Сестры
Первое, в аптеку. Второе, в магазин. Третье, надо же маме сказать! Лиза вскочила на ноги. Быстро оделась, заправила постель. Заглянула в комнату родителей, на кухню. Похоже, они уже ушли на работу. Постучала к Кате с Кириллом. Сонный голос сестры спросил, чего надо.
— Кать, выйди, пожалуйста, на минуту. — Подождала за дверью. Показалась растрепанная голова. — У бабушки с сердцем плохо, — начала Лиза без предисловий. — Я еду в деревню. Скажешь маме. И вот еще что. Съезди ко мне на факультет, обрисуй в учебной части ситуацию, а я сейчас бумагу напишу, что по семейным обстоятельствам на неопределенное время исчезну.
— А как же учеба? — испуганно спросила Катя, она спросонья никак не могла осмыслить происшедшее.
— До сессии еще два месяца. Успею подтянуть. Все, — Лиза пожала плечами. — Когда увидимся, не знаю. Ладно, иди досыпай.
— Да какой теперь сон, — протянула сестра, однако тут же просочились мысли о теплой постели и нежных руках Кирилла. — Если будет нужно, я тоже подъеду, — все же нашла она необходимым добавить.
— Я позвоню. Сильно не волнуйтесь.
Лиза собрала одежду, книги, тетради. Сумка получилась объемная и тяжелая, а еще продукты. С благодарностью вспомнила, что на станции ее встретит Толя, посидела перед дорожкой пару минут и решительно поднялась. Пора.
Улица встретила ее солнцем и суетой. Было еще совсем рано, рынок около метро только начинал оживать, лениво и неохотно передвигались торговцы, переставляли ящики; мужики, столпившиеся небольшой группкой у киоска — один в заляпанной краской куртке, другой с большим грязным пятном на штанине вдоль всей ноги (наверное, упал), третий с бельмом на глазу и кривой усмешкой, — поглядывали с лукавым вожделением на выставляемые в витрине разноцветные бутылки и с деловым видом переговаривались о пустячном. Дворник вяло подметал большой метлой из прутьев вчерашний мусор. Нищие с привычно страдальческими лицами уже сидели на своих законных местах, словно никуда и не уходили на ночь. День наполнялся ровным шумом.
Лиза спешила. Тяжелую сумку приходилось на ходу часто перекладывать из одной руки в другую. От этого походка становилась немного утиной. В метро удалось сесть, сумка примостилась под лавкой, за ногами. Закрыла глаза и постаралась вспомнить, все ли купила. Получалось, что все. Однако на сердце по-прежнему было беспокойно, словно забыла что-то важное.
А в электричке Лиза даже немного поспала. Без сновидений, коротким глубоким сном. Когда открыла глаза, ощутила бодрость. Ощущение безнадежности, накатившее после ночного сна и утреннего звонка, исчезло. Теперь чувствовала себя сильной и нужной, стала с нетерпением поглядывать в окно, скоро ли ее станция. Хотелось поскорее увидеть бабушку, обнять ее ставшее хрупким тело, поцеловать в морщинистую щеку, почувствовав на губах старчески нежную кожу.
Наконец, поезд замедлил ход. Подъезжали. Лиза с легким оханьем подняла сумку, глянула в окно, тут же увидела Толю и заспешила к выходу.
Он тоже сразу заметил ее, подбежал, взял поклажу.
— Ну, вот и свиделись, — сказал с улыбкой.
Лиза прильнула к нему. Толя обнял ее одной рукой (в другой был ее багаж), и так постояли — как два очень близких человека, которые надолго разлучались.
— Как бабушка?
— Сегодня получше, — охотно ответил он. — А вчера напугала всех.
— А что же ты вчера не позвонил? — Они уже шли по дороге.
— Не хотел срывать вас на ночь глядя. Ты не беспокойся, — поспешно добавил он. — Я с ней сидел.
— Спасибо тебе, Толя, — Лиза ему улыбнулась. — Ты становишься нашим ангелом-хранителем.
— Это вы, Елизавета Никитична, сильно преувеличиваете, — сказал он, усмехаясь, однако видно было, что слова Лизы его приятно удивили.
Бабушка поднялась навстречу с причитаниями:
— Лизанька, детка, да что же ты примчалась, со мной все в порядке, я и Толе говорила: не звони моим, нечего их тревожить, а он не послушал, а мне сегодня совсем уже и хорошо… — Слова сыпались из Нины Григорьевны без пауз, словно она долго копила их, а сейчас в один момент выпустила из заточения.
