Тот, кто утопил мир
Представление подошло к концу. Когда зрители разошлись, Чжу взяла миску с медными монетками, которых ей накидали, и вручила ее Юйчуню.
— Сходите все вместе на тот постоялый двор, который мы проезжали, за три улицы отсюда, под деревом с пурпурными цветами. Перекусите. А мы с генералами отправляемся на разведку. Надо узнать, где конкретно находятся амбары с солью.
— Не думаю, что этого хватит накормить одного человека, не то что тринадцать, — ответил Юйчунь. Он бросил сомневающийся взгляд на Оюана: связанные запястья, маска, скрывающая выразительные черты. — Вы уверены, что притворяться труппой обязательно? А то вы как ходячий буддийский анекдот: шли два монаха, повстречали демона…
— Это не шутки, — возразила Чжу с издевательской серьезностью, — а поучительные коаны!
— Ну, правильно: люди лучше запоминают, когда им весело…
— Непременно передам монахам мнение человека, не умеющего читать и писать: если бы учиться было весело, толку от учения было бы больше!
Все еще хихикая, Чжу повела Сюй Да и безмолвного, стоически пытающегося не хромать Оюана дальше по улице. Домишки Тайчжоу, ветхие, крытые мидиями вместо черепицы, расступились, под облаками, клубящимися, как чернила в воде. Деревья сменились кустарником и волнующимися травами. Потом они взобрались на песчаную дюну и увидели, где кончается земля. Но там, дальше, раскинулся такой простор, какого Чжу еще не видела.
Река впадала в молочно-бирюзовое море, способное поглотить тысячу подобных рек, а над ним раскинулось высокое небо — еще неохватней широкого неба равнин, под которым родилась Чжу. Огромней, чем она могла вообразить. Это небо не давало верно оценить расстояния. Крохотные точки в нем могли оказаться птицами — или драконами. До островов было рукой подать — а может, они маячили вдали, на горизонте. Сердце Чжу взмыло, пронизанное радостью бытия, как у всякого человека, ощутившего связь с широтой Небес.
— Море! — Чжу и Сюй Да обменялись восхищенными взглядами. Это напомнило ей, как детьми они сидели на монастырской крыше и созерцали мир внизу. Но уж на сей раз он не оставит ее, чтобы отправиться в приключение, пока она прячется от своей судьбы. Предстоящее им сейчас и в будущем они испытают вместе.
Вдоль длинной береговой полосы близ устья реки тянулись обветшалые едальни под открытым небом. Люди сидели на низеньких чурбачках и ели с плоских тарелок, не замечая вони пустых крабьих панцирей, сваленных в кучи неподалеку. Когда они проходили мимо одной едальни, мужик у входа, заливавший вином и приправами бочку с еще живыми крабами, проводил связанного демона испуганным взглядом.
— В роль вошел! — подмигнув, пояснила Чжу.
За тавернами покачивались пришвартованные к берегу рыбачьи лодки, а поодаль высился цветистый храм, очевидно, единственная на всем взморье постройка, которую регулярно красили. Снаружи толпились зеваки и калеки, разношерстная толпа убогих, которым из-за увечья или болезни запрещен вход в храм.
— Давайте спросим монахов, может, они знают, где тут эти амбары, — предложил Сюй Да. Затем, вспомнив, с кем разговаривает, торопливо поправился:
— То есть я пойду спрошу. Вы оба ждите здесь. — Он взбежал по храмовым ступеням и исчез внутри.
Чжу мирно присела отдохнуть. Спустя миг Оюан последовал ее примеру — несомненно, у него болели ноги. Интересно, ему обидно, что в храмы евнуху ход заказан? Или уже нет? Сама-то Чжу не возражала: насмотрелась храмов на всю оставшуюся жизнь. Рядом со ступенями большая статуя Гуань Инь работала по совместительству бодхисатвой — покровительницей моряков. Интересно, Оюан знает, что Гуань Инь была мужским бодхисатвой, прежде чем стать женским? Наверное, такие вещи известны только монахам.
Мимо вразвалку прошествовала ватага людей бандитского вида. Было в них что-то неуловимо странное. Чжу осенило:
— Да это ж женщины!
К ее удивлению, Оюан просипел:
— Пиратки.
Сказал он это с таким отвращением, словно пиратки ему персонально помочились в вино и заставили выпить.
— Их предводитель — ублюдок Фан Гочжэнь.
