Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

— Кто и зачем мог убить Вику Кравцову? — тихо, хрипло произнес Рязанцев, словно размышляя вслух. — У кого поднялась рука на молодую талантливую женщину, на одну из самых ярких личностей из всех, с кем мне приходилось общаться? Я мог бы назвать достаточное число лиц, заинтересованных в том, чтобы убрать руководителя моей пресс-службы. Но я не стану этого делать. Тем, кто хоть немного знаком с сегодняшней политической реальностью, и так ясно, кому это могло понадобиться. Мотивы, на мой взгляд, тоже вполне понятны: запугать, показать, кто на самом деле в нашей стране хозяин, внести раскол в ряды фракции, посеять смуту и собрать свой грязный урожай.
Майор позавидовал железной выдержке партийного лидера. Он классно играл. Он знал, что каждое его слово, каждый жест будут потом сто раз разжеваны, прокомментированы прессой. Он должен говорить не просто с выражением, но с особенным выражением, он должен говорить достойно, важно, умно, и чтобы никто не догадался, как ему плохо сейчас и что сказать ему совершенно нечего.
— Я хочу обратиться к тому или к тем, кто сделал это, к заказчикам и исполнителям. Я уверен, эти люди сейчас видят и слышат меня. Знайте, я использую все свои силы, все свое влияние, чтобы вы предстали перед судом, — глаза Рязанцева, не моргая, смотрели в камеру, — всякому беспределу, всякому злу рано или поздно приходит конец. Не может такая огромная и прекрасная страна, как наша, существовать по законам бандитского беспредела. Я верю, что время, когда убийства оставались нераскрытыми, а убийцы спокойно жили среди нас, кончится очень скоро. Вы, которые сделали это, знайте: вам придется заплатить, и весьма дорого заплатить за жизнь Виктории Кравцовой.
— Евгений Николаевич, у нас уже очень много звонков, — мягко перебил его ведущий. — Давайте послушаем наших телезрителей.
Сначала какая-то дама представилась пенсионеркой, пылко призналась Рязанцеву в любви и со слезами в голосе выразила свое сочувствие. Потом суровый тенор с сильным кавказским акцентом поинтересовался, в чем лидер фракции "Свободный выбор" видит пути спасения русского народа.
Рязанцев отвечал красиво, но туманно, настолько туманно, что Арсеньев ничего не понял. А возможно, прослушал, поскольку в коридоре, прямо у его двери, раздался приглушенный мягкий смех его бывшей жены, потом невнятный, с придыханием мужской шепот, и дальше тишина, от которой у майора заложило уши, как при тяжелой посадке самолета. Вероятно, они вдвоем отправились в ванную. Саня сердито потряс головой, закурил очередную сигарету.
— Скажите, пожалуйста, — прозвучал мягкий, вкрадчивый голос в телевизоре, за кадром, — если вы придете к власти, каким образом вы собираетесь бороться с преступностью?
— Ну, прежде всего необходимо уничтожить условия, которые способствуют росту преступности. Нужно изменить моральный климат нашего общества, восстановить изуродованную систему ценностей, разработать настоящую, а не опереточную законодательную базу, необходимо платить нормальные деньги сотрудникам правоохранительных органов, — с легким вздохом ответил Рязанцев и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Евгений Николаевич, — голос за кадром был странный, какой-то бесполый, слишком высокий для мужчины, слишком низкий для женщины, — можно еще один вопрос, личного характера?
— Да, конечно.
— Как вы прокомментируете тот факт, что рядом с трупом вашего пресс-секретаря Виктории Кравцовой в ее квартире, в ее постели, был обнаружен труп гражданина США Томаса Бриттена… — последовал треск.
Анонима отключили. Лицо Рязанцева моментально исчезло из кадра. Появилась заставка, заиграла идиллическая музыка, которая предшествовала рекламному блоку, и щекастая домохозяйка с жарким придыханием призналась в тайной страсти к жидкости для дезинфекции унитазов.
Рязанцева больше не показали, никаких комментариев не последовало. Рекламный блок затянулся минут на двадцать.
* * *
Дежурную сестру разбудил сигнал тревоги, такой резкий, что она подпрыгнула на стуле, стукнулась коленкой о край стола и несколько секунд терла глаза, тупо глядела на пульт, пытаясь понять, в какую из палат надо бежать.
