Генезис

В помещении никого, да и сканер это же подсказывал. Судя по показаниям сканера, «полуторка» с бойцами уже покидала расположение крематория. Сейчас же, немного придя в себя, я пожалел, что его в печь сунул, зря, это от неожиданности и стресса, он же свою работу делал, но назад сделанного не вернешь. Тело сгорало долго, но вонь паленого быстро выветрилась через открытые окна. Через полчаса вытащив раскаленную плиту с пеплом, я смел его в совок и высыпал в мешок в углу. Тот был практически полон пеплом. Совков сорок будет, если по тому судить, что я добавил. Я непроизвольно произвел расчеты пепла в мешке, у меня был включен математический аналитический модуль. Как я его ненавижу вот в такие моменты. Оно мне надо было считать, сколько людей тут сожгли?! Тьфу. А вот на субмарине без такого модуля никуда, особенно в плане расчетов или прицеливания.
Прибравшись, чтобы все было как обычно, я выбрался в окно, перебрался через кирпичный забор, а это действительно крематорий был, а я думал, котельную промышленного предприятия используют, и побежал прочь. Дальше на берегу реки откашлял из легких кровь, раны уже затягивались, с внешней стороны тоже запустил зарастание. Рубашку выкинуть пришлось, а штаны еще ничего. Отмывшись от крови, стараясь не трогать раны, рубашку использовал, прежде чем ее выкинуть, добежал до парка, достал припасы из вещмешка и буквально вгрызся в них, так хотелось есть. Надел запасную рубаху, куртки вот нет, а прохладно, накинул сверху плащ-палатку и побежал к вокзалу.
Золото и деньги из дупла доставать не стал, вдруг еще когда пригодятся? В кассах купил билет до Новгорода, его еще не оккупировали, хотя близко подошли. На Ленинград не продавали, не было билетов на ближайшие три дня и, видимо, не будет. Да и тут билет только на час дня. Почему так поздно – не ясно. Однако, когда рассвело, я прогулялся на ближайший рынок. Лицом не светил, кепку пониже на глаза. Тут на рынке купил отличную теплую куртку и свитер тонкой вязки. Припасов приобрел, все, что было, я уже съел, а восстановление усилилось, раны розовой пленкой покрылись, а через пару дней и шрамов не будет.
Сойдя в Новгороде, поправил поклажу и вышел из вокзала, направившись к окраине. Нужно покинуть город, добежать до передовой, тут километров двадцать, и перейти через нее. Там дело привычное, ищу аэродром, угоняю самолет и лечу к Клайпеде, к своей субмарине. Ночь вокруг стояла, мы в полночь прибыли. Не успел я вокзал покинуть, как раздался вой сирен, зашарили по небу лучи прожекторов. Я рассмотрел в ночном небе строй немецких бомбардировщиков, что приближались к городу. Ругнувшись, я стал убегать. Кто-то прятался по бомбоубежищам, а я просто убегал от них. Сыпали немцы бомбы бессистемно, я видел, куда устремлялись тяжелые капли со стабилизаторами, и успевал отбежать в сторону, так, что бомбы рвались подальше от меня. А тут близко рванувшая бомба повредила крепление прожектора, и он закрутился ничем не удерживаемый, освещая то небо, то улицы округ. Я закричал от нестерпимой боли, от резанувшего глаза света, замерев, где стоял, так как по щекам текли слезы. Тут раздался свист, явно падали несколько очередных бомб. Ощутил страшный удар фактически под ногами – и темнота. Неужели все? Надеюсь, тело не будет сильно повреждено, и я восстановлюсь.
* * *
Очнулся я, как мне кажется, почти сразу, но то, что это не тело терминатора-ребенка, понял сразу. Похоже, я лежал. Надо мной были две испуганные детские мордашки. У одной, рыжей, шикарный фингал под левым глазом.
– Тиха, ты как? – спросил рыжий.
– Что это было? – с трудом пробормотал я, ворочая языком.
Да уж, это не тело терминатора, я снова попал в обычное человеческое тело, возможно даже ребенка, еще беру его под контроль. Чувствую полностью, но как же мне хреново!
– Ты утонул на стремнине, тебя в водоворот затянуло. А Серый обвязался веревкой и вытащил тебя. Ты не дышал, и мы стали тебя оживлять, как в школе медсестра учила, – быстро забормотал рыжий и конопатый.
 
Стоявший рядом второй паренек, видимо и есть Серый, лишь согласно кивал.
– Мы думали, ты умер. Испугались, – тихо сказал он. – Баба Нюра сказала не ходить на речку, а мы пошли. Вот нам бы всыпали.
