Путь магии и сердца

— Не отступишься?
— Нет, — выдыхаю я и выгибаюсь снова.
Ладонь боевика касается обнажившейся кожи живота, новый поцелуй несравним с прежним — он не нежный, он жадный и настойчивый. По телу прокатывается волна нестерпимого жара, и Кир словно чувствует — отбрасывает одеяло в сторону.
Рука сообщника устремляется вверх. Пальцы касаются груди, срывая стон с моих губ, и тянутся к вороту. Завязки поддаются легко, а я приподнимаюсь, позволяя Киру освободить меня от ночной сорочки. Он дышит тяжело и шумно, словно только что тысячу тренировочных боёв отработал. В глазах отражаются всполохи каминного пламени, но я точно знаю — такой же огонь горит в глубине его души.
— Кир…
Мой шёпот переходит в стон, когда Кирстен опускается ниже, начинает покрывать поцелуями шею, плечи и ставшую невероятно чувствительной грудь. Я не выдерживаю, запускаю пальчики в шёлк его волос.
Из горла боевика вырывается сдавленный хрип, а горячие губы устремляются ещё ниже, прокладывают дорожку к животу. Моя кровь обращается огнём, мир перед глазами плывёт. Я неосознанно выгибаюсь и вздрагиваю, когда язык боевика… О Всевышний! Что он делает!
Я почти протрезвела и даже попыталась сесть, но Кир удержал.
— Ты мне веришь? — выдохнул синеглазый.
Снова вздрогнула, невольно поёжилась, но ответить не смогла. Впрочем, Кирстен ответа не ждал. Он тоже всё для себя решил.
— Любимая, просто расслабься…
Не сразу, но всё-таки подчинилась. Откинулась на подушки, закрыла глаза, вздохнула глубоко-глубоко. А потом мир взорвался.
Губы Кирстена, они… они… О Всевышний! Ну как же так! Как так можно? Это же… О нет!
Снова выгибаюсь, не в силах выдержать столь невероятную пытку, но Кирстен не пускает, уверенно держит за бёдра. Его губы бесстыдно касаются самого сокровенного. Снова и снова! То медленно и почти невесомо, то сладко и очень-очень жадно.
А я пылаю. Причём не столько от смущения, сколько от внутреннего огня, который пробуждают эти немыслимые поцелуи. Приходится сжимать зубы, чтобы удержать стон. Собственные пальчики сминают белоснежные простыни, сердце норовит вырваться из груди, душа — разлететься на осколки.
О Всевышний! Так… так не бывает!
Связь с реальностью стремительно истончается. Я уже не помню, кто, где я и почему. Да и бешеный стук собственного сердца уже не слышу. Нет ничего, кроме этого невероятного жара и безумных, дурманящих прикосновений. Поцелуев, которые несут… смерть.
Да, я умерла. Всего на несколько секунд, но… но я точно знаю, это была она, смерть. Волна удовольствия была такой сильной, что пережить её просто не смогла. Я… я растворилась в ней, погибла! Погибла, чтобы снова вернуться в мир живых, но… О Богиня, да что со мной?
Поцелуи Кирстена стали совсем другими — нежными, успокаивающими. Он приподнялся, коснулся губами живота, ладони уже не сжимали, а мягко поглаживали бёдра. Я взглянула на боевика, и хотя перед глазами до сих пор стояла туманная дымка, различила лукавую улыбку.
А в следующий миг пришло осознание: это было оно! То самое, о чём девчонки рассказывали. Причём рассказывали всегда одинаково — прикрывая глаза и ничегошеньки толком не объясняя. Самым внятным из объяснений было — однажды сама поймёшь. Ну вот, поняла.
— Кир… — хрипло позвала я.
Снова улыбнулся. Отстранился, чтобы тут же лечь рядом, обвить рукой мою талию и коснуться губами плеча.
— Ты дрожишь, — прошептал синеглазый. Не уверена, но кажется, он был очень этому рад.
Я промолчала.
Хотела прильнуть к его груди, но боевик отстранился опять. Подхватил отброшенное в сторону одеяло, укрыл нас обоих и уткнулся носом в мою шею. Он дышал очень тяжело, но дыхание постепенно выравнивалось… И чем ровнее оно становилось, тем ясней понимала — всё. Продолжения не будет.
— Кир?
— Эмелис, это больно, — отозвался брюнет.
Да, я знаю.
Я отодвинулась и провела ладошкой от его груди до живота. Брюнет напрягся в момент, перехватил мою руку, сказал тихо-тихо:
— Любимая, не делай так. — За стальной решёткой этих слов бушевала такая буря, рядом с которой даже моё желание меркло.
