Почетные арийки

Проведя ночь на ферме, где за несколько купюр им предложили ночлег и завтрак, семейство Шасслу-Лоба продолжило свой путь. Оказавшись изгнанниками в собственной стране, они, как и все, затянутые этим людским водоворотом, были одержимы одной целью: переправиться через Луару до того, как французские саперы взорвут мосты, чтобы остановить продвижение немецких войск. Говорили, что река станет последней линией обороны перед контратакой и французские солдаты будут защищать ее. Луара стала новым рубежом, которого необходимо было во что бы то ни стало достичь. Напряжение достигло своего апогея. Воцарился всеобщий хаос, все были объяты ужасом. В этой атмосфере психоза поползли самые дикие слухи. Говорили, что в ряды французов внедрились немецкие шпионы. Вполголоса обвиняли агентов «пятой колонны». Чтобы не заводить мотор ради нескольких метров, Шасслу-Лоба вышли из машины и принялись, покрываясь потом и грязью, толкать ее вместе со слугами в попытке экономить каждую каплю топлива. Нелепое и трагическое бегство в Варенн [9] — так Мария-Луиза воспринимала свое перемещение через окрестности Тура. От зноя и пыли небо приобрело белесый оттенок. Она смотрела на огромное человеческое стадо, бредущее из последних сил. Тысячи людей, которых война выгнала на дорогу, представляли собой душераздирающее зрелище. Эта бесконечная череда измученных путников двигалась как в замедленной съемке, едва волоча ноги. Матери прижимали к себе детей. Отцы тащили узлы и чемоданы. Перепуганные, доведенные до отчаяния беженцы останавливались на обочинах. Их лица искажала усталость, некоторые были ранены. Несмотря на толкотню и сигналы тревоги, они, не двигаясь, смотрели на тех, кто шел мимо. Вдоль дороги стояли машины с открытыми дверцами, брошенные из-за поломок и отсутствия топлива. Кто-то выкидывал слишком тяжелый багаж. Палящее солнце развеяло воспоминания о прошлой жизни.
В полях появлялись гигантские бивуаки. «Роллс-Ройсы» превращались в дома на колесах с окнами, занавешенными поношенной одеждой от известных модельеров. Светские дамы, на пальцах которых сверкали рубины и бриллианты, спали прямо на земле, подстелив норковые шубы. Они выпрашивали еду, поглощая ее прямо на подножке грузовика, и приподнимали свои платья, купленные за десять тысяч франков на Рю-де-ла-Пэ, чтобы облегчиться в канаве. Стада коров и овец метались по полям, охваченные паникой. На перекрестках лежали трупы лошадей и волов, источая жуткую вонь. Эта плачевная ситуация с ее неразберихой пробуждала в каждом его темную сторону. Местные жители брали с измученных жаждой путников огромные деньги за стакан воды. Заброшенные дома были разграблены. Голодные орды врывались в закрытые рестораны и кафе, выходя оттуда с бутылками игристого и сладкого вина под мышкой.
В Сюлли-сюр-Луар семейство Шасслу-Лоба отказалось покинуть свой автомобиль, чтобы воспользоваться железнодорожным мостом — единственным, который еще действовал. Мост был забит до отказа, возник затор. Люди пытались добраться до другого берега вплавь. Кто-то использовал плоскодонки. Одна из переполненных лодок начала тонуть, из нее донеслись горестные вопли тех, кто не умел плавать. Шасслу-Лоба продолжили свой путь вдоль Луары в сторону тех городов, где, по слухам, еще сохранились мосты. Километров через десять колонна внезапно остановилась: послышался гул самолетов, летящих на бреющем полете прямо над забитой людьми дорогой. Завыли сирены. В считаные секунды толпа в панике ринулась в придорожные канавы. Движимая инстинктом самосохранения, Мария-Луиза побежала вместе со всеми и спрыгнула в углубление в тени насыпи. Впечатляющий воздушный балет был все ближе и ближе. Оглушительно трещали пулеметы. Мария-Луиза лежала на дне канавы, прижавшись к двум плачущим женщинам. Шли долгие минуты, наполненные страхом того, что немецкие истребители могут вернуться. Возможно, ей суждено погибнуть здесь, в этом поле под палящим солнцем, став жертвой обстрела. Наконец наступила тишина. Гражданские один за другим стали выползать из канав. Мария-Луиза посмотрела в сторону опустевшей дороги, заваленной брошенными в спешке чемоданами и узлами. Их автомобиль стоял там — пустой, с распахнутыми дверцами, но целый. Она встала, отряхнула блузку, облепленную травой и соломой, подняла шляпу. Чулки были все изорваны, но худшего ей удалось избежать. На другой стороне дороги она увидела своего сына, помогавшего Луи подняться на ноги. Они были живы. Крики и плач вдалеке говорили о том, что так повезло далеко не всем.
 
Вернувшись в машину и прочитав «Отче наш», Шасслу-Лоба снова отправились в путь. Все были начеку, прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы означать возвращение «Юнкерсов». Напряжение немного спало, когда им наконец удалось пересечь Луару в Бриаре. Постепенно поток поредел, и они выехали на проселочные дороги провинции Берри. Когда измученное семейство Шасслу-Лоба въехало в ворота своего поместья в Маренне, было почти пять часов утра следующего дня. Они не сразу нашли в себе силы войти в дом. Мария-Луиза открыла дверь, поднялась на несколько ступенек и обессиленно присела прямо на парадной лестнице. У нее в голове промелькнули картины их инфернального исхода, и она разрыдалась.
