"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ)
Лорд Монтегю с нетерпением ждал того дня, когда «больная нога прикончит короля и мы наконец от души повеселимся». (Какой шпион выдал ему мою тайну? Какой предатель выведал и разгласил ее?) Реджинальд Поль действовал согласно порученной ему Папой миссии, дабы помочь «паломникам» лишить меня трона. В сущности, Папа «вверил» ему Англию. В этих изменах сознался их братец, сэр Джеффри.
Еще одна печальная новость: Николас Карью, мой давний приятель, зная о планах изменников, утаил их от меня. Эдвард Невилл (спутник моих юношеских турниров, позже сопровождавший меня перед коронацией в Белую башню Тауэра) тоже хранил тайну заговорщиков.
Сбылось отцовское предсказание.
В день их казни я отправился в Вестминстерское аббатство к усыпальнице отца. Мне еще не приходилось заходить в бронзовый склеп, сооруженный под кружевным каменным сводом часовни, которую построили по заказу Генриха VII. Народ расхваливал ее красоту, но я прежде не испытывал желания почтить прах отца. Это явилось бы в некотором роде признанием его достижений. Но сегодня я понял, что готов к этому. Мне попросту некуда было больше пойти.
Внутри царил холод. Во дворе и то казалось теплее. Крыша местами протекала, а под окнами кое-где белели матовые островки толстого льда. Обширный неф выглядел пустынным. После отмены папистских заблуждений относительно чистилища прекратились заупокойные службы поминовения душ усопших. Не заходили сюда помолиться и монахи.
Я прошел через главный клирос, за которым теснились усыпальницы королевы Мод, Эдгиты, Генриха III, Генриха V — великого воина и праведного христианина — и его супруги Екатерины Валуа. Последняя всегда оставалась для меня лишь знаменитым именем, неким связующим звеном между Генрихом V и моим предком Оуэном Тюдором. Увидев ее мраморный гроб, я мысленно приветствовал ее, размышляя, не от нее ли передалась мне страсть и склонность к не слишком высокородным особам. Наверняка она поняла бы желания и предпочтения своего праправнука.
Придел моего отца отделялся от общего нефа лестничным маршем. Поднявшись по нему, вы как бы занимали более высокое положение в общественной иерархии. Передо мной предстало величественное каменное сооружение, описанное как «шедевр красоты христианского мира». Покрытая морозным налетом часовня напоминала в тот день корабельную рощу, подвергшуюся обстрелу ледяного града: изящно вытесанные стволы колонн и их раскинутые ветви-капители ощетинились иголками мерцающего и ломкого белого инея.
Генрих VII покоился за резной оградой, выкованной из железа и бронзы, напоминавшей миниатюрный собор. Дверца была заперта, но я захватил ключ. Отворив ее, я вступил в потаенный бронзово-золотой сад. И, оказавшись там, вдруг почувствовал, что попал в другой мир — приятное и надежное безвременье.
Огромный, вырезанный из черного мрамора саркофаг охраняли по углам золотые ангелы. На крышке лежало позолоченное изваяние короля с набожно сложенными руками, ноги опирались на фигурку льва. Рядом с ним захоронили и мою мать, ее также увековечили в молитвенной позе.
Останки моего отца находились внутри гроба. Но трудно было обращаться не к статуе, которой скульптор придал такое сходство с оригиналом, а к бренному праху, гниющему под гробовой крышкой. Неудивительно, что столь тяжело было искоренить поклонение идолам и истуканам.
Я обошел вокруг родительской усыпальницы. Внезапно мне пришло в голову: а ведь отец видит меня, чудовищно жирного, еле ковыляющего на больных ногах. В какую бесформенную развалину превратился его атлетически сложенный, высокомерный сын!
— Но теперь я король, отец, — озвучил я свои мысли. — И вероятно, я поступаю ныне согласно вашим желаниям.
Мне хотелось преклонить колени, но у подножия мраморного саркофага не было ступеньки, а каменный пол на вид казался холоднее векового льда. Поэтому я продолжал понуро стоять.
— Я уже никому не верю. Настал день казни бывших друзей. Они изменили своему королю. Больше никого не осталось. А ведь с Невиллом и Карью я развлекался после того, как навещал тебя во время болезни. И именно о них я думал, когда спорил с тобой.
С каждым словом из моего рта вылетало облачко пара.
