Наследница (СИ)
— Представь, что я твоя медсестра, — сказал он с сочувствием, поймав ее взгляд в очередной раз и тут же повернулся к лечащему врачу: — Так как, вы говорите, мастер Белого цветка оказалась в операционной прошлым утром?
Безымянный мастер что-то глухо забормотала в своё оправдание. Ясмин ее искренне понимала. Не скажешь же вслух, что сутки назад здесь лютовал трижды клятый Файон под предлогом неофициального допроса. Мало приятного влезть между двух серьезных политических фигур и остаться в живых.
Напортачившая сиделка, которая явно работала на мастера Файона, сидела ни жива, ни мертва в попытке слиться со стенами. И судя по цвету, вполне могла этого достичь.
— Это очень странно, — голос у Абаля зазвучал ещё мягче, и Ясмин решила, что это отвратительный признак. — Вечером она была в чудесном состоянии, вы сами полагали, что она придёт в себя со дня на день, а наутро оказалась в операционной.
Ясмин с трудом дотянулась до рукава Абаля, чтобы привлечь его внимание.
— Перестань, я оказалась в операционной по собственной неосмотрительности.
— Какой неосмотрительности? — тут же спросил Абаль.
До чего же дотошный человек! Предыдущая Ясмин мечтала заполучить его в постель, но понятия не имела, с кем имеет дело. Из всех знаний только, что он высокомерен, талантлив и умён, никакого представления об истинных масштабах катастрофы. Что она ему скажет? Что изо всех сил пытается подвести под монастырь правую руку его отца и угрожает государственности в его лице?
— Потом, — хмуро сказала Ясмин. — Как станет получше, я обо всем расскажу.
Правда она не представляла, как выкрутится. Она жила, как Ясмин, но мыслила, как Амина, и привыкла решать свои проблемы без учета временных факторов. Даже таких приятных временных факторов, как Абаль.
— Тогда спи, — бессердечно сказал Абаль и аккуратно промокнул ей рот салфеткой. — Пить хочешь?
Пить хотелось неимоверно, и, если бы Абаль не нравился ей до дрожи в коленках, она бы взяла целый жбан и выпила без всякого стеснения. Но представить себя перед ним, заползающей на подушки во всей красе — с желтой кожей, свалявшимся комом волос, вспотевшей от постоянного озноба — было выше ее сил.
— Давайте-ка я помогу.
Лечащая врач верно поняла ее загнанный взгляд, и наклонившись терпеливо напоила ее из прозрачной емкости с удобным краем.
В комнате — язык не поворачивался называть эти хоромы палатой — стояла вязкая нервная тишина, в которой свободно чувствовал себя только Абаль. Молодежь, обслуживающая лекарственные растения, жалась по стенам, сиделка забилась в самый угол, и весь удар принял на себя врач. К удивлению, Ясмин, та вполне стойко выдерживала атаки Абаля.
В остальном день продвигался вполне спокойно, не считая Абаля, который нервировал медицинский персонал и вёл себя так, словно у него нет никаких дел кроме как ухаживать за Ясмин. Или ей так казалось. Голоса то повышались, то стихали, и скоро солнечные пятна поблекли, выцвели, тошнота сделалась переносимой, и Ясмин перестала сопротивляться слабости. Закрыла глаза, уплывая на волнах тихого говора. Это было очень странно, но заснуть в присутствии Абаля оказалось легче, чем без него. С ним было безопасно, а она так давно настороже… Она так давно не была близка ни с единым человек, кроме собственной матери. Ясмин закрыла глаза, поддаваясь слабости и сладкому чувству защищенности, а после неожиданно проснулась.
От тряски. Темная фигура наклонилась над ней и аккуратно встряхивала ее за плечи, а после пыталась прижать пальцы то к носу, то ко рту. Первой реакцией было сопротивление, после пришёл страх. Ее пытаются задушить? Кто? Тут же был Абаль, врач, сиделка, ещё человек пять на подхвате! Где они все?
— Ясмин, ты не спишь? — прошипела фигура после особенно сильного встряхивания.
Нет, ну разумеется она не спит. Особенно теперь, когда она опознала своего ночного грабителя, который трясёт ее, как яблоню в урожайный год.
— Ос-та-но-вись… — боль в теле мгновенно вернулась, мышцы ослабели.
Абаль услышал, замер, шумно выдохнул, а после прижал ее к себе так сильно, что у неё затрещали рёбра.
