Городская фэнтези-2006
Да, я знаю. Ты тоже перед боем вонзал в землю меч и обращался с молитвой к Создателю, глядя на рукоять в форме креста.
Меня прошиб холодный пот.
Бремя воина. Откуда мне так хорошо знаком потаенный смысл этого сочетания слов?
Я смотрел на крест, удобно лежащий в ладони, и продолжал ощущать его тепло.
Нет. Это откровенный бред. Я не могу разговаривать с только что выпиленной металлической заготовкой.
Голос в моем рассудке смолк. Либо он испугался моей реакции, либо я действительно говорил с собственным воображением. Последнее показалось мне предпочтительнее, иначе следовало признать, что пора обращаться к психиатру.
Аккуратно зажав заготовку в тиски, я выключил компьютер, погасил свет и ушел спать. В первый и последний раз в ту ночь мне удалось бежать от самого себя, наглухо отгородившись полным неверием от внезапных ранящих мыслей и ощущений.
* * *Утром я встал поздно, невыспавшимся, совершенно сбитым с толку. Весь остаток ночи мне снились странные образы, не имевшие на первый взгляд ни единой точки соприкосновения с реальностью.
Мне очень хотелось спросить у Ланы, что означала ее вчерашняя фраза: «Теперь он со мной». Однако я удержался от вопроса, чувствуя скептический настрой своего сознания.
Собственно, оставался один путь — наверх, к кресту, но, поднявшись на второй этаж, я лишь мельком взглянул на зажатую в тисках заготовку и сел за компьютер.
Почему именно «Раммштайн»?
Раньше я не задавался подобным вопросом, хотя, по логике вещей, следовало его задать. Слишком резко все произошло. Столько лет отдавать предпочтение Цою, Бутусову, Гребенщикову, и вдруг — незнакомая до недавней поры немецкая группа, о которой мне не известно ровным счетом ничего.
Соединившись с Internet, я вошел в поисковую систему Rambler, задал ключевые слова для поиска и коснулся клавиши ввода.
К моему удивлению, информации оказалось в избытке. Однако по мере чтения биографии группы меня постепенно охватывало разочарование. Не за что зацепиться.
Наткнувшись на тексты песен (на немецком языке, естественно), я скопировал их и перешел на страницу онлайн-переводчика. Нет, к своему разочарованию, я не нашел в текстах песен никаких явных аналогий со странными видениями последних суток. Скорее всего, музыка просто совпадение, подумалось мне. Конечно, слушая мелодию, без понимания слов легко представить себе любую картинку — это вопрос работы воображения. Например, вступление композиции «Nebel» гармонично сочеталось с моим представлением о плавном полете над заснеженным полем. Однако перевод песни убедительно показал, что в тексте нет даже намека на крест, храм, лишь упоминание тумана совпадало с моим вчерашним видением…
В конце концов я разозлился сам на себя. Вечно ищу проблемы там, где их нет. Слышатся голоса? Ну и что? С раннего детства я мысленно спорю сам с собой, обдумывая ту или иную житейскую задачу. Почему тогда вчера ночью я вдруг приписал возникший в моем рассудке голос неодушевленной металлической заготовке? Только оттого, что крест был теплым, казался живым?
С такими мыслями я включил свет над импровизированным верстаком.
3
Два часа спустя я закончил грубую обработку: убрал весь лишний металл, придал оконечностям креста заостренную форму лезвий, сделал двустороннюю выборку в той части, где предполагалась рукоятка, оставив за ней короткое двухсантиметровое лезвие, действительно похожее на наконечник копья.
Теперь наступал самый долгий и ответственный этап: при помощи напильника я должен был придать лезвиям правильный угол заточки, начиная от размеченных кровостоков и заканчивая рабочей режущей частью.
Здесь главное — твердость руки и спокойствие. Завалить плоскость можно двумя-тремя неверными движениями, а вот исправить ошибку будет во сто крат сложнее.
Никто более не пытался заговорить со мной, я не ощущал стороннего давления на разум и постепенно забылся, втягиваясь в ритм движений. Напильник слегка вибрировал в руках, снимая один за другим тонкие слои металла. Мысли текли плавно, взгляд не сосредотачивался на деталях, пока мои усилия не обозначили явные скосы кинжальной заточки центрального лезвия.
