В этот день я познакомился с собой. Книга о том, как сын научил отца жизни

Он развернулся, встряхнул плечи, словно сбрасывая невидимую ношу, и пошёл дальше.
Каждый день мы приходим на могилку нашего пса. Не потому что так сильного его любим, нет… Просто та авария, когда сбили моего сына, совпала с годовщиной смерти Моряка.
Тогда-то всё и началось…
 
Глава 6
 
Я соврал. Заверив себя, что больше не вернусь в храм, соврал дважды.
Ерзаю на лавочке, морозит… Зеваю в кулак. Затем ещё раз, да так, что уголки губ чуть не треснули.
Помню, как в тот дождливый день, стоило мне покинуть стены святого места, что-то внутри меня надломилось…
Ночью почти не спал.
Ворочался. Подушка скомкалась единым клубком гусиных перьев.
Открытая настежь форточка не спасает от духоты.
Простынь пропиталась потом.
Схватив за край наволочки, со злобой запустил подушку в дверь.
Глухо ударившись, она мешком рухнула на пол.
Уставился в потолок.
Надо поспать… Хоть часик-два…
Снова зеваю, чувствуя, как по губам тянется тонкая ниточка слюны.
Вытираю фалангой пальца губы и замечаю, как с правой стороны выросла тёмная фигура.
– Доброе утро. – учтиво, слегка склонив голову, сказал священник.
– Доброе. – перевожу руки в замок.
Садится рядом. