Охота на гончих
Хранитель очага только плечами передернул. И, покосившись на корзинку с печеньем, отодвинул ее в сторону. Леди Мак-Лайон удивленно моргнула. Чтобы брауни – да угощением побрезговал? Вот уж чудо из чудес!.. Она повертела в руках кувшинчик. Сливки были свежие. И печенье мягкое, вкусное, мама сама готовила. «Так что же он нос воротит? – ничего не понимая, подумала Нэрис. – Ишь как брови насупил. Сердится, что ли? На меня? Так я же вроде ничего… Ах, вот в чем дело!»
Она склонила голову набок:
– Все слышал, да?
– Да, – угрюмо отозвался хранитель очага.
– Опять «занозой» ругаться будешь? Так ведь Ивар сам позвал, все честь по чести. И не злодеев ловить, а на праздник!
– Знаю.
– Так чего надулся тогда, как мышь на крупу?
– А того, что… не езжайте! Не езжайте, слышишь? – Брауни, смахнув корзинку на пол, вскочил на столик и вцепился коготками в рукав платья леди Мак-Лайон. – Нутром чую – не к добру эта затея. Пусть отец просил, пусть король велел, пусть!
– Дружочек, да мы же…
– Не езжайте, – как заведенный повторял домашний дух, – не ждут вас там! На беду свою северный король пир созывает – на свадьбу собирались, на тризну попадете! Бел снег на равнине, а под снегом-то камни…
Нэрис оторопело захлопала глазами. Она знала брауни с пеленок, знала и любила, но сейчас вид его мохнатой скрюченной фигурки в красных отблесках пламени заставил ее испуганно вжаться спиной в спинку кресла. Хранитель очага преобразился в одно мгновение: блестящие черные глазки, всегда такие живые и укоризненные, вдруг застыли и подернулись белесой пленкой, мягкие лапы железной хваткой сдавили запястье, а в знакомом надтреснутом голоске невесть откуда прорезались холодные стальные ноты.
– Не езжайте, – хрипел брауни, не сводя с воспитанницы полубезумного взгляда. – Беда будет! Я знаю, я вижу! Кровь вижу… много…
Домашний дух выпустил из когтей истерзанный кружевной манжет и, обхватив голову руками, затрясся всем телом. До ушей похолодевшей Нэрис донеслись тихие всхлипывания и несвязное бормотание:
– Ничего не смогу, бесталанный я! Не пустят… Только предупредить… Беда! Огонь! Оборотень… умрет оборотень! Рухнет трон! Корабли поверните, корабли!..
– Дружочек. – Придя в себя, леди Мак-Лайон вскочила с кресла и, подхватив бьющегося в припадке брауни на руки, прижала его к груди. – Дружочек, успокойся, пожалуйста! Ну что с тобой такое? Мы ведь и раньше уезжали… Ну миленький, хорошенький, не пугай ты меня так!
Хранитель очага дернулся и вдруг затих, тряпкой повиснув в ее руках. Черные глазки, все так же широко открытые и будто стеклянные, ничего не выражали. Нэрис бросило в жар.
– Дружочек! – забормотала она, встряхивая мохнатое тельце. – Что с тобой?! Очнись! Ну очнись же! Пожалуйста!
Брауни ее не слышал. И не видел. Перед ним как в тумане мелькали странные зыбкие картины – размытые, неясные, но одна другой страшнее. Огромный длинный амбар, до самой крыши охваченный огнем… Простоволосые растрепанные люди с мечами наголо… Распростертый на земле лорд Мак-Лайон… Ревущий бурый зверь с опаленной шкурой, терзающий чье-то горло… Вишневый снег… Длинная каменная кишка ущелья… Нэрис – с посиневшими губами, в порванном платье… И огромные серые ступени, теряющиеся где-то в вышине. Они вырастали из ниоткуда, от них рябило в глазах, могильный холод их сковывал лапы, но в спину дышало что-то настолько жуткое, настолько древнее, что ни остановиться, ни обернуться было нельзя…
– Пф-ф-ф!
– У-у-уй!..
– Ну слава богу, – раздался сверху дрожащий голос. – Как же ты меня напугал!
Домашний дух затряс головой. В ушах все еще стоял затихающий вой метели, но жуткие видения исчезли, оставив после себя только блаженную темноту и горячие капли на мордочке. Брауни с опаской приоткрыл глаза. Увидел бледное лицо Нэрис, почувствовал тепло огня в камине. И, слабо улыбнувшись, просипел:
– Кипятком окатила, что ли?
– Чаем, – отозвалась воспитанница, осторожно опуская его в кресло. Потом с размаху плюхнулась в соседнее и прижала ладонь ко лбу. – Уф! Не делай так больше, ладно? До сих пор вот руки трясутся… Что это было?
