Варяжское море. Часть II. Ярл (СИ)
— Иди сюда, за наш стол, сын славного Сверкера! Раздели со мной и моими воинами трапезу, да послушай славные висы, сложенные обо мне скальдом Сигурдом Воронья кость, сыном Хельга! Прежде, чем море станет спокойным, мы еще много дней и ночей проведем здесь, и я буду кормить тебя каждый из них — а пока во все стороны отправятся гонцы с призывом присоединиться к моему походу! И я клянусь жизнью, что свершу твою месть!!!
Флоки на негнущихся ногах двинулся вперед, ощущая, что дрожит всем телом — и отчаянно пытаясь эту дрожь унять. Но вот его усадили за стол, подвинули миску с парящим жаром куском жирной, только что приготовленной на огне свинины, краюху свежего хлеба, да кружку с пивом — гораздо более вкусным, чем то дрянное пойло, чем хозяин потчевал его за гроши! И все пошло на лад… Стремительно поглощая еду, «Мститель» уже не обратил внимание на рухнувшую на плечо руку Беовульфа — в том смысле, что не испугался, и даже не вздрогнул, а продолжил все также жадно жрать… А крепко захмелев, сын Сверкера пытался подпевать в такт висам, ни разу не попадая, но при этом чувствуя себя совершенно счастливым…
Был отважный геат — Беовульф молодой
Силой словно у Тора, золотой бородой
Время воина прошло, он давно уже ярл
Но рука помнит меч, помнит битву как встарь
Просит сердце огня, помнят уши набат,
Помнят сечи былые, кто и стар, кто и млад.
Нет вождя у нас лучше, нет лучше бойца,
Ведь наш ярл превзошёл даже славу отца!
Было время — и троль появился в горах,
Молвил громко "Медведь": Вот достойнейший враг!
Верный конь под седлом, чёрный стали доспех,
Даже боги притихли и падал лишь снег.
Бились четверо суток и лес полыхал,
Все в крови и земле, но все тот же накал.
Не сдавался наш ярл, бил копьем и мечом,
Его храбрость же стала к победе ключом!
...NPS Флоки Мститель:
+15 к дару убеждения.
+15 к харизме.
+ 30 к авторитету.
Получен специальный навык: «дипломат».
Глава 11
Апрель 1062 года от Рождества Христова (6571 год от сотворения мира). Остров Эйсюсла. Крепость «Медвежья берлога».
Ласковый, весенний ветерок, повеявший со стороны леса и донесший до меня неповторимый аромат пробудившийся земли, только-только освободившейся из-под снега, приятно обдал кожу лица, словно погладив ее. Это было очень приятно, и всего на мгновение — короткое, неуловимое мгновение — охватившая меня скорбь при виде парусов отдаляющихся от берега новгородских ладей, отступила…
Но уже секундой спустя вновь сжала мое сердце.
Нельзя, чтобы меня таким видел хоть кто-то, разве что Оля… Но она итак знает и понимает мое душевное состояние. Лишь с ней я могу поделиться своими трудностями, рассказать правду о том, что меня действительно мучает, заставляет сомневаться и беспокоиться. Однако уход новгородцев был давно известен, не раз обсуждался нами наедине, и потому даже с любимой я не хочу сейчас видеться, и делиться тем грузом, что лег на сердце. Итак давно уже все было сказано, да и не раз…
Со вздохом я оглянулся по сторонам, опустив глаза с башни-«донжона» вниз. Вид небольшой, но хорошо укрепленной (по местным меркам) крепостцы, метко прозванной эстами «Медвежьей берлогой», меня чуть-чуть успокоил. Да, мы не сидели зимой без дела…
Собственно говоря, сразу после захвата пиратского городища, встал вопрос о собственной базе: оставаться в поселение, максимально его укрепив, или же строить что-то свое. Свое строить, было конечно не с руки — зима близилась! Однако при трезвом размышлении становилось очевидно — после неизбежного ухода новгородцев, городище нам не удержать, банально не хватит сил. И потом, порой то, что видится легким в теории, на практике может обернуться гораздо большими трудностями, чем изначально казавшееся более сложным… Учитываю довольно-таки значительную протяженность стен городища, их укрепление на деле получилось бы значительно более трудозатратным, чем постройка пусть и новой, но небольшой крепости.
Так что уже на следующий день после победы, стройка началась. Поделив людей на четыре смены (одна отдыхает, помогая с уходом раненых, вторая несет боевое дежурство, третья рубит лес вблизи городища, четвертая занимается «строительством»), я приказал начать предварительные работы на левом мысу гавани. Он довольно удачно (для моих планов) вдается в море, обладая формой изгиба, более всего похожего на крюк, и имеет небольшой подъем… Так вот, в самой высокой точке мыса мы начали жечь костры, где подсушивающие раскисшую землицу, а где-то уже и размораживающие ее. А заодно запалили огонь по всей линии примыкания мыса к берегу. Пламя жадно глодало толстые плахи всю ночь — а следующим утром мы начали живо копать легко поддающуюся землю, сразу тремя сменами (оставив последнюю на боевом дежурстве). Вскоре был готов ров, отделивший мыс от суши, и обширная земляная яма — а днем спустя ее принялись спешно обкладывать камнем и засыпать дно песком, одновременно начав жечь костры за сто шагов от первого рва… Затем выкопали второй ров — а поверху бровки из земли, извлеченной с его дна, поставили частокол. А затем что над первым, что над вторым рвами срубили мостки — правда, пересекающие их не на всю ширину, а покрывшие лишь на две трети. Оставшуюся треть по моему замыслу, должны были закрыть перекидные мостки — вот мы и начали рубить одновременно две воротные башни. А уже после и центральную, самую высокую башню-«донжон» крепости, над выложенным камнем погребом…
Крепость строили поэтапно, остаток осени и начало зимы. Свежесрубленное дерево конечно по уму бы нужно высушить — но времени не было, я ждал ответного хода эстов, и потому спешил как можно быстрее создать готовое к обороне укрепление. Правда, когда «восточные викинги» собрались с силами, ничего толком готово как раз и не было…
Две тысячи. Две тысячи воев в начале ноября явилось под стены поселения и спешно строящегося замка, на территории которого были готовы первая казарма на восемь десятков воинов, две воротные башни и два ряда однодревного частокола на каждом из земляных валов, отрыт колодец. Поразмыслив, я построил новгородцев у крепостного тына, а собственную дружину — у берега, так, что за их спинами высились высокие борта дромонов с артиллерийскими площадками на носу. В итоге получилась ломаная, вогнутая по центру линия воинов, за спинами которых, однако, все же имелись какие-никакие укрепления.
Правда, я очень сильно рисковал, оставив городище — в сущности, эстам требовалось лишь сжечь его, чтобы обеспечить себе необходимое преимущество, лишив нас крыши над головой в приближающейся зимней стуже… На этот случай, я, впрочем, готовился атаковать, перестроив воинов клином и надеясь, что удара опытных бойцов с исландцами на острие будет достаточно, чтобы отогнать войско, половину которого составляют или безусые юнцы, или уже пожилые, быстро устающие в сечи мужи.
Мой расчет оправдался — лишь половина явившихся на битву викингов состояла из боеспособных ратников. Но, даже считая лишь зрелых, крепких бойцов, противник имел двукратное преимущество в численности, уступая, впрочем, качеством подготовки воев. И все же я не решился бы ставить на успешный для нас исход битвы, учитывая, что эсты осознали, с каким врагом придется рубиться, что в этот раз они пришли не проучить наглецов, посмевших напасть на остров и пожечь корабли — нет, они пришли драться за собственную свободу!