Поэтика. История литературы. Кино.

Слух современников, воспитанный на Пушкине и Лермонтове, был оскорблен Некрасовым [18].
Современники, конечно, хорошо знали, что Некрасов умело владеет классической традицией русского стиха. Такие стихотворения, как «Родина», "Пускай мечтатели осмеяны давно…", «Муза», "За городом", — видная струя его поэзии. Свою «Музу» он начинает парафразой из «Музы» Пушкина, в стихах "Блажен незлобивый поэт…" подчеркивает «Пророка» Лермонтова:
 
 
Его преследуют хулы:
 
Он ловит звуки одобренья
 
Не в сладком ропоте хвалы,
 
А в диких криках озлобленья.
 
И веря и не веря вновь
 
Мечте высокого призванья,
 
Он проповедует любовь
 
Враждебным словом отрицанья.
 
 
У него часты повторения классических стиховых формул. Ср. "И с отвращением кругом кидая взор" ("Родина") с пушкинским: "И с отвращением читая жизнь мою"; ср. "А ты?.. ты также ли печали предана?.." ("Да, наша жизнь текла мятежно…") с пушкинским: "Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен" ("Ненастный день потух…") и т. д.
Перед самою смертью он пишет "Пускай чуть слышен голос твой…", "Мне снилось: на утесе стоя…" — стихотворения, и по строфике, и по лексике, и в особенности по ритмико-синтаксическому рисунку [19] примыкающие к пушкинскому стиху:
Сниму с главы покров тумана
И сон с отяжелевших век.
Но ты воспрянешь за чертой
Неотразимого забвенья [20].
Столь же обычен у него классический метафорический стиль с широко развитым параллелизмом ("Последние элегии").
И все-таки современники правы, что не так внимательно отнеслись к этой стороне Некрасова; этот стиль у него ценен и особо значителен только на фоне остальных элементов его поэзии; сами же по себе эти формулы не носят на себе печати остроты и скорее воспринимаются как штампы. Другие же элементы, в которых, по-видимому, вся сущность дела, гораздо более сложного происхождения, и главное значение получает здесь вопрос о прозе, о прозаизмах поэта Некрасова.
Некрасов начинает с баллад и высокой лирики; самое значительное для него в молодости имя — Жуковский. Он быстро исчерпывает этот род и начинает его пародировать. Некрасовские пародии на Лермонтова долго потом вызывали возмущение; однако совершенно очевидно их значение для Некрасова. Сущность его пародий не в осмеивании пародируемого, а в самом ощущении сдвига старой формы вводом прозаической темы и лексики. Пока эта форма связана с определенными произведениями ("Спи, пострел, пока безвредный!..", "И скучно, и грустно, и некого в карты надуть…"), колебание между обоими реальными произведениями, возникающее в результате такой пародии, вызывает комический эффект. Но как только ощутимость другого определенного произведения исчезает, разрешена проблема ввода в старые формы новых стилистических элементов. Пародия Некрасова (как и всякая другая стихотворная пародия) совмещала ритмо-синтаксические фигуры «высокого» рода с «низкими» темами и лексикой. По уничтожении явной пародийности, в высокие формы оказались внесенными и впаянными чуждые до сих пор им тематические и стилистические элементы [21]. Это приложимо как к малым, так и к большим единицам его искусства.
Таковы неявные пародические фразы, которые не несут уже комических функций, а воспринимаются как новый прием:
 
 
Дрожишь, как лист на ветке бедной,
 
Под башмаком своей жены
 
 
("Отрадно видеть, что находит…")
 
Ср. с пушкинским:
 
 
Один на ветке обнаженной
 
Трепещет запоздалый лист
 
 
("Я пережил свои желанья…")
Или:
 
 
О, ты, чьих писем много, много
 
В моем портфеле берегу!
 
 
("О, письма женщины, нам милой…")
Ср. с пушкинским:
 
 
О, ты, чьей памятью кровавой
 
Мир долго, долго будет полн.
 
 
("Наполеон"). [22]
Таковы неявные пародические произведения, где пародия скрыта, комический ее элемент таким образом уничтожен и уже родилась новая форма. Грань между обоими типами, явным и неявным, крайне тонка. Так, еще отзывается комизмом приспособление форм лермонтовского "Воздушного корабля" к теме и словарю "современной баллады" ("Секрет"):
 
 
Он с роскошью барской построен,
 
Как будто векам напоказ;
 
А ныне в нем несколько боен
 
И с юфтью просторный лабаз.
 
Картофель да кочни капусты
 
Растут перед ним на грядах;
 
В нем лучшие комнаты пусты,
 
И мебель и бронза — в чехлах.
 
<…>
 
Воспрянул бы, словно из гроба,
 
И словом и делом могуч
 
Смирились бы дерзкие оба
 
И отдали б старому ключ.
 
 
Менее напоминает реальные произведения «Извозчик», хотя в нем, несомненно, выдержана старая балладная форма:
 
 
Все глядит, бывало, в оба
 
В супротивный дом:
 
Там жила его зазноба
 
Кралечка лицом!
 
Под ворота словно птичка
 
Вылетит с гнезда,
 
Белоручка, белоличка…
 
Жаль одно: горда!
 
<…>
 
Рассердилась: "Не позволю!
 
Полно — не замай!
 
Прежде выкупись на волю,
 
Да потом хватай!"
 
Поглядел за нею Ваня,
 
Головой тряхнул <…>
 
 
Ср. хотя бы "Рыцарь Тогенбург" Жуковского:
 
 
Там — сияло ль утро ясно,
 
Вечер ли темнел,
 
В ожиданьи, с мукой страстной,
 
Он один сидел.
 
<…>
 
И душе его унылой
 
Счастье там одно:
 
Дожидаться, чтоб у милой
 
Стукнуло окно.
 
<…>
 
"Сладко мне твоей сестрою,
 
Милый рыцарь, быть;
 
Но любовию иною
 
Не могу любить"
 
<…>
 
Он глядит с немой печалью
 
Участь решена.
 
 
Столь же характерно перерождение формы пушкинского «Странника» в «Воре»:
 
 
Спеша на званый пир по улице прегрязной,
 
Вчера был поражен я сценой безобразной:
 
Торгаш, у коего украден был калач,
 
Вздрогнув и побледнев, вдруг поднял вой и плач.
 
И, бросясь от лотка, кричал: "Держите вора
 
И вор был окружен и остановлен скоро.
 
<…>
 
Лицо являло след недавнего недуга,
 
Стыда, отчаянья, моленья и испуга…