Чудны дела твои, Господи!

– Что обещала? – спросила Настя, навострив уши.
– Да какая теперь разница! – Нина махнула рукой. – Он работу Пивчика из современного искусства вверх ногами присобачил, когда выставку готовили! Вот клянусь тебе! Заместитель по научной части!
– Может, Дмитрия Павловича попросить? – вздохнув, сказала Настя и взялась за ватман. – Он же все может, у него в Москве связи большие…
– О чем попросить?..
– Ну, чтобы Боголюбова этого убрали.
– А кого назначили?
– Тебя, – выпалила Настя, решив играть всерьез. – Или вон Иванушкина. Мы все-таки его лучше знаем. И он управляемый, дурашка!.. Справимся как-нибудь.
– Если бы Дима мог, он бы ни за что этого назначения не допустил, – печально сказала Нина. – Его ведь не спрашивали! А теперь уже поздно.
– Нинуль, никогда не поздно! И мы же не за себя, мы за дело болеем. Развалится здесь все без Анны Львовны.
– Анна Львовна умерла, и ее больше никогда не будет, – вздохнула Нина, и Настя перепугалась, что она заплачет.
Настя терпеть не могла слез, утешать не умела, чужие страдания считала проявлением слабости и сама никогда не страдала.
– Можно коллективное письмо написать, – быстро предложила она, чтобы отвлечь Нину. – Работники музея против нового директора!. Слушай, а он вчера на поминках так и не появился, да?
– Еще не хватало, – пробормотала Нина и все-таки всхлипнула. – Какие поминки!.. Его и с кладбища нужно было выгнать, не хотелось только при Анне Львовне скандал затевать.
– Странно, что она умерла. Вроде нормально себя чувствовала.
– Ничего не нормально!.. Она каждый день Сперанскому говорила, что у нее сердце не выдержит. И не выдержало!
– Слушай, а может, Сперанский напишет!
– Кому он напишет?
Настя подумала немного.
– Президенту, – выпалила она и округлила глаза. – А что? Сейчас такое время, все пишут президенту!..
– Вот зачем он в тот зал пошел, где все случилось? – И Нина с ненавистью посмотрела в сторону высоких двустворчатых дверей. – Что ему там понадобилось, а? Этот зал вообще надо закрыть на время!
Словно отвечая на это, из «того» зала показался Саша Иванушкин и тихонько, одну за другой, прикрыл обе двери.
Девушки посмотрели друг на друга, и Настя пожала плечами. Нина поднялась, осторожно подошла и приложила ухо к щели двери.
Боголюбов по ту сторону изучал портреты в овальных рамах.
– Может, вам рассказать, чьи это работы? Верхний ряд Неврев, Каменев, затем Корзухин…
Андрей Ильич перебил Сашу:
– Это давняя экспозиция? Или новая?
– Нет, нет, давняя, Андрей Ильич! Тут не все художники наши земляки, конечно, но большинство. Да я могу вам рассказать…
– Здесь ничего не трогали и не меняли?
Александр Иванушкин посмотрел на стену с интересом, как будто проверяя, меняли или нет, и пожал плечами. Он вообще любил пожимать плечами, Боголюбов это заметил.
– Не трогали и не меняли. Анна Львовна тут сама экспозицию составляла, и это было очень давно, насколько я знаю. Еще до меня. А что у вас на шее, Андрей Ильич? Ободрались?..
На шее у него была царапина такого размера, что пришлось раскопать в вещах водолазку, чтобы не сойти за повешенного, который в последнюю секунду сорвался. Боголюбов повел шеей, провел пальцем под воротником, отступил на шаг и еще посмотрел.
Скорее всего, здесь действительно ничего не трогали и не меняли.
…Она стояла вот тут, где сейчас стою я. Возле стены с портретами лениво и неохотно собиралась тянувшаяся с лестницы группа, которой надоело слушать нудную Асю, смотревшую в пол. Впрочем, когда появилась Анна Львовна со свитой, Ася взволновалась так, что у нее нос покраснел. Чего она испугалась? Старого начальства, которое должно было показывать музей новому? Или чего-то еще? Как узнать?..
…Она стояла вот здесь, а мы все были чуть впереди. Нина, Иванушкин и Саутин слева. Я прямо перед ней. Прямо перед ней… Она что-то увидела. Или кого-то!.. Сказала: «Не может быть» – и умерла.