Снова придвинулась и медленно, с каким-то безумным, лишь сейчас проснувшимся во мне коварством, поцеловала его губы.
Кир глухо застонал и дёрнулся, словно каждое прикосновение ко мне пытке подобно.
— Любимая, я с ума схожу от желания, — прохрипел синеглазый. — И я клянусь, всё будет, но… Эмелис, умоляю, давай сделаем это после свадьбы?
Он издевается? После свадьбы Рид ко мне и на лигу никого не подпустит! Да я и сама не пойду…
Я вырвала руку из захвата и вновь груди боевика коснулась. Пробежалась по кубикам пресса и запустила пальчики за пояс бриджей, избавиться от которых Кир до сих пор не удосужился.
Ответом на мои действия стал глухой, исполненный звериной мощи рык.
— Сейчас, — выдохнула я убеждённо. — Сейчас и ни секундой позже.
Мир снова взорвался. Один стремительный, невероятный рывок, и одеяло отлетело прочь, а я оказалась прижата к белоснежным простыням. Пьянящий, дурманящий, самый жадный из всех изведанных мной поцелуев накрыл рот.
— Ну что ты со мною делаешь? — прошептал Кир, когда поцелуй прервался.
Я же судорожно вздохнула и впилась в его плечи ногтями.
Кажется, именно это стало последней каплей. Прутья клетки, за которыми бушевала неистовая буря его желаний, рассыпались в прах.
Боевик уже не сдерживался. Целовал, ласкал с таким жаром, что дух захватывало. Голова закружилась сразу же, разум подёрнулся сладким туманом. Я не могла, да и не хотела сдерживать стоны. Я плыла и… умирала снова и снова, от каждого его касания, от каждого поцелуя.
О Богиня, я знаю, что будет больно, но… ради такого я любую боль стерплю.
Я не заметила, как Кир избавился от бриджей, но его наготу почувствовала сразу. Выгнулась навстречу, застонала. Где-то на грани сознания вспыхнула искорка страха, но тут же погасла: Кирстен единственный, кому могу и хочу довериться. Он не обидит.
А когда ощутила ту самую боль — жгучую, почти нестерпимую, когда почувствовала горячую, проникающую плоть, я поняла ещё кое-что… я его люблю. Люблю! По-настоящему! Всем сердцем!
Когда это случилось? Когда успела? Не знаю. Но это не сейчас произошло, а очень-очень давно. Может быть… когда впервые встретил у общаги и поцеловал? Или когда пришел в лазарет с охапкой роз? Или когда запретил драться, потому что… слишком боялся, что меня кто-то обидит? Или когда корзину с шоколадками подарил? Нет. Я на самом деле не знаю, когда это произошло. Впрочем… какая разница?
— Эмелис, любимая… — слова сквозь стон.
Мой крик накрыт пьянящим поцелуем. Движения боевика болезненные, но вместе с тем осторожные. Даже сейчас, когда страсть задурманила голову, Кир старается сдерживаться, чтобы уберечь.
О Всевышний! А он ведь всё это время сдерживался! Его слова, его поступки, его взгляды и признания… Могу ли с уверенностью сказать, что всё это время Кир притворялся? Нет. Нет и ещё раз нет.
О Богиня, какой же я была дурой!
— Любимая, ты ведь понимаешь, что я тебя никуда не отпущу? — шепчет он.
И я отвечаю:
— Да.
Да! Я понимаю! Более того, уже знаю — я и сама не уйду. Потому что не могу без него. Действительно не могу!
— И замуж… ты ведь выйдешь за меня, Эмелис?
— Выйду, — выдыхаю я. — Только за тебя…
А в ответ стон:
— Любимая!..
Несколько сильных движений и я… я умираю опять.
Оно. То самое, о чём шептались девчонки. Невероятное, немыслимое чувство, с которым ни одна победа не сравнится.
А следом ещё одно, только… только на этот раз не я, в этот раз он умирает. К боли, которая стала почти неслышна, добавляется ощущение невероятной наполненности. Всё, что было раньше, — не в счёт. Сейчас, именно сейчас, я принадлежу ему. Принимаю его полностью, без остатка. И растворяюсь в нём, и отдаю ему не только тело, но и душу.
Тяжелое дыхание, крепкие объятия и тьма поцелуев. Кир осыпает поцелуями лицо, шею, плечи… словно просит прощения, будто извиняется за причинённую боль. Но я ни о чём не жалею, точно знаю — я поступила правильно.