Чудны дела твои, Господи!
Иванушкин помедлил и загрохотал башмаками по крашеным полам – отправился спасать вещи нового начальника. Боголюбов стащил джинсы и, неся их в отставленной руке, вошел в тесную кухоньку. Здесь были круглый стол, покрытый клеенкой, несколько жестких стульев, мрачный буфет с оторванной дверцей, щербатая раковина, плита времен Очакова и покоренья Крыма, длинная узкая латунная ванна с двумя краниками и газовая колонка на стене.
Андрей Ильич швырнул джинсы в ванну, повернул краник – внутри дома что-то засипело, поднатужилось, захрюкало. Долгое время ничего не происходило, а потом из краника полилась вода.
– И на том спасибо, – пробормотал Андрей Ильич и стал энергично намыливать руки куском розового земляничного мыла, пристроенного на край ванны.
В конце концов, это даже забавно. Козлик начинает новую жизнь на новом месте. Нет, нет, не козлик, а целый козел. Жил-был у бабушки серый козел!..
Александр Иванушкин втащил баул – с одного боку тот совершенно промок – и завздыхал.
– Что вы сопите? – осведомился Боголюбов, выуживая из баула чистые джинсы. – Лучше расскажите, как обстоят дела во вверенном мне музейном учреждении!
– Закрывать нас приехали? – спросил Александр бодряческим тоном. – Или перепрофилировать?.. В городе идут разговоры, что музей закрывают. А к нам не только школьники и пенсионеры, к нам научные работники со всей страны едут, иностранцы тоже. Мы тематические программы, лекции проводим, наш музей – центр культурной жизни всей области, так сказать.
Боголюбов, натянув джинсы, сдернул с круглого стола клеенку, скатал ее в огромный бесформенный ком и поискал глазами, куда бы выбросить. Не нашел и сунул на стул, за плиту. Александр проводил ком глазами.
– В этом доме старый директор жил, – выговорил он с тоской. – Пока не умер.
– Пока не умер, жил, – повторил Боголюбов. – Это логично.
– Мы ведь думали, Анну Львовну назначат, а оказалось, по-другому решили. Вас назначили. В Москве видней, конечно.
– Конечно, – согласился Андрей Ильич. – Высоко сижу, далеко гляжу.
– Анна Львовна в возрасте, естественно, но специалист большой, всю жизнь в нашем музее проработала. Вам бы с ней поговорить, Андрей Ильич. Так сказать, для начала, для вхождения в курс. А то ведь поздно будет…
– Почему поздно? – рассеянно спросил Боголюбов, прикидывая, когда именно стирать джинсы – прямо сейчас или подождать, пока Иванушкин перестанет окружать его заботой и вниманием.
Александр вздохнул так, что широченные плечи, стиснутые клетчатой рубашкой, поднялись и опустились.
– Уезжает Анна Львовна, – горестно поведал он. – К сыну в Кисловодск. Хотела еще до вашего приезда, да мы уговорили задержаться… Как узнала, что новый директор из Москвы назначен, так и стала собираться. Она же на пенсии давно, заслуженный работник культуры, человек уважаемый. А с ней так… поступили.
– Ну, если вы намекаете, что я подсидел уважаемую Анну Львовну, – сказал Боголюбов, так окончательно и не решив про штаны, – то не старайтесь особенно. Я ее не подсиживал.
– Что вы, что вы, – перепугался Александр, – как можно! Я и сам тут человек новый, только три месяца как, просто мы не ожидали вашего назначения.
– Я сам не ожидал, – признался Андрей Ильич. – А что делать?..
– Фу-ты, – сказал Александр и расстегнул и опять застегнул пуговку на тесном воротнике. – Как нескладно-то…
– И не говорите, – согласился Боголюбов.
Большими шагами он обошел три тесные комнатки. Одну из них почти целиком занимала пышнотелая кровать с никелированными шишечками и горой подушек, на подушки наброшено связанное крючком покрывальце. В другой были письменный стол под зеленым сукном, окно, выходившее в бедный и голый вечерний сад, книжные шкафы с мутными волнистыми стеклами без единой книги и пара пыльных диванов, а в третьей стол, не круглый, а овальный, пустая посудная горка, какие-то портреты в рамах, еще один продавленный диван и несколько колченогих стульев. Из коридора узкая лесенка вела на второй этаж.
