"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ)
Добродетельная Джейн, как все искренние и добрые люди, недооценивала окружавшие ее силы зла.
Она кивнула. Слезы по-прежнему струились из ее глаз, хотя она старалась сдерживать их.
— Знаете, Джейн, когда умерла моя мать, мне показалось, что в жизни моей никогда больше не будет любви и красоты, — сказал я. — Я чувствовал себя очень одиноким. Я уже был знаком с принцессой Екатериной, доброй и любящей, но, погруженный в свою скорбь, ничего не видел вокруг. Представьте растерянность и бессилие обманутого ребенка… Не позволяйте горю ослепить вас. Грешно позволять несчастью грабить нас дважды.
Она слушала, но не понимала моих слов.
— С тех пор я храню материнский медальон. Я пришлю его вам — примите его как подарок от моей матери и носите всегда… Вы исполните мое желание? И повремените покидать двор хотя бы полгода… А потом, если не передумаете, я не стану удерживать вас. — Я помедлил. — О Джейн… к тому времени вы можете обрести поистине змеиную мудрость. Голубиная кротость у вас уже есть… Поэтому, хотите вы того или нет, двор нуждается в вашем присутствии.
Говоря «двор», я подразумевал самого себя.
* * *О кончине Екатерины официально объявили при дворе, и это известие разнеслось по всей Англии. Прощание должно было состояться в Кимболтонском замке, откуда похоронный кортеж двинется в аббатство Питерборо, где вдовствующая принцесса будет предана земле. Гроб будут везти два дня. Я сообщил об этом близким родственникам и друзьям и приказал влиятельным дворянам окрестных графств сопровождать процессию, отправив им необходимое количество черной материи для траурных нарядов. При дворе в честь Екатерины проведут погребальную службу. По моему распоряжению ее посетили все придворные, облачившись в траур.
* * *Письмо Екатерины доставили мне через два дня после известия о ее смерти. Я открыл его с суеверным страхом и благоговением, ибо впервые читал послание от мертвого человека.
Моему дражайшему господину, королю и супругу. Приближается мой последний час, вынуждая меня ввериться Вам и потревожить Вашу память несколькими словами. Удел мой таков, что я задолжала Вам изъявление любви, а пишу ради благополучия и защиты Вашей души, которую следует ценить превыше мирских дел, превыше забот и услад тела. Из-за них Вы ввергли меня в столь бедственное положение и на себя навлекли многие напасти.
Со своей стороны, я прощаю Вам все и желаю, искренне моля о том Господа, чтобы Он также простил Вас. В отношении прочего, вверяю Вам нашу дочь Марию, заклинаю быть ей добрым отцом, как я всегда желала. Прошу позаботиться и о моих фрейлинах, дать им приличное приданое, что не сильно обременит Вас, ибо их всего трое. Остальным моим слугам прошу выдать причитающееся им жалованье и обеспечить их на грядущий год, ибо они внезапно остались без средств к существованию.
В заключение клянусь Вам в том, что превыше всего на свете я желала видеть Вас.
Письмо ошеломило меня. Ее последняя фраза… Я ожидал евангелических цитат, молитвенных заветов, латинских изречений. Но она отказалась от них; сил ее хватило лишь на то, чтобы высказать сокровенные мысли. И больше всего на свете она мечтала увидеть меня… Значит, юная принцесса жила в этой старой женщине до последнего часа? Никакие внешние силы не способны разрушить то, что расцвело когда-то в душе… Меня охватила тоска, ибо тот юноша, каким я был прежде, хотел только одного — откликнуться на эту просьбу…
Попутное завещание показало, насколько скромны земные интересы Екатерины. Она пожелала быть похороненной в монастыре. Марии переходило по наследству золотое ожерелье, привезенное из Испании, слуги получали причитающееся жалованье и дополнительное обеспечение. А свои наряды она велела переделать в церковные облачения.
* * *Придворную погребальную службу назначили на двенадцатое января. Кранмеру предстояло провести богослужение о спасении души усопшей. Погода не радовала: с утра был мороз, потом подул обжигающий западный ветер, который принес мокрый колючий снег. Даже в полуденные часы хмурые небеса почти не пропускали свет, погрузив землю в полумрак.
