А.А. Фет. очерк жизни и творчества

 Как здесь свежо под липою густою — 
 Полдневный зной сюда не проникал, 
 И тысячи висящих надо мною 
 Качаются душистых опахал. 
 А там, вдали, сверкает воздух жгучий, 
 Колебляся, как будто дремлет он. 
 Так резко-сух снотворный и трескучий 
 Кузнечиков неугомонный звон. 
 За мглой ветвей синеют неба своды, 
 Как дымкою подернуты слегка, 
 И, как мечты почиющей природы, 
 Волнистые проходят облака. 
«Тишина полуденного зноя тяготела над сияющей и заснувшей землей <…>. Под липой было прохладно и спокойно; <…> как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы. Сладкий запах с каждым дыханием втеснялся в самую глубь груди <…>. Вдали, за рекой, до небосклона все сверкало, все горело; изредка пробегал там ветерок и дробил и усиливал сверкание; лучистый пар колебался над землей <…>. Кузнечики трещали повсеместно; и приятно было слушать это горячий звук жизни, сидя в прохладе, на покое он клонил ко сну и будил мечтания».
Здесь близки не только меткие и тонкие наблюдения над явлениями природы; близость распространяется на ощущения (например, снотворность треска кузнечиков), на образы (образ заснувшей земли, «почиющей природы»). Разумеется, эта параллель не свидетельствует о заимствовании Тургеневым деталей и образов из стихов Фета, а лишь о близости творческих путей обоих писателей.
Еще более, чем Тургенев, Фет стремится к фиксации изменений в природе. Наблюдения в его стихах постоянно группируются и воспринимаются как фенологические приметы. Пейзажи Фета не просто весенние, летние, осенние или зимние. Фет изображает более частные, более короткие и тем самым более конкретные отрезки сезонов. Вот, скажем, приметы поздней осени
 Сбирались умирать последние цветы 
 И ждали с грустию дыхания мороза; 
 Краснели по краям кленовые листы, 
 Горошек отцветал, и осыпалась роза. 
 Над мрачным ельником проснулася заря, 
 Но яркости ее не радовались птицы; 
 Однообразный свист лишь слышен снегиря, 
 Да раздражает писк насмешливой синицы. 
(«Старый парк»)
 А вот приметы конца зимы 
 Еще весны душистой нега 
 К нам не успела низойти, 
 Еще овраги полны снега, 
 Еще зарей гремит телега 
 На замороженном пути. 
 Едва лишь в полдень солнце греет, 
 Краснеет липа в высоте, 
 Сквозя, березник чуть желтеет, 
 И соловей еще не смеет 
 Запеть в смородинном кусте. 
 Но возрожденья весть живая 
 Уж есть в пролетных журавлях, 
 И, их глазами провожая, 
 Стоит красавица степная 
 С румянцем сизым на щеках. 
Эта точность и четкость делает пейзажи Фета строго локальными как правило, это пейзажи центральных областей России.
Фет любит описывать точно определимое время суток, приметы той или иной погоды, начало того или иного явления в природе (например, дождя в стихотворении «Весенний дождь»).
Прав С. Я. Маршак в своем восхищении «свежестью, непосредственностью и остротой фетовского восприятия природы», «чудесными строками о весеннем дожде, о полете бабочки», «проникновенными пейзажами», — прав, когда он говорит о стихах Фета «Его стихи вошли в русскую природу, стали ее неотъемлемой частью».
Но тут же Маршак замечает «Природа у него — точно в первый день творения кущи дерев, светлая лента реки, соловьиный покой, журчащий сладко ключ… Если назойливая современность и вторгается иной раз в этот замкнутый мир, то она сразу же утрачивает свой практический смысл и приобретает характер декоративный».
У Некрасова природа тесно связана с человеческим трудом, с тем, что она дает человеку, — у Фета природа лишь объект художественного восторга, эстетического наслаждения, отрешенного от мысли о связи природы с человеческими нуждами и человеческим трудом.
