А.А. Фет. очерк жизни и творчества
В. П. Боткин писал в это время сестре, убеждая ее примириться с решением Фета «Это деятельность, которая займет Фета и даст ему ту душевную оседлость, которую ты, Маша, не довольно ценишь в муже, ибо литература теперь для него не представляет того, что представляла прежде, при ее созерцательном направлении».
Помещик — это то социальное положение, которое наиболее соответствовало устремлениям Фета. «Он теперь сделался агрономом-хозяином до отчаянности, — пишет Тургенев Полонскому все под тем же впечатлением первой встречи с Фетом-помещиком, — отпустил бороду до чресл — с какими-то волосяными вихрами за и под ушами — о литературе слышать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом».
В 1862 г. Фет выступил в печати как помещик-публицист. В своих «Записках о вольнонаемном труде» и очерках «Из деревни», печатавшихся в «Русском вестнике», Фет пеняет на власти за то, что они якобы плохо защищают помещичью собственность и помещичьи интересы от крестьян и наемных рабочих.
Эти очерки возбудили негодование всей передовой печати. Отпор, который был дан Фету, не ограничился его публицистикой. Когда в 1863 г. вышло двухтомное собрание стихотворений Фета, оно было встречено градом насмешек, пародий и оскорблений. Цитированный выше отзыв Салтыкова-Щедрина в «Современнике» по своему корректному тону был исключением. Вот такую участь предсказывает изданию Д. И. Писарев, сменивший в глазах большинства читателей умершего Добролюбова и заточенного Чернышевского в роли первого критика «Со временем <…> продадут его пудами для оклеивания комнат под обои и для завертывания сальных свечей, мещерского сыра и копченой рыбы. Г. Фет унизится таким образом до того, что в первый раз станет приносить своими произведениями некоторую долю практической пользы». Товарищ Писарева по журналу «Русское слово» В. А. Зайцев также лишь потешается над Фетом «Такое занятие, как выдумывать такие стихи, ничем не отличается от перебирания пальцами, которому с наслаждением предаются многие купчихи». «…Он в стихах придерживается гусиного миросозерцания», — в таком тоне написана рецензия Зайцева на издание 1863 г.
После выхода нашумевших статей Фета такой тон в радикальной журналистике стал обычным. Больше всего занимаются Фетом поэты демократического сатирического журнала «Искра», не устающие пародировать его стихи и смеяться над соединением в его лице поэта, воспаряющего над всем земным, с прижимистым помещиком.
Все это, впрочем, длилось недолго. Подведя в 1863 г. итог 25-летней поэтической работе двухтомным собранием стихотворений, Фет затем, можно сказать, ушел из литературы. Новых сборников в 60-е и 70-е годы он не издает и почти не появляется в журналах. О нем скоро перестают писать, а если вспомнят к слову, то говорят как о поэте давно забытом.
В эти годы Фет занимается многообразными хозяйственными делами (тут и полевое хозяйство, и мельница, и конский завод), с 1867 г. в течение десятилетия служит мировым судьей, стихов почти не пишет, а досуг заполняет преимущественно занятиями философией, стремясь найти в ней твердую опору для своих взглядов и симпатий.
К 70-м годам Фет становится восторженным и безоговорочным поклонником немецкого философа-идеалиста Шопенгауэра. Увлечение Шопенгауэром испытал не один Фет его не избегли такие близкие Фету писатели, как Тургенев и Толстой; но для Фета на всю дальнейшую жизнь Шопенгауэр стал оракулом. «Шопенгауэр, — писал Фет уже в конце жизни, — для меня не только последняя крупная философская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собою возникают в душе каждого».
Мировоззрение прогрессивных мыслителей домарксистской эпохи было просветительским. Просветители стремились изменить общественный строй в соответствии с «естественно-разумными» идеалами. Шопенгауэр же отрицал значение разума в жизни общества, уверял, что человечество, как и все живое, руководится не разумом, а инстинктами, бессознательной «волей». История, по Шопенгауэру, ничего существенного в человеке и обществе не изменяет, прогресс — мираж, а любые попытки сознательного изменения строя человеческой жизни бессмысленны и безнадежны.
