий решает, разумеется, ректор. В том, что Морвен не откажет Кирстену, я почему-то не сомневалась. Равно как и в том, что собственный протест будет отклонён. А раз так, то не остаётся ничего иного, как пойти на крайние меры — подать официальную жалобу.
И пусть Кир на короткой ноге с Лауном, по шапке всё равно получит. Потому что ограничивать другого мага в развитии не позволено никому. Это преступно!
Губы Кира дрогнули в улыбке. Печальной, как ни странно.
— Милая, ты не хуже меня знаешь, что пожаловаться не сможешь. — От этого полушёпота сердце похолодело, а Кирстен добил: — Ведь твой перевод с нашим Орденом не согласован, ты находишься на территории академии… не совсем законно.
Я вздрогнула всем телом и попыталась вырваться из объятий, но брюнет не пустил.
— Прости, — прошептал он. — Не хотел напоминать, но ты выбора не оставила. Любимая, я всё разрешаю, кроме драк. Ну не могу смотреть, как на тебя нападают. Не могу, и всё.
— Пусти! — рыкнула я.
Не пустил. Наоборот — обнял до того крепко, что рёбра, кажется, хрустнули.
— Мелкая, ну не злись. Я целых три недели, как последний подкаблучник, твоим прихотям потакаю…
— Каким ещё прихотям?!
— Ладно, не прихотям, а одной прихоти…
Ничего не поняла. Впрочем, желания выяснять всё равно нет. Какая разница, что он там говорит? Какая разница, откуда про незаконность перевода узнал? Всё глупости в сравнении с тем, что мне бои запретят. А ведь запретят же!
— Кирстен, пусти немедленно!
Боевик снова не внял. Вместо того чтобы разжать руки, к губам потянулся. За что и получил.
Пощёчина вышла глухой и не слишком болезненной, но снимать перчатку, чтобы залепить вторую, правильную, не стала — времени не было. Ошарашенный моим поступком, Кир слегка ослабил захват, и я таки вырвалась. Чтобы тут же отскочить на добрых три шага и прошипеть:
— Не смей ко мне прикасаться!
— Эмелис…
— Никогда! Слышишь?!
Я круто развернулась на каблуках и помчалась к крыльцу общежития. Благо, до него всего ничего оставалось.
— Эмелис! — прилетело в спину. — Эмелис, подожди!
Ни за что!
Кем он себя возомнил? Как посмел? Папе, который однажды побывал на тренировке, тоже не нравилось, что меня атакуют, но… он даже не заикнулся о запрете. Равно как и Рид! А этот…
— Мелкая, стой! — рыкнули за спиной.
Я послушалась. Взлетев на крыльцо, остановилась и развернулась, но только для того, чтобы добавить:
— Знать тебя не желаю!
Боевик поджал губы и стиснул кулаки. Кто из нас злился сильней? Трудный, очень трудный вопрос. Но ответ искать не стала — без разницы!
Порог общаги переступила с чётким осознанием: всё, конец нашей фикции. Если подойдёт ближе чем на пять шагов — глаза выцарапаю! И совесть моя даже не мяукнет! Даже не заикнётся о том, как много этот синеглазый тиран для меня сделал.
Ненавижу его! Всем сердцем, всей душой! И никогда, никогда-никогда не прощу!
Мою уверенность не смог бы подвинуть даже зачарованный таран. Я решила раз и навсегда. Всё. Точка. И если бы кто-то сказал, что уже вечером буду прижиматься к его груди, я бы рассмеялась в лицо. Причём трижды.
— Эмелис, я уверена — он одумается, — сообщила Милли доверительно. — Он же боевик! Он отлично знает, что такое азарт боя, и что адреналин…
— Перестань, — перебила я. Раз в сотый, наверное.
Подруга надула губы и уткнулась в чашку.
Её комната мало отличалась от моей, только окно на другую сторону. Ну и магическая горелка с водружённым на неё пузатым чайником на подоконнике — атрибут, которым лично я обзаводиться не собиралась. А вот Милли без чаепитий не могла и, кажется, каждую свободную минутку к чашке присасывалась. Пыталась приучить и меня, но я геройски сопротивлялась.