6
Париж, сентябрь 1940 года. Вернувшись в столицу, Сюзанна обнаружила, что то, чего она так боялась, стало реальностью. Она чувствовала себя чужой в городе, оказавшемся в руках вражеской армии. У нее пропал вкус к прогулкам. До странности пустые улицы казались неузнаваемыми, они выглядели тусклыми и бездушными даже при свете солнца. Многие прохожие шли опустив голову. Разговоров вне дома старались избегать. Общение с соседями свелось к коротким жестам и мимолетным улыбкам. На перекрестках появились таблички, на которых готическим шрифтом на немецком языке сообщалось о расположении новых органов власти. Солдаты вермахта стучали по мостовой тяжелыми сапогами, лишний раз напоминая о своей власти. Сюзанна всегда старалась проходить мимо, не глядя на них. По общему мнению, с женщинами оккупанты обычно вели себя дружелюбно, даже галантно, но эта видимость радушия не убеждала Сюзанну. Она подозревала, что такая приветливость была лишь частью инструкций.
Оглядываясь назад, она понимала, что ее метания между Парижем, Бордо, Клермон-Ферраном и Виши на протяжении последних трех месяцев оказались напрасной тратой времени. В этот невероятный побег она отправилась вслед за переезжающим с места на место парламентом. Печальная история, да и только. Она началась в первых числах июня с отъезда из Парижа в Тур, куда в спешке эвакуировали правительство. Затем, спасаясь вместе с мужем от наступающих немецких войск, она доехала до Бордо, где царили суматоха и хаос. Целые семьи спали прямо на тротуарах. У входов в консульства выстраивались длинные очереди из желающих эмигрировать. В ветхом гостиничном номере она каждый день ждала возвращения Бертрана, продолжавшего выполнять возложенные на него обязанности. Депутаты оказались бессильны остановить войну. Сюзанна задавалась вопросом, какой смысл во всех этих совещаниях теперь, когда немцы наступали повсюду, не встречая никакого сопротивления. Воспоминания о тех днях расплывались, как в тумане. Больше не было ни государства, ни армии, ни правительства. Она помнила, как плакала, когда маршал объявил по радио о перемирии. В то утро она бесцельно бродила одна по улицам Бордо. В ее ушах снова и снова звучали слова этой речи: «Мы заключили перемирие, боевые действия прекращены… Я ненавижу ложь, которая причинила вам столько вреда. Земля не лжет. Она остается вашей опорой», и она понимала, что ничто и никогда уже не будет прежним. Вместе с другими членами парламента они переехали из Бордо в Клермон-Ферран. Город оказался не готов к такому наплыву беженцев. Через несколько дней их караван снова отправился в путь. В конце концов супруги Сован д’Арамон обосновались в Виши.
Летний зной накрыл город свинцовым колпаком. Всего за несколько дней курортный городок на берегу реки Алье оказался заполонен бежавшими чиновниками и их семьями. Графу и графине д’Арамон повезло — им был выделен номер в отеле «Регина». Что могло быть печальнее, чем эта новоявленная столица побежденной страны? Она источала скорбь и сожаление. В первые дни Сюзанна вошла в ближайшее окружение мадам Петен. Теперь, когда жена маршала стала первой леди Франции, вокруг нее толпился целый рой приближенных. Погрязнув в праздности, все они жили ожиданием милостей от нового главы государства. Чтобы попасть на обеды и полдники его супруги, жены чиновников работали локтями, надеясь, что другие, допустив ошибку, впадут в немилость. Иногда герой Вердена появлялся в салонах отеля «Мажестик» во время чаепитий, чем мадам Петен очень гордилась. Словно оракул, он ронял несколько скупых слов, а затем ускользал, оставляя жене право их истолковать. Как и все, ищущие защиты, Сюзанна в конце концов стала обхаживать супругу маршала. Они никогда не были особенно близки, но время от времени пересекались в прошлом. Каждый день повторялся один и тот же ритуал. После сбора средств на благотворительные проекты маршала все отправлялись на прогулку в Парк источников. Мадам Петен с величественным видом расхаживала в окружении своей свиты в тени платанов и каштанов. В шляпе, затейливо украшенной перьями и цветами, она представляла себя королевой Франции, прогуливающейся по садам Версаля. При этом она была скорее похожа не на беззаботную и легкомысленную Марию-Антуанетту, а на скромную и набожную Марию Терезу, за которой следовали ее строгая камарера и множество дуэний, а также несколько благочестивых монахинь, придворных аббатов и настоятельниц со скапуляриями. Прикрытая от солнца зонтиком с бахромой, который держал лакей, супруга маршала выступала с таким видом, словно изображала Деву Марию в праздничной процессии в день Вознесения Богородицы. Однако за этим новым величественным образом проглядывали плохо скрываемые амбиции и гордыня. Теперь мадам Петен достаточно было вымолвить слово или выразить малейшее желание — все, чего она хотела, тут же подносилось ей на блюдечке. Она требовала, приказывала и топала ногами, как самовластная государыня. Ее прихоти стали иллюстрацией обретенной ею власти. Тех, кто когда-то презирал ее, она заставит склониться перед ней. Настала их очередь быть униженными, и она не преминула воспользоваться своей властью. Она была супругой главы государства, маршала Франции, и имя, которое она носила, стоило всех их титулов и состояний. Их богатое прошлое стремительно меркло перед ее настоящим, исполненным величия.