Распускающийся можжевельник (ЛП)
Там, где речь идет о выживании, слезам нет места. Оставайтесь сосредоточенными и оставайтесь в живых.
Я бы все отдала, чтобы мой папа был здесь, с нами. У него были бы ответы, план. Я чувствовала бы себя смелее, когда он сидел рядом со мной.
Моя мама говорит, что он всегда со мной, но это не может быть правдой. Он никогда бы не позволил этим людям причинить вред моей матери и сестре, отправить нас с братом в место, которое звучит как кошмар, далеко от нашего дома.
Если бы он был со мной, он, вероятно, посоветовал бы мне сразиться с ними или найти умный способ сбежать.
Мой отец был изобретателем до появления Драги. Компьютерным программистом, работавшим в то время в одной из крупнейших компаний мира. Новатором. Он часто говорил мне, что я его юный вундеркинд, что я постигаю вещи гораздо быстрее, чем мои сверстники. Язык, чтение, навыки охоты. Он называл меня своим чудо-ребенком.
И все же, в данный момент я ни о чем не могу думать. В моем мозгу такая путаница, что я боюсь, что ошибочно назову себя девушкой, когда станет ясно, по какой-то причине эти монстры забирают только мужчин и мальчиков.
Машина останавливается, и шум движения будит Абеля, который садится у меня на коленях, потирая глаз. Прерывистое всхлипывание говорит мне, что он забыл об этом кошмаре во сне, и я притягиваю его к себе на колени.
— Шшш, я здесь, Абель. Ты в порядке. Я целую его в макушку, но замолкаю, пытаясь вспомнить, был ли мой отец с ним таким же нежным. Я должна заставить охранников думать, что я мальчик — так сказала мама.
Они берут только мальчиков.
Абель утыкается лицом в мое плечо, и, услышав его приглушенный крик, я глажу его по спине.
Дверь распахивается от вторжения яркого света, и я прикрываю глаза от него, пытаясь разглядеть что-нибудь за ослепительной вспышкой. Две фигуры в масках стоят по обе стороны от выхода, у каждого в руках оружие, когда они провожают нас к выходу.
Сочетание страха и гнева создает узел в моей груди, который, кажется, может лопнуть в любой момент.
Все мужчины и мальчики выходят из машины, и я сажаю Абеля, указывая ему следовать за собой. Моя голова отчаянно пытается сформулировать план, что-нибудь умное, как придумал бы мой отец, но я не могу. Когда я вижу этих монстров в масках и с оружием, все, что я вижу, это лужу крови у моих ног и безжизненное тело моей матери, прижавшееся к моей сестре.
Мы спрыгиваем с кузова грузовика на пыльный гравий, и нам приказывают выстроиться, как и раньше.
Небо над головой окрашено в оранжевые и желтые тона, в то время как внизу на холсте проступают силуэты пустынных растений, поскольку дневной свет клонится к ночи. На фоне резких цветов выделяются две дымовые трубы со столбами мягких серых облаков, которые плывут к небу.
От запаха, который витает в воздухе, у меня перехватывает горло. Для тех из нас, кто плохо ел, у него пикантная консистенция обугленного мяса, жирный, восхитительный аромат. Как в те несколько раз, когда мой отец охотился на оленя-мула и готовил его на открытом огне.
Гуськом мы, спотыкаясь, идем по узкой дорожке между зданием и длинным рядом ограждений, стук наших ботинок по сухой грязи с трудом заглушает окружающие стоны и рычание. Справа, когда мы проходим мимо, кровавая пасть щелкает на нас, как собака. Кости челюсти Разбойника проглядывают под влажной блестящей плотью, которая была отодвинута назад, обнажая корни его зубов. Десятки других тянутся к нам через забор, их деформированные пальцы огрызаются на каждого прохожего.
Воздух оглашает визг, когда одного из младших мальчиков хватают. Его тело волочится по грязи, прежде чем быстро соображающий мужчина постарше из нашей команды хватает его за ногу и отталкивает назад. Всхлипывая, мальчик держится за строительную сторону дорожки, уворачиваясь от протянутых рук.
Я притягиваю Абеля ближе к себе, вне их досягаемости, пока мы идем вдоль стены.