 
Было одиннадцать вечера, самое спокойное время. В десять больным давали успокоительные и снотворные препараты, и до пяти утра они Обычно спали. Продрав глаза, сестра обнаружила, что сигнал идет из тридцать четвертой палаты. Это была лучшая палата в маленькой частной клинике. Сутки пребывания стоили двести пятьдесят долларов. Медлить нельзя было ни минуты, и сестра помчалась по коридору.
Еще не добежав, она услышала отчаянный женский визг и очень удивилась. Не могла больная, получившая два часа назад положенную дозу галоперидола, так вопить. Сестра подумала: не позвать ли санитаров?
Больная, Галина Дмитриевна Рязанцева, страдала тяжелой формой инволюционного психоза, проявляла склонность к членовредительству и суициду. Сестре вовсе не хотелось оказаться наедине с какой-нибудь дрянью, которую могла проделать у нее на глазах свихнувшаяся супруга знаменитого политика. Например, на прошлой неделе Галина Дмитриевна умудрилась рассечь себе кожу на лбу, стукаясь головой о край раковины, и агрессивно протестовала, когда ей обрабатывали рану.
Между тем крик за дверью сменился нежной музыкой, и стало ясно, что в палате просто работает телевизор. Сестра решительно вошла, чтобы прекратить это безобразие.
Больная сидела на койке, поджав ноги и с ужасом глядя на экран. Там как раз взорвался автомобиль, и в черно-красном дыму парили фигурки людей, подхваченные взрывной волной. Приятный мужской голос заманчиво рассказывал о новом приключенческом сериале.
— Галина Дмитриевна, почему вы не спите? — ласково спросила сестра и выключила телевизор.
Больная вскрикнула и завозилась с одеялом, натягивая его до подбородка.
— Наконец-то! — прошептала она с трагическим надрывом. — Я так ждала вас! Пожалуйста, принесите мне пистолет.
— Галина Дмитриевна, ложитесь. Вам надо спать. Доктор запретил вам включать телевизор после девяти вечера, — сестра попыталась уложить больную, но та забилась в угол, скорчилась, обхватив колени, и сильно дрожала.
— Не прикасайтесь ко мне, это опасно! Просто принесите заряженный пистолет и покажите, на что там нужно нажимать. Остальное я сделаю сама. Это единственный выход для всех.
— Хорошо-хорошо, только сначала вы успокойтесь и лягте.
Сестра знала, что говорить бесполезно. Слов больная не слышит и смысла их не понимает. Если механизм обострения запущен, его можно остановить только большой дозой успокоительных препаратов. Вероятно, на Галину Дмитриевну подействовал какой-нибудь кровавый ночной боевик.
— Что же вы стоите? У вас нет оружия? Попросите у охраны! Надо покончить с этим, так больше невозможно, — заявила Рязанцева, глядя на сестру красными огромными глазами.
— Завтра утром придет доктор, вы с ним поговорите, — ласково улыбнулась сестра, — утро вечера мудреней, правда ведь? Давайте-ка мы сейчас выпрямим ножки, расслабимся, ляжем и будем спать. Я с вами посижу, если вам страшно.
— Мне ничего уже не страшно. Со мной все кончено, — Галина Дмитриевна всхлипнула, глаза ее наполнились слезами, — но вы должны меня выслушать. Пока я жива, будут страдать другие. Пистолет самая надежная вещь. Таблетки и уколы могут не подействовать. Но я должна знать, что с Женей, где он! Я должна увидеть его!
— С вашим мужем все в порядке, — механическим голосом ответила сестра, отперла шкафчик с лекарствами, — а вам надо спать.
— Я заслуживаю смерти и давно мертва, потому что я убийца, а убийца не должен жить. Я страшно, чудовищно виновата. Но почему страдают другие? Это очень больно, когда из-за тебя кто-то страдает… — Больная сползла на пол, с тяжелым костяным стуком упала на колени, повторяя:
— Я не хочу жить, не надо меня жалеть.
В коробке осталась последняя ампула аминазина. Сестра хотела надломить ее, но как раз в этот момент больная стремительно подползла к ней и схватила за ноги. Ампула выскользнула из рук.