Впрочем, сегодня на чай согласилась и от украденных из столовой пирожков не отказалась. Просто на ужин не ходила, а живот это решение не оценил, разворчался.
С минуту полюбовавшись тем, как подруга дуется и запивает свою обиду чаем, я вернулась к изучению свежего номера «Дурборского вестника»…
Лавок и газетных ларьков близ академии, разумеется, не было, зато имелась возможность заказать практически любой товар у столичных торговцев. Предприимчивые дурборцы догадались напечатать буклеты с картинками, по которым можно выбирать, и раз в неделю принимали заказы, через Тэссиана.
Помощник ректора переправлял общий список почтовым порталом, а спустя ещё неделю все желающие шли встречать грузового дракона и оплачивать покупки.
Я этой услугой никогда не пользовалась, потому как ни надобности, ни желания не возникало. Сокурсницы, наоборот, заказывали часто и помногу. Милли в том числе — подруга предпочитала шоколад.
А ещё на том же драконе привозили почту — письма от родных и «подписку».
Я подписаться на дурборские газеты и журналы не могла — в заявке обязательно нужно имя рода указывать. Да и незачем было — смысл вникать во внутренние дела королевства, если весной я его пределы покину? А о внешнеполитических делах… ну что они могут сообщить? Свою версию событий? Нужна она мне, как прошлогодний снег.
Зато Милли прессу уважала — целых три газеты и четыре журнала выписывала.
Грузовой дракон прилетел сегодня утром, из-за чего половина студиозусов опоздала на первую пару. Милли, равно как и другие, получила не только свежие газеты, но и прессу недельной давности. Правда, здесь, вдали от цивилизации, несвежие новости несвежими не казались, тут любые принимались на ура.
После столкновения с Кейном я не могла не поинтересоваться: а что там, в «Дурборском вестнике», вот и пришла в гости…
Статья, посвящённая делу Даяны, Лим и Карас, оказалась очень маленькой. Газетчик писал сухо, как какой-нибудь клерк. Никаких подробностей о нападении, никаких подробностей о самих девчонках, никаких рассуждений о нравах магов и опасности, кою они несут, — излюбленная тема у большинства репортёров, кстати.
Моё имя на страницах не упоминалось, я фигурировала как «студентка магической академии». О парне, из-за которого всё случилось, вообще молчок, будто не было такого. Приговор укладывался в три строчки и полностью подтверждал сказанное Кейном.
В общем, ничего особенного.
Будь я в нормальном расположении духа, я бы, вероятнее всего, посочувствовала магичкам: всё-таки пожизненный срок без права на помилование — это жестко. Но… в общем, сочувствия во мне не было. Саму бы кто пожалел.
— Кир очень расстроился из-за того, что ты на ужин не пришла, — выдернула из размышлений Милли.
Я одарила подругу взглядом взбешённого василиска и перевернула страницу. Вот только погрузиться в чтение новостей не смогла, потому что одна зеленоглазая особа молчать отказалась. Даже несмотря на предупреждение.
— Эмелис, он действительно расстроился. Сам только салат съел, а потом…
— Милли! — окликнула я строго. — Милли, ты думаешь, мне интересно?
Брови подруги взлетели на середину лба, но лицо не удивлённым стало, а каким-то… совсем несчастным.
Меня её «горе», увы, не тронуло.
— Милли, хватит. Тема закрыта. Всё.
Сказала и снова к изучению газеты вернулась. Просто… просто чтобы занять себя хоть чем-то. С Милли же сейчас говорить невозможно. Подругу, похоже, слегка заклинило.
С фотографического портрета, размещённого на следующей странице, на меня глядел уверенный, чуточку надменный мужчина. Я этого мужчину, разумеется, знала. И, разумеется, лишь по портретам. Принц Кристон собственной персоной.
Красивый, ничего не скажешь. Холёный, как и положено благородному, родовитому и невероятно влиятельному. Нос ровный, подбородок тяжеловат, брови — две чёткие, красиво изогнутые линии. А вот губы… Я невольно отвела глаза. Потом снова к портрету вернулась и мысленно выругалась.