Шопенгауэр уверял, что в мире царствует и всегда будет царствовать страдание. Фет с явным удовольствием повторяет пессимистические утверждения Шопенгауэра, оправдывая ими любые несправедливости социального строя мир плох по существу, мир устроен так, что «соловьи клюют бабочек», стараться изменить мир в сторону свободы и справедливости могут только «невежды» и «глупцы».
Шопенгауэр отрицал значение разума в сфере искусства. Основным свойством искусства он считал его независимость от «головных» понятий и от какой бы то ни было связи с житейскими задачами и практическими целями. Разум, учил Шопенгауэр, способен лишь на «низшее» познание, определяемое целями, которые ставятся инстинктивной «волей». Это — узкое, необъективное, подчиненное познание. «Высшее» познание, схватывающее действительный образ мира в его сущности, доступно только искусству, только художнику, творящему в состоянии бессознательного вдохновения; подлинное искусство непреднамеренно, иррационально, не связано с жизненной борьбой.
Эти идеи Фет не уставал повторять. «Цельный и всюду себе верный Шопенгауэр говорит, что искусство и прекрасное выводит нас из томительного мира бесконечных желаний в безвольный мир чистого созерцания; смотрят Сикстинскую Мадонну, слушают Бетховена и читают Шекспира не для получения следующего места или какой-либо выгоды».
Круг людей, с которыми Фет общается в 60-е и 70-е годы, почти ограничен жителями Мценского уезда. Литературные связи распадаются.
Поддерживаются родственные отношения с Боткиным, как и Фет, ушедшим из литературы. Отношения с Тургеневым все более охлаждаются на почве углубляющегося расхождения общественно-политических взглядов и заканчиваются в 1874 г. резким разрывом; состоявшееся через несколько лет примирение не восстановило прежних дружеских отношений.
Единственным близким Фету человеком из числа писателей в эту пору является Лев Толстой, с которым Фет часто видится и переписывается. «Вы оба моя критика и публика, и не ведаю другой», — пишет Фет в 1878 г. Льву Толстому и его жене. В свою очередь Толстой пишет Фету «Вы человек, которого, не говоря о другом, по уму я ценю выше всех моих знакомых и который в личном общении дает мне тот другой хлеб, которым, кроме единого, будет сыт человек»; «Я свежее и сильнее Вас не знаю человека»; «От этого-то мы и любим друг друга, что одинаково думаем умом сердца, как вы называете».
Основания для сближения Толстого с Фетом в 60 — 70-е годы имелись. Оба они в одно и то же время решают отойти от литературной жизни и жить помещиками. Оба увлекаются философией Шопенгауэра. Отвергая прогресс, как выдумку «литераторов» и «теоретиков» с их якобы «головными», нежизненными понятиями, и Толстой и Фет противопоставляют человеческому разуму и движению истории «вечные начала» органической, стихийной, «роевой» (как выражается Толстой в «Войне и мире») жизни. Но для Толстого эти умственные веяния были лишь этапом, Фет же остался им верен до конца жизни.
Однако и в 60-е годы отношение Толстого и Фета к жизни было совершенно разным. Толстой мучительно бьется над вопросами о правде, добре и о счастье народа; Фет же своим антиисторизмом и биологизмом оправдывает равнодушие к людским судьбам, обосновывает право уходить от человеческих скорбей в сферу «чистой красоты». В самой философии Шопенгауэра для Толстого существенное значение имела этика, основанная, как известно, на принципе сострадания, Фет же остался равнодушен к этой части учения своего философского кумира.
Совершенно чужд Толстому классовый помещичий эгоизм Фета. Он вызывал негодование Тургенева. «Какой перл выкатился у Вас в последней фразе Вашего письма! — пишет Тургенев Фету 30 октября 1871 г. — „Покупайте у меня рожь по 6 руб., дайте мне хороших рабочих за 3 руб., дайте мне право тащить в суд нигилистку и свинью за проход по моей земле, не берите с меня налогов — а там хоть всю Европу на кулаки!" Это „не берите с меня налогов"' — просто восторг! Государство и общество должно охранять штабс-ротмистра Фета как зеницу ока — а налогов с него — ни-ни!».