Срыв произошел внезапно.
Нет, у меня не дрогнула рука, не изменился ритм достаточно монотонных, утомительных движений, но лезвие перед глазами вдруг начало терять черты, расплываться, словно все окутала чернота, а на шероховатой поверхности металла отразились огни беснующегося пожарища.
Мое сознание неодолимо потянуло в темный водоворот…
Это была страшная ночь.
Ментальное рождение и физическая смерть неразрывно переплетались меж собой, даруя способность осознавать мир и тут же покрывая пеплом любое чаяние.
Город пылал.
Нападение произошло за глухую полночь, когда не спит только нечисть. Двое распахнутых ворот — в нижнем кольце стен и в барбакане верхнего укрепления — немо кричали о предательстве, щерясь в огонь пожарищ пустыми провалами отомкнутых створов.
Враг был повсюду.
Хранитель, отягченный кровью, то взмывал вверх к серым равнодушным небесам, то стремительно снижался, плутая меж черными, плюющими искрами столбами дыма. Воины пали, и теперь темные приливные волны, продолжавшие накатываться на город со всех сторон, будто гонимые злой вездесущей силой, практически не встречали сопротивления. Неистовая злоба металась по кривым улочкам меж пылающих домов, смерть уже пресытилась, ее рвало кровью на истоптанный в кашу, покрытый хлопьями сажи снег, но чернота продолжала наступать, алчность и ненависть уже переродились, захмелели, еще раз сошли с ума от безнаказанности легких убийств.
Предательство.
Высокие зубчатые стены, полуодетые павшие воины, распахнутые ворота.
Он несся над прогорклой землей, выкрикивая единственное имя, но не слышал иного ответа, кроме треска пожарищ, звериных рыков похоти и отчаянных предсмертных стонов. Хранитель не ведал страха, но самосознание, родившееся этой ночью, в полной мере вкусило иной рок: он ощущал безысходность.
Хозяйка исчезла. Он не чувствовал ее тепла в ледяной бездне своего полета.
Если бы она сразу вдохнула в него настоящую жизнь… Он помнил ласковый жар кузницы, ритмичные удары молота, тихие голоса, взгляд покрасневших глаз в обрамлении глубоких морщин. Его выковали, закалили, опробовали на прочность, ошлифовали до зеркального блеска, а затем тщательно сокрыли смертельные лезвия в ножны, повторяющие форму креста.
Хозяйка носила его на груди, ласково называя «хранителем».
Он с благодарностью впитывал ее тепло и постепенно, на протяжении многих лет, по капле собирал энергию жизни. Ее аура постепенно меняла структуру стали, пока Хранитель не начал смутно воспринимать окружающий мир. Не сам, конечно. Энергия Хозяйки, воплощенная в мыслях, резонировала в нем, пробуждая отклик.
Она обладала великой силой.
Юная, прекрасная, владеющая древним знанием, она отдавала предпочтение своему дару, развивая, совершенствуя его, не желая замечать взглядов мужчин, подчиняясь лишь позывам собственной души.
Не в этом ли крылся один из истоков страшной ночи?
Любовь и ненависть ходят, как известно, рука об руку.
Среди тех, кто боготворил Хозяйку, Хранитель ощущал людей, источающих эманации вязкой тьмы, но сейчас ее источники исчезли, растворились в прогорклом мраке, оставив взамен вязкую патоку полуживотных мыслей, затопивших пылающий город.
Он запомнил каждого из них в лицо и сейчас, изнывая от горя, жалел лишь об одном: почему его окончательное пробуждение не наступило раньше, почему только сейчас пришла способность оторваться от грешной земли и лететь, вращаясь в потоках диких необузданных энергий, ощущая, как дрожит воздух…
Напильник сорвался.
Я сидел, совершенно потеряв ощущение реальности, не чувствуя крови, что выступила из ссадины и капала на пол. Наконец, очнувшись, я посмотрел на руку, машинально отер кровь лежавшей рядом тряпкой и, закурив, в глубокой задумчивости перевел взгляд на Nebel.