Брауни вытер колпаком мокрую от чая мордочку и, помолчав, честно признался:
– Не знаю.
– Как так?
– Обыкновенно. Нашло чегой-то. Такое мерещилось – чуть со страху не помер! Главное, так натурально все. Кажется, руку протяни – дотронешься. – Его передернуло. Хранитель очага помолчал, хмуря кустистые брови, бросил на Нэрис сумрачный взгляд и, наконец, отрывисто велел: – Иди спать. Муж, поди, заждался.
– Спать? – Она всплеснула руками. – Это после всего, что ты тут устроил?! Да я и глаз не сомкну!
– Дело твое. – Он спрыгнул на пол. – А только сей же секунд бегом в постель. Хватит полуночничать. Будешь завтра как репа вареная, а дети и так, почитай, без матери растут.
– Но как же…
– С тем, что видел, сам разберусь, – уже шагнув в темноту лаза, буркнул он. – И я не понял, и ты не поймешь, а среди наших стариков мудрецы подходящие имеются. Иди спать! До завтрашней ночи, глядишь, обернуться успею.
Нэрис открыла было рот, чтоб возразить, но брауни уже исчез. Стенная панель с тихим щелчком встала на место.
– Замечательно, – после паузы выдохнула леди Мак-Лайон, тупо глядя на язычки пламени в камине. – Устроил истерику, наговорил непонятного, едва до слез не довел – и вот вам пожалуйста… Хоть объяснил бы, что ли, чего так испугался? Огонь, корабли, трон… Ничего не поняла. Ровным счетом ничего!
Ивар услышал, как приоткрылась дверь спальни. Зашуршали юбки, глухо звякнул о каминную полку подсвечник. Скрипнула половица.
– Не осторожничай, – сказал он, открывая глаза. – Я не сплю.
– Почему? – Супруга, уже в одной рубашке, выпутывалась из складок лежащего у ног платья. – Бессонница? Может, капель?..
– Нет уж, спасибо. Тем более спать я хочу зверски. Что ты так долго? До кухни и обратно идти всего ничего.
– Да так… задумалась, засиделась…
– Угу. Значит, точно брауни. Слушай, он меня боится, что ли? Или обществом моим брезгует?
Нэрис, смущенно опустив глаза, задула свечу и юркнула под одеяло.
– Просто он считает, что это «не по правилам», – возвращаясь к прерванному разговору, сказала она. – Я ведь ему почти что как внучка родная, а ты… Брауни к людям долго привыкают.
– Насколько я помню, с Кэвендишами у него таких трудностей в свое время не возникло, – с прохладцей отозвался лорд. – Не нравлюсь я твоему ушастому приятелю, к бабке не ходи.
– Не ты, а служба твоя. Она, знаешь ли, много кому не нравится.
– Да, жаль, что ты не из числа этих здравомыслящих людей… Нэрис!
– А?
– Я спать хочу.
– Ну так и спи. Я свечу потушила и не храплю, кажется.
– Еще и фыркаем? Вот теперь мне совсем интересно стало. – Ивар привстал и, опершись локтем на подушку, велел: – Давай-ка рассказывай, милая! И не финти. Гостиная прямо под нашей спальней, и твои охи-вздохи я отсюда прекрасно слышал.
– Ну подумаешь, чаем обожглась!
– Не смеши меня, пожалуйста. Обожглась… Нэрис, я же не отстану. Ну?
– Ивар, правда… Ивар! Ивар, прекрати. Убери руки, мне же щекотно!.. Ай! Ты холодный как лягушка! Вот что за человек, право слово?.. Ай! Ну ладно, ладно! Хватит. Я расскажу…
– И стоило брыкаться? – Королевский советник удовлетворенно хмыкнул и оставил хихикающую жену в покое. – Так что у вас там стряслось? Кое-кто снова пытался наставить тебя на путь истинный?
– Не совсем, – медленно отозвалась Нэрис. И, глядя в темный потолок, поежилась: – Ты бы это видел! Он сначала, знаешь, все просил никуда не ехать. Сказал, что нас не ждут, что конунг зря праздник затеял… А потом вдруг словно не в себе сделался. Как в припадке падучей [7] забился, только что пена изо рта не пошла. Хрипит, глаза неподвижные и бормочет, бормочет!..
– А что конкретно бормотал?
– Да я с перепугу всего несколько слов разобрала. Что-то про беду, про огонь, про корабли какие-то – совершенно ничего не поняла! А он объяснять не захотел. Велел спать идти, а сам убежал. Я так понимаю, с кем-то из своих советоваться.