Монстры позади нас смеются и глумятся, передразнивая крики мальчика, и от звука их веселья мои щеки горят от гнева. Если бы я была своим отцом, я бы уже убила одного из них. Взяла бы свой пистолет и застрелила другого. Раздался бы шквал выстрелов, и люди попрятались бы. Кто-то мог бы сбежать. Может быть, я бы умерла, но это было бы лучше, чем ничего не делать. Меня тошнит от того, что мужчины постарше, которые идут вместе с нами, те кто наиболее способен сражаться с ними, следуют их командам, как овцы.
Узкая дорожка расширяется во внутренний двор, и мы достигаем входа в куполообразное здание, стены которого выложены чем-то вроде стеллажей высотой в четыре уровня с лестницами, расположенными вперемежку между ними. Еще больше людей в черных костюмах стоят на страже внутри, как будто ожидая нашего прибытия. Все они сняли свои маски, показывая, что под ними, как ни странно, находятся люди. Похоже, солдаты, судя по тому, как они все стоят по стойке смирно, хотя я никогда не думал, что человеческое существо может быть способно на такую жестокость.
Убийство совершено так равнодушно, как будто они были буйволами.
Солдат длинной черной палкой бьет по ногам каждого человека, направляя их вверх по лестницам и на полки.
— По пять на каждую койку! — кричит он и с силой опускает палку мне на икру. Я стискиваю зубы, боль отдается прямо в глаза, когда они затуманиваются от слез.
Лучше я, чем Абель, потому что, если бы он ударил моего брата, я бы, вероятно, сошла с ума от него и оказалась в луже крови.
Руки по бокам от Абеля, моя книга зажата подмышкой, я позволяю ему взбираться передо мной, ожидая пока он подтянется на каждой ступеньке, пока мы не доберемся до следующей открытой койки на втором уровне. На то, чтобы все мы устроились, уходит полчаса, и я замечаю, что на койках напротив нас лежат незнакомые мне мужчины и юноши, возможно, из другого улья.
— Добро пожаловать в Калико, говнюки! Никаких разговоров или движений. Если вам ночью понадобится помочиться, вы подождете до утра. Утром вы будете отсортированы и отправлены в назначенные здания. Кто-нибудь попытается сбежать? Я или мои коллеги здесь пристрелим вас на месте. Он оглядывается, обмениваясь резким кивком с двумя солдатами, которые стоят у него за спиной.
— Это, или мы отдадим тебя Разбойникам.
— Зачем ты это делаешь? Почему мы здесь? С одной из коек доносится голос.
Голова солдата двигается взад-вперед, его палка направлена вверх.
— Кто задал этот вопрос? Когда никто не отвечает, на его лице появляется злая ухмылка, и он качает головой.
— Никто, да? Прижимаясь к его спине, он расхаживает перед нами, а когда останавливается, достает пистолет из-за пояса, передергивает затвор и стреляет, не потрудившись посмотреть куда.
Хлопок взбудораживает толпу, пугая Абеля, который закрывает уши, и кто-то внизу чертыхается.
Я смотрю через край койки туда, где кровь просачивается на бетонный пол.
— Поймите одну вещь, — продолжает солдат.
— Здесь? Вы не более чем скот. Почему мы это делаем? Потому что мы можем, и вы ничего не можете с этим поделать. А теперь я предлагаю вам всем заткнуться нахуй и пойти спать.
Он поворачивается к одному из солдат и машет пистолетом в сторону входа.
— Брось это. Ублюдки много не ели неделями. Я уверен, что они оценят еду.
Дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда я смотрю, как солдат стаскивает мужчину с койки под нами. Красный след отмечает его путь через здание, пока он не исчезает за углом.
Рычание снаружи становится громче, возбужденнее, а дребезжание забора вызывает визуальные образы всех Рейтеров, сходящих с ума из-за выброшенного тела.
Я перекатываюсь на бок, притягивая Абеля ближе к себе.
— Будь тихим сегодня вечером, Абель. Не ходи на горшок. Никаких разговоров. Понял?
— Хорошо. Его пальцы переплетаются с моими, обхватывают его живот, и я пытаюсь не думать о том факте, что по обе стороны от нас лежат совершенно незнакомые люди. Один из них, я слышу сопение позади меня. Тот, что рядом с Абелем, смотрит на нижнюю часть койки над нами.