– Дурак, – дав ему затрещину, сказал рыжий. – Тихон бы умер, а ты все об отцовском ремне думаешь.
– Парни, вы не пугайтесь, но я, кажется, все забыл. Я не знаю, как меня зовут и кто вы такие.
Те замерли каменными изваяниями, тараща на меня глаза, а после одновременно заговорили:
– Совсем забыл? А что последнее помнишь? А Анку из соседнего села?..
Они засыпали меня вопросами. Похоже, Серый был даже в восторге – ему бы такое, в школу не надо ходить. Однако я сел, мне помогли осмотреться. Мы в небольшой бухточке находились, скрытой ивами, рядом плескалась вода, а дальше бурлила река. Действительно стремнина. Купаться в такой речке нужно иметь немалую смелость и умение плавать. Но это ладно, главные новости от ребят я все же получил. Зовут меня теперь, именно меня, прошлый хозяин тела утонул, Тихон Иванов. Тихон проживает с родителями и двумя младшими сестрами в Москве. В трехкомнатной квартире. Отец – военный врач в госпитале имени Бурденко. Мать – заведующая городской библиотекой в их районе. Интеллигентные люди. Младшая сестра Ольга первый класс закончила, во второй перешла. Средняя сестра – из четвертого в пятый. А вот Тихон, старший ребенок, двоечник, бездельник и вообще школьник с криминальными наклонностями… Два привода в милицию за хулиганство, он думал, что это круто, с трудом не остался в шестом классе, но все же перешел в седьмой. Ему четырнадцать лет, пионерского галстука его не лишали, честно во всех мероприятиях участвовал, а вот в комсомол не приняли, из-за чего он озлобился на весь мир.
Отец обещал, если вступит в комсомол, мопед ему купит. «Ригу». А тут каникулы, вот родители и отправили к бабушке под Великий Новгород на все лето, а младших – по пионерским лагерям. Бабка суровая, не забалуешь. Город в восьмидесяти километрах находится. Родители не москвичи. Отец из-под Новгорода, это у его матери Тихон гостил, а мать из-под Ставрополя. Родственники у нее там. В общем, вот такие дела. Тихон приехал неделю назад, сейчас середина июня, успел на дискотеке подраться с пацанами в соседнем селе. Влюбился в местную красавицу Анюту, она тоже из села, из-за нее драка и была. Интересная жизнь у паренька в четырнадцать лет проходила. Многое эти деревенские мальчики знали о приезжем друге. Ах да. Сейчас шел тысяча девятьсот семьдесят первый год.
– Вы только никому не рассказывайте, что я память потерял, хорошо? – попросил я, осторожно вставая.
Тело уже вполне управлялось, так что я изучал координацию движений. Это сложно, пацан как раз был в том периоде, когда рос стремительными темпами, что и влияло на координацию. Я был в одних черных влажных трусах-боксерах, отряхнул с них песок, тут песчаный берег был, рядом одежда всех троих. Мне показали мою. В карманах пара монет, копейка и пятак, и початая пачка сигарет со спичками. Больше ничего.
– Я курил? – спросил я, хотя и так ясен ответ.
– Да, это здорово, – закивал Серый, улыбаясь.
– Ничего хорошего в этом нет, – бросил я пачку в реку, а спички убрал на место.
Все это проделал явно под сожалеющими взглядами парнишек. Серый, а в миру, Сергей Агапов, явно в реку был готов броситься за сигаретами. Я же пока осматривал то, что носил Тихон. Одежда представляла собой легкие летние брюки коричневого цвета, простую коричневую клетчатую рубаху. Носки с дыркой на большом пальце и кеды, вот они новыми были. Видимо, родители выдали перед поездкой.
Я быстро оделся, одежда впору была, обувь тоже, и мы направились к деревне. Она тут рядом, метров триста пройти и околица. Она всего на пятнадцать дворов, магазина нет, раз в неделю автолавка приезжает. А до села шесть километров, но можно через лес пробежать, там четыре. Все это и рассказали мне, довели до дома бабушки Тихона и быстро сбежали. Отворив калитку, я осторожно вошел на участок, тут тропка между грядками и огородом, где картошка посажена. Я дошел до дома – маленький, на два оконца, печная труба. Газа тут нет. Сараюшки, пес непонятного рода у будки чешется задней лапой. Идиллия. В яблоневом саду у летней печки суетилась благообразная старушка. На стол ставила тарелки. Запах был просто отличный. Похоже, сегодня щи.