— Мне совсем не так одиноко, как я боялся, — немного помолчав, признался я. — И одиночество служит оправданием всякого рода излишеств. Ты всегда понимал это! Почему же не объяснил мне? Если бы я понял тебя, то скорее смирился бы с неизбежностью.
Я взглянул на позолоченное лицо, такое безмятежное в своем неземном покое. Скульптор достиг своей цели. Надгробное изваяние давило своей триумфальной монументальностью.
— Сегодня умер последний из ваших врагов, — заверил я статую. — Белая роза удалена с корнем.
Тюдоры восторжествовали. Не осталось больше ни одного претендента на престол. И у меня есть законный наследник.
Мне досаждали телесные страдания. От долгого стояния ноги, как обычно, начали болеть. Необходимо дать им отдых. Отец поймет меня. Теперь у нас с ним сходные мысли.
VXIII
Страну охватило безумное мародерство, народ жаждал разрушений, и все под видом религиозного рвения. Поначалу люди дрожали от страха, когда при них жгли изъятые из местных святилищ реликвии. Потом такие костры уже вызывали восторженное ликование. Есть странная сокровенная радость в разгромах, насилии, убийствах… И вскоре в захвате и осквернении реликвий простолюдины превзошли королевских уполномоченных.
Горожане кентского Мейдстона захватили древнее распятие аббатства Боксли и осквернили его на рыночной площади; а в Кирксталлской обители сожгли пояс святого Бернара, будто бы помогавший роженицам, и разорвали апостольник святого Этельреда, суливший исцеление больного горла.
Так поступали с малоизвестными реликвиями в местных храмах. Но простой народ дальше этого не шел, а мне хотелось более значительных свержений. Я решил устроить грандиозные представления, полностью уничтожив три древнейших центра паломничества Англии с самыми почитаемыми в стране святынями: даремскую раку с мощами святого Катберта, место поклонения Уолсингемской Богоматери и, наконец, неприкосновенную (и полную драгоценностей) гробницу святого Томаса Бекета в Кентербери.
Святой? Тот мученик приобщился к святости так же, как Томас Мор или епископ Фишер! Все они были всего лишь гнусными предателями и мятежниками, изменившими своему королю! И в свое время Бекет победил только потому, что Папе удалось запугать слабого Генриха II.
Времена торжества Бекета миновали. Но остался весьма основательный повод для его обвинения… и давность времени тут не играет роли. Ведь любого можно привлечь к суду за ранее совершенное преступление… Бекет должен поплатиться за измену.
— Святилище Бекета разрушить до основания, — приказал я исполнителям, в числе которых были самые искусные и честные мастера. — Золото погрузите на крепкие телеги. Драгоценности опишите, разберите по сортам и сложите для перевозки в кованые сундуки. Но, сорвав позолоту с внутреннего гроба, больше ничего не трогайте… Ах нет, надо еще открепить крышку, только не вздумайте сами открывать мощи…
Больше я не собирался ничего им объяснять.
После их отъезда в Кентербери я занялся составлением необычных приглашений для моих тайных советников и высокопоставленных членов конвокации.
* * *Мы стояли на полу, затейливо выложенном разноцветным мрамором в древнеримском стиле opus alexandrinum — александрийской мозаики, вокруг гробницы Бекета за главным алтарем Кентерберийского собора. Я пригласил туда в общей сложности около сорока человек — начиная с архиепископа Кентерберийского Томаса Кранмера и всех его епископов и заканчивая моим заместителем по духовным делам Кромвелем и подчиненными ему советниками.
В сводчатой нише розового мрамора стояла железная рака, в которой хранились «священные» мощи Томаса Бекета. Расписную деревянную крышку уже открепили.
Место паломничества опустело. Убрали золотой сетчатый балдахин, раньше провисавший под тяжестью подношений — брошей, перстней и прочих драгоценностей. Золотые покрытия уже увезли на двадцати шести поскрипывающих под их тяжестью телегах. На моем пальце и сейчас посверкивает практически французская регалия — Regale de France — рубин, который Людовик VII привез в дар святому, когда просил его исцелить больного ребенка. Мне сделали прекрасный перстень из того самоцвета, окруженного сапфирами, бриллиантами и изумрудами, которые тоже извлекли из балдахина над гробницей. Я назвал его Бекетовым кольцом.