– Наверху холодная и чердак, – проинформировал Александр Иванушкин. – Старый директор в холодной мастерскую устроил. Он живопись очень любил и астрономию тоже. А наверху как раз света много!.. Он там и картины свои писал, и телескоп держал.
– Телеско-оп? – удивился Андрей Ильич. – А вы раньше где работали?..
– В Ясной Поляне, – быстро ответил Иванушкин. – Научным сотрудником. Сюда с повышением пришел, заместителем директора. То есть вашим заместителем.
– Ясная Поляна – место известное. Я бы даже сказал, знаковое, – пробормотал Боголюбов. – Не скучно вам здесь? Все же масштабы другие.
– Мне не скучно, – ответил Иванушкин с некоторым вызовом. – У нас вообще не скучно, Андрей Ильич. Наверное, после Москвы так не кажется, привыкнуть надо, но человек думающий всегда и везде найдет себе подходящее занятие и возможность продолжать научную работу. Я с Лондонской национальной галереей состою в постоянной переписке, к лету ждем оттуда коллег, которые европейскую живопись девятнадцатого века изучают. У нас отличная коллекция, все в полном порядке!.. Такой коллекцией, как наша, не всякий столичный музей может похвастаться.
– Здорово, – оценил Боголюбов. – А где еды купить?.. Или вы только духовную пищу принимаете?
– Почему, не только духовную… – Александр потянул себя за клетчатые манжеты. – У нас, как везде, супермаркет есть большой, прямо напротив, за горсоветом. Называется «Мини-маркет «Лужок». Рынок есть, но сейчас уже закрыт, конечно. Другие магазины всякие. Рядом с вами булочная, называется «Калачная № 3», прямо здесь, на Красной площади, а дальше «Мясо-рыба». Модест Петрович ресторан держит для туристов, трактир «Монпансье» называется, тоже тут рядом, по правую руку. Вкусно, но дорого очень. Теперь всех на старину тянет, особенно столичных жителей. Очень им нравятся трактиры, калачные! У нас гостиница, и та – «Меблированные комнаты мещанки Зыковой»!
– А что? Хорошо придумано.
– Так закрывать нас приехали или только перепрофилировать?..
Боголюбов, которому надоел заместитель с его заискивающим видом и нелепой клетчатой рубашкой, объявил, что музей как пить дать будет перепрофилирован в развлекательный комплекс, а территория поделена между лечебницей для наркоманов и стрельбищем, а он, Александр Иванушкин, возглавит направление по работе с трудными подростками.
Александр моргнул.
– Спасибо большое, – сказал Андрей Ильич. – За теплый прием, за любовь, за ласку! Завтра часов в десять заходите за мной. Отправимся на рабочее место, посмотрим, что нужно сделать в плане будущего пейнтбола. А сейчас – прошу прощения. Мне бы вещи разобрать.
Гость – или, наоборот, хозяин?.. – закивал и поспешно ретировался. Между старыми яблонями мелькнула клетчатая рубашка и пропала за штакетником.
Андрей Ильич перетаскал из машины вещи, простирнул в тазу джинсы. Затем вышел из дома. Мерзкая собака кинулась ему под ноги, давясь и захлебываясь лаем. Цепь не пускала ее, но Боголюбов все же шарахнулся в сторону и опять чуть не упал.
Он подошел к машине и не поверил своим глазам. Правая передняя покрышка была порезана, отчего казалось, что машина внезапно охромела на одну ногу. Из резинового обода торчал нож, пришпиливший грязный лист бумаги. Боголюбов присел и посмотрел.
«Убирайся, пока не поздно», – было накалякано черным маркером.
Боголюбов с трудом вытащил нож, скомкал бумагу и огляделся.
Никого не было на площади, только в отдалении мужик катил тачку, громыхавшую по древнему булыжнику, и длинная фигура в черных одеждах крошила из пакета хлеб совавшимся голубям.
В трактире «Монпансье» было как у Андрея Ильича в доме – крашеные полы, чистые половики, на окнах горшки с геранью, на скатертях оборочки, связанные крючком, – и народу никого, только музыка играла громко. По плоскому телевизионному экрану скакала фиолетовая силиконовая блондинка.
В центре накрыт длинный стол – посередине букет и композиция из бананов и ананаса.