Анна и ее свита так и не появились. Место королевы пустовало. Желая унизить Екатерину своим отсутствием, она опозорилась сама.
Возвращаясь из церкви в густом синеватом сумраке, я увидел ярко освещенные окна покоев королевы. Свет горел и в приемном зале. Мерцающие огни словно насмехались над облаченными в траур людьми, отдавшими дань памяти Екатерине.
Не желая усугублять и без того скандальное положение, я сделал вид, что ничего не заметил. Но когда придворные разошлись, я отправился к Анне, решив удостоить ее личным визитом. Гофмейстер распахнул передо мной двери. Его праздничное облачение резало глаза.
Из глубины апартаментов доносились звуки веселой музыки, там мелькали кружащиеся в танце пары. Она устроила бал.
— Ваше величество, королева не ожидала, что вы почтите ее вашим присутствием, — лепетал за моей спиной гофмейстер.
— Очевидно, — бросил я.
Роскошный зал сиял множеством свечей. Я в своем траурном облачении медленно вышел на середину, не обращая внимания на толпу танцующих дам и кавалеров. Все они вырядились в платья яркого лимонного оттенка, и в самом центре развеселой компании блистали Анна и ее брат Джордж. Казалось, они искупались в золотоносном источнике Мидаса.
— Итак, — произнес я негромко, и одно мое слово заставило всех притихнуть.
Танцоры застыли, музыка смолкла.
Сопровождаемая напряженными взглядами, Анна гордо направилась ко мне.
— Вы позорите себя, — бросил я, не пытаясь понизить голос. — Ликование по поводу кончины Екатерины доказывает лишь злобность и мелочность вашей натуры.
— А разве нечему радоваться? Вы ведь сказали, услышав сие известие: «Хвала Господу, теперь мы избавлены от угрозы войны».
Я действительно говорил так, подчеркивая политическую своевременность момента, частично избавлявшую нас от папского гнева. Но душа моя пребывала в горе.
— Ради умиротворения епископа Римского, — возразил я, — чьи агенты наводнили наш двор.
— А меня огорчает внимание, привлеченное «благочестивой кончиной» вдовствующей принцессы, — вызывающе заявила Анна. — Еще немного, и начнутся разговоры о ее праведном отказе от нашего бренного мира. Люди уже возносят ей молитвы, прося о заступничестве. Неужели вы допустите появление очередной святой мученицы? Сначала Фишер, потом Мор… и теперь еще Екатерина?
Я подал знак музыкантам возобновить игру, чтобы заглушить наш дальнейший разговор.
— Ваше поведение переходит все границы, — сурово произнес я.
Мне захотелось придушить ее за дерзкие насмешки.
— Но это же правда, — ответила она. — Народ причислил Фишера и Мора к лику святых, не дожидаясь римской канонизации, и уже готов возвысить Екатерину. Вам следовало присоединиться к нашему балу, чтобы противостоять этому поветрию, а не призывать подданных почтить ее память! Этого требует ваша собственная безопасность, какие бы там чувства вас ни обуревали.
— Стыдитесь! За вашими якобы политическими рассуждениями скрывается порочное злорадство. Пляшите, моя милая, пляшите до упаду. Ведь скоро… вашим пляскам придет конец.
Я стремительно удалился, так же как в тот далекий день, когда впервые увидел ее в желтом платье.
* * *Бальзамировщик Кимболтона, проводивший вскрытие Екатерины, предоставил мне тайный отчет. Он обнаружил, что все внутренние органы находятся в относительно здоровом состоянии, «за исключением сердца, кое зело почернело и приобрело ужасный вид». Цвет не изменился и после обмывания; тогда он вскрыл его, обнаружив внутри такую же черноту.
— Отрава, — прошептал я.
Я давно догадывался об этом. Губительное зелье… Так вот что праздновала Анна на Желтом балу… «Интересно, — подумал я, — не желтый ли яд она использовала. Такое коварство вполне в ее духе».