Чжу это имя было известно: военачальник Фан держал под контролем часть берега к северу от Тайчжоу и никому не подчинялся.
— Он еще отвратней, чем Рисовый Мешок Чжан. Окружил себя женщинами. Не просто наложницами: они в деле, — эти слова Оюан практически выплюнул, — даже в экипаж его флота входят.
«Генерал Оюан смотрел на меня с такой ненавистью», — сказала Ма. Чжу догадалась, чем вызвана его вспышка гнева. Он ненавидел не пиратов, а женщин.
Чжу женщины нравились, пусть она себя к ним и не причисляла, зато очень не понравилось, как Оюан обошелся с Ма. И все же ее трогала та яростная, болезненная гордость, с которой он держался, — безнадежный вызов миру, не желающему увидеть за внешним обликом мужскую суть. Она достаточно долго отрицала в себе все женское, чтобы понимать, как страх и отвращение могли превратиться у Оюан в отторжение от женщин в целом.
Когда пиратки скрылись из виду, Чжу обратила внимание на прочих храмовых бездельников. Взгляд ее упал на кучку калек-оборванцев, сидевших кружком на корточках и азартно наблюдавших за боями сверчков в ожидании собратьев-рыбаков, которые молились в храме о спокойном море. Не только монахи, подумалось Чжу, любят посплетничать.
— Если я оставлю тебя тут на минутку, ты уплывешь обратно в Интянь, просто чтобы меня позлить?
— Я не хочу тебя злить, — мрачно ответил Оюан. Сквозь ротовую щель маски блеснули его зубы. Куда белее и ровнее, чем у любого известного ей наньжэня. Может, это все монгольская диета? — Я хочу тебя выпотрошить, вернуть себе войско и пойти на Даду.
Чжу окинула его долгим взглядом.
— И как тебе удалось провернуть такое эпичное предательство? Загадка. У тебя же что на уме, то и на языке.
К счастью, Сюй Да уже вышел из храма. По его лицу было понятно, что от монахов он ничего не добился.
* * *— Они называют его островом с крепостью.
Оюан не снял маску. Сидя в обеденном зале постоялого двора, Оюан рассеянно слушал речь Чжу, обращенную к воинам. Чжу подождал, пока трактирщик расставит дымящиеся миски прозрачного жирного супа с мелко нарезанными бамбуковыми побегами и красными ягодами годжи, и продолжил:
— Это один из тех скалистых островков, которые видны с берега. Юаньцы согнали оттуда рыбацкое селение и построили там склады. Все подступы с моря закрыты отвесными стенами, попасть на остров или покинуть его можно только через охраняемую гавань, где стоит грузовой флот.
Генерал Сюй поднес миску ко рту, поморщился и поставил ее обратно с удрученным видом человека, который заранее знал, что еще не остыло.
— На острове? Мы к такому не готовились.
— К сожалению, — согласился Чжу. — Разведчики, которых я послал, до Тайчжоу не добрались, полагаясь на слухи. Когда они говорили «склад на берегу» или «рядом с гаванью», я был уверен, что имеется в виду — на Большой земле!
Какая неожиданность, в бешенстве подумал Оюан. Его стертые, горящие ступни пульсировали болью в такт ударам сердца. Нелепая вылазка Чжу закончилась, не успев начаться. Они вернутся с пустыми руками в Интянь, где Чжу, разумеется, проиграет генералу Чжану. Без соли-то. И Оюану не останется другого выбора, кроме бегства из той запертой комнаты. Он не знал как — не осмеливался думать об этом, такая удушающая паника подкатывала к горлу при мысли о запертых ставнях и бдительных стражах, — но знал, что должен.
Чжу покосился на него:
— Я даже через маску чувствую, что ты прожигаешь меня взглядом. Ужасно неприятно! Напоминает мне, как мы, бывало, сидели в том зале со статуями демонов, медитировали на смерть.
Они с генералом Сюем переглянулись и затянули жутковатым хором:
— Мое тело, изъеденное червями, мое тело, умалившееся до окровавленных костей, которым не дают рассыпаться только сухожилия…
На мгновение Оюану представилось это самое тело — жизнь, которую Оюан знал и любил, умалившаяся до окровавленных костей на мокрой земле. Боль перехлестнула через край, словно масло, куда плеснули ковшом воды. Ощутив, что мучительный приступ близок, он понял — израненные ноги тут не помогут. Схватил миску с супом, откинул маску и сделал хороший глоток.