…Слабое сердце, удар – все это возможно. Но накануне в дом старого директора забрался вор. Или не вор, а неизвестно кто, и собака не лаяла. А в день похорон меня чуть не убили в этом прекрасном, ухоженном, дивном провинциальном музее. Как связаны смерть Анны Львовны и все эти события? И вообще, связаны они или нет?..
– Что вы там хотите разглядеть, Андрей Ильич?
– У кого есть ключи от служебного входа?
– В каком смысле?!
Боголюбов вздохнул.
– В прямом. У кого ключи?
Саша пожал плечами.
– У всех. А как же иначе? У нас штат крохотный, вдруг кто заболеет или в отпуске? У меня есть ключ, у Нины, у Аси Хромовой. Даже у Василия есть на всякий случай!
– Кто такой Василий?
– Сторож наш! Он же истопник. Вы его еще не видели, он в прошлую пятницу запил… некстати.
– Он алкоголик? И у него есть ключи от музея?!
– Андрей Ильич, поймите правильно! Он хоть и пьющий, но честнейший человек, правда! Кристальный! И у него обязательно должны быть ключи, потому что сигнализация иногда сама по себе срабатывает, а старый директор про нее вообще забывал! Группа приезжает, и как быть, если у сторожа ключей нет?..
– Не знаю, – буркнул Боголюбов. – Я только знаю, что здесь у вас ценностей на многие миллионы.
– Так у нас охранная сигнализация новейшая!
– Кто имеет право снимать музей с новейшей сигнализации? Только не надо уточнять, в каком смысле!
Саша, как раз собиравшийся уточнить, моргнул.
– Да мы все имеем, Андрей Ильич, – ответил он виновато. – У кого ключи, тот и с сигнализации снимает. Нет, бабушки-смотрительницы права не имеют, конечно, а мы…
– Кто вчера снимал?
Боголюбов был уверен, что сейчас Иванушкин дрогнет и выдаст себя – если знает, конечно!.. – и он поймет, врет Саша или нет. Андрей был уверен, что врет Саша плохо, неумело.
– Вчера похороны были, – сказал Иванушкин. – Здесь не было никого. Никто не снимал.
Боголюбов точно знал, что снимали, да еще как!..
– А почему вы спрашиваете? Похороны, да еще и понедельник, никого здесь не могло быть!
– Это очень просто проверить, – сказал Боголюбов. – Позвонить в охрану, и они скажут.
– Можно и позвонить, – легко согласился Саша, – только не было в музее никого. Все пошли на кладбище, а потом на поминки.
Боголюбов еще посмотрел на стену с портретами, широкими шагами направился к высоким дверям и распахнул их. Нина с той стороны отпрыгнула и чуть не упала.
– Вы вчера не снимали музей с охраны? – вежливо спросил Боголюбов.
Нина с ненавистью смотрела на него.
– Я вчера похоронила любимого учителя и близкого человека, – выпалила она ему в лицо. – И если бы вы не прикатили, она была бы жива и здорова!
– Нина!.. – одернул ее Саша.
– А ты выслуживайся, выслуживайся! Может, к майским праздникам премию выпишут за лизоблюдство!.. И ты еще пару полотен вверх ногами повесишь!
Она повернулась и побежала по белому залу с колоннами. При виде колонн Боголюбова затошнило.
Он поднялся на второй этаж и уставился в окно на клумбу, похожую на бело-голубое облако.
– Извините ее, Андрей Ильич. На самом деле никто не думает, что вы виноваты…
– В каком смысле? – уточнил Боголюбов. – На самом деле все думают, что как раз я виноват! Где картина, которую преподнес Анне Львовне писатель?
– Я не знаю, – ответил Саша с изумлением. – Должно быть, у нее дома.
– Я хочу взглянуть на портрет.
– Зачем?!
Боголюбов усмехнулся.
– Из эстетического интереса, Саша! Это можно устроить?
– Не знаю, Андрей Ильич. Анна Львовна жила одна, пока сын не приедет, к ней в дом заходить нельзя, наверное…
– У вас есть ключи? Или у кого они есть? У всех, как водится?..
– У меня нет, – твердо сказал Саша. – Может быть, у Нины или у Алексея Степановича! А у меня нет.
– Кто такой Алексей Степанович?
– Сперанский, писатель!
– Да, да, – согласился Боголюбов, глядя в окно. – Знаменитый, я вспомнил.