— Ты как будто и не рада меня видеть, — с легким упреком сказала Лиза, обнимая бабушку.
— Что ты, что ты, — всерьез испугалась бабушка. — Как можно говорить такое.
— Тогда слушай меня. Ты сейчас же идешь в постель. Тебе лежать надо. — Голос Лизы приобрел твердость, Нина Григорьевна, робко посмотрев на внучку, перечить не решилась.
Однако, укладывая свое уже не очень послушное тело в постель, не удержалась, поворчала немного. А кто же работать будет? И в огороде дел полно, и в саду, и землю к посадкам пора готовить… Но скорее так, для порядка.
Забота внучки очень тронула ее, и, когда Лиза ненадолго вышла из комнаты, бабушка тихонько, чуть воровато вытерла глаза уголком пододеяльника.
Дел и правда оказалось полно. Они цепко ухватили Лизу и закружили ее, не давая опомниться. Дни мелькали. Если вдруг выдавалась свободная минута, то в такие моменты внучка сидела с бабушкой, болтала с ней о пустяках, разгадывала кроссворды. Причем Нина Григорьевна, по большей части не знавшая заковыристых слов, порой отвечала будто и невпопад, а точно или вспоминала из своей молодости что-то такое, о чем Лиза и понятия не имела, при этом категорично заявляя: ну как же ты не знаешь, быть такого не может.
Иногда по вечерам заходил Толя. Лиза накрывала стол, садились ужинать. Толя рассказывал деревенские новости, в основном из желания повеселить Нину Григорьевну, — он оказался хорошим рассказчиком. Над историей о том, как поссорились Маланья Кузьминична с Агафьей Тихоновной, две самые крикливые бабы в деревне, хохотали до слез, хотя сама история была довольно-таки незамысловатой. Маланье привезли телегу с навозом, а разворачиваться для заезда на ее огород стали перед домом Агафьи. Колесо телеги возьми да и попади в глубокую весеннюю колею, телега опрокинулась, повалила забор и вместо огорода Маланьи крепко унавозила двор Агафьи. Та схватила в сарае топор и бросилась на зловредную соседку, но не добежала — поскользнулась на навозе, благодаря чему обошлось без крови, зато крику было на всю округу.
Когда бабушка засыпала, Лиза с Толей сидели на веранде, негромко переговаривались. Толя, немного стыдясь своего скудного образования, просил девушку давать ему книги, которые стоит почитать. Та охотно снабжала его и потом, когда парень, проглотив очередной том, снова приходил к ним в гости, они обсуждали прочитанное до хрипоты. Восприятие Толи, не испорченное шаблонными мнениями, часто не совпадало с оценками Лизы, его суждения оказывались неожиданными и даже, на первый взгляд, вздорными, однако, выслушав его доводы, девушка нередко с Толей соглашалась, не уставая удивляться про себя его оригинальному уму.
Однажды он со смехом признался ей, что совсем бросил пить, из-за чего его авторитет среди старых друзей начал стремительно падать. Вышел даже крупный разговор на тему: нас на бабу променял. Однако, прочитав перед изумленной публикой короткую лекцию по философии пития, Толя и инцидент замял, и лидерство свое сохранил.
В этих тихих задушевных вечерах было нечто идиллическое. Лиза часто вспоминала Катю с Кириллом, их неровную жизнь. И казалось ей, что Москва с ее бесконечной суетой и маетой незаметно разъедает в людях их истинную суть, заменяя ее завистью, карьеризмом и озлобленностью. Что блеск столичной жизни напоминает яркий блеск золота, но золота всего лишь самоварного.
Через день ходила на станцию звонить домой, узнавала новости и каждый раз откладывала свою поездку в Москву. Однако из последнего разговора с Катей стало ясно, что надо показаться на факультете: в мае намечалась научная студенческая конференция и на кафедре ждали от Лизы заявки. Так что огород огородом, а съездить в Москву придется. Тем более что бабушка в последнее время чувствовала себя вполне прилично.
Ехать решила на следующий день.
18
Москва встретила Лизу городским гамом и гарью. Вначале девушка была поражена ощущением, что, оказывается, очень отвыкла. Затем на смену пришла неловкость: от слишком простой одежды, от рук, в трещинки которых въелась земля, от отсутствия прически — уже месяца четыре не была у парикмахера. Обилие красивых, надушенных, празднично одетых людей смущало. Она никак не представляла, что настолько забыла город.