— Что ты творишь? Ты меня едва не отправил в операционную по второму кругу! — отчитала его шепотом Ясмин.
— Ты так тихо спишь, я прислушиваюсь, а ты не дышишь, я даже ладонь приложил. Мне нужно было проверить, понимаешь?
Ничего себе проверка. От такой проверки умереть можно, в ее-то состоянии. Абаль даже в полной темноте умудрялся выглядеть немного опасным и одновременно виноватым. Возможно, его психика не настолько крепкая, как предполагала Ясмин, просто он лучше себя контролирует. Не сразу заметны прорехи. Но да ничего. Она, можно сказать, узнаёт его с каждым днём все лучше.
— Ты меня едва не прикончил, — почти против воли упрекнула Ясмин. — Такую тряску не всякая здоровая девица выдержит, а я и без тебя второй месяц в коме.
— Не прикончил бы, — терпеливо объяснил Абаль. — А вот если бы я не проверил, а у тебя был рецидив, то могла умереть. Лучше перепроверить.
Самое смешное, он верил в то, что говорил. Это даже звучало разумно, если бы не такой шок в момент пробуждения. Да тут от шока окочуриться можно, ему, считай, повезло, что она не нежный цветочек, а крепкий сорняк. Помниться, это уже было. В пустыне, когда ему приспичило разбудить ее пощечиной. Она даже обидеться не смогла, таким испуганным он был. Вот и сейчас она тоже не могла обидеться.
— Прости. Я, наверное, сильно тряхнул тебя, но ты не просыпалась и…
Абаль уронил ее в подушку и опрокинулся рядом, уперев лоб в локтевой сгиб ее руки. Снежное белье окатило темным водопадом его волос. Ясмин неуверенно погладила его по голове, как ребёнка, заблудившегося в темноте.
— Ну что ты в самом деле, я не собираюсь умирать. А все мои жизненные показатели выведены на табло кровати.
Абаль виновато завозился рядом, похожий на тёмную громаду, не имеющую контура.
— Не подумал, вот же болотная гниль…
— Расскажи, что случилось, пока я была в коме? — попросила Ясмин.
И с трудом удержалась, чтобы не упрекнуть — рассказывай, раз уж разбудил.
— Примул был в ярости. Нас допрашивали раз сто, а меня все двести, я в жизни столько сока литоры не пил, сколько за эти дни. Но нам поверили, ну или были вынуждены поверить. Айрис здесь, поэтому деваться им некуда, так что будет суд, будет расследование и… многое будет.
Ясмин буквально подскочила на кровати, взметнув одеяло.
— Айрис здесь? Но как?
— Это было условием твоей матери, чтобы мы взяли Айрис с собой и позаботились о вас обеих. Она дала нам вторую метку, чтобы мы могли переместить и вас, и образцы.
Чудовищный риск. Абаль мог солгать. Более того, солгать было в его интересах. Он не жесток, но что ему за дело, как обойдутся с ещё одним ростком Бересклета, навязанного шантажом?
— Мама рисковала, — тихо сказала Ясмин. — Ты был не обязан брать ее. Или спасать меня.
Абаль резко развернулся и дернул ее на себя. Ясмин упала ему на грудь и автоматически свернулась клубком, так спокойно было в его руках. В этой темноте она видела в нем своё единственное пристанище, а не мужчину, от которого гормоны сходят с ума.
— Я не чудовище. Ты можешь упрекнуть меня в том, что я жесток, но я жесток ко всякому, кто мне безразличен или не нравится. Но не подлец.
— Я понимаю, — пробормотала Ясмин куда-то в ворот его платья. — А за что будут судить Айрис?
Абаль пах свежестью и сладким розовым мылом, и чем-то ещё — неуловимо мужским. Пульс непроизвольно участился, а тело охватила новая волшебная волна слабости. Слабость от близости сильного мужчины, который пришёлся ей по нраву. Ей очень хотелось провести руками, изучая тепло его кожи, твердость мышц и границы дозволенного. Но он был наверняка не позволил. Варда была в его голове слишком глубоко, чтобы рискнуть и презреть законы, впитанные с молоком матери.
— Не Айрис. Будут судить тех, кто оставил ее, ее брата и ещё четырех детей от падших тотемов Катха и Древотока в Чернотайе, презрев законодательство Варды. Согласно закону чести каждый росток, независимо от происхождения, но наделённый даром, едва достигнув возраста развития берётся в обучение ведомством, которое соответствует его способностям.