Фетовский эстетизм, «преклонение перед чистой красотой», порою ведет поэта к нарочитой красивости, даже к банальности. Можно отметить постоянное употребление таких эпитетов, как «волшебный», «нежный», «сладостный», «чудный», «ласкательный» и т. п. Этот узкий круг условно-поэтических эпитетов прилагается к широкому кругу явлений действительности. Вообще эпитеты и сравнения Фета иногда страдают некоторой слащавостью девушка — «кроткий серафим», глаза ее — «как цветы волшебной сказки», георгины — «как живые одалиски», небеса — «нетленные как рай» и т. п.
 
Можно отметить наличие мифологических имен в качестве условных «поэтизмов» в стихах Фета 40— 50-х годов, т. е. тех лет, когда это было уже архаично. В чудесных описаниях морского залива Фет поминает то Феба с Фетидой («Ночь весенней негой дышит…»), то Амфитриту с Авророй («Как хорош чуть мерцающим утром…»), за пароходом у него пляшут нереиды («Пароход») и т. п.
И такими же условно-эстетическими являются у атеиста Фета религиозные мотивы «жизни двойной», возрождения «на лоне божески-едином», используемые иногда для концовки стихотворения. Так, реалистическое описание моря кончается мотивом души, которая «без корабля» «помчится в воздушном океане», освобожденная от связи с телом («На корабле»), тучи вызывают образ архангела, который их «на нивы навевает» («Нежданный дождь») и т. п.
Но все это не оправдывает распространенного определения поэзии Фета как «эстетского» искусства. Поэзию Фета нельзя понять, если не видеть, что элементы условной красивости спаяны в ней с живым, конкретным и сильным отражением реальности. Скажем, отмеченные Добролюбовым слова о Юпитере и Гее в стихотворении «Первая борозда» следуют за такими точными и свежими наблюдениями
 Ржавый плуг опять светлеет; 
 Где волы, склонясь, прошли, 
 Лентой бархатной чернеет, 
 Глыба взрезанной земли. 
(«Наши поэты большею частию не избегают аллегории. Смотрит <…> поэт, как мужик землю пашет, и тотчас представляет нам.
 Как Юпитера встречает 
 Лоно Геи молодой…» 
В стихотворении «Дул север, плакала трава» к соловью применен банальный, условный эпитет «любовник роз». Но в этом же стихотворении появляются совсем уже не эстетизированные «соловьихи» с «хрипливым свистом».
Маяковский заметил, что в стихах Фета постоянно упоминается «конь» и никогда — «лошадь». «Конь — изысканно, лошадь — буднично». Наблюдение верное слово «лошадь» в стихах Фета почти не попадается. Но зато мы находим в его стихах и «донца», и «аргамака», и «пристяжную», и «стригуна», т. е. видовые названия лошади, дифференцированные по породе, возрасту, рабочим функциям.
Стремления к конкретности и к эстетизации у Фета борются, и эту борьбу иногда отражает творческая история стихотворений. Вот, например, три последовательные редакции начальной строфы стихотворения «Ты видишь, за спиной косцов…».
1-я — журнальная — редакция
 Ты видишь, за спиной косцов 
 Сверкнула сталь в закате ярком, 
 И поздний дым от их котлов 
 Упитан праздничным приварком. 
2-я редакция
 Ты видишь, за спиной косцов 
 Сверкнула сталь лучом багровым, 
 И поздний пар от их котлов 
 Упитан ужином здоровым. 
 Окончательная редакция 
 Ты видишь, за спиной косцов 
 Сверкнули косы блеском чистым, 
 И поздний пар от их котлов 
 Упитан ужином душистым. 
Конечно, не только конкретностью и детальностью сильны стихи Фета о природе. Их обаяние прежде всего — в их эмоциональности. Конкретность наблюдений сочетается у Фета со свободой метафорических преобразований слова, со смелым полетом ассоциаций. Помимо фенологических примет ощущение весны, лета или осени может создаваться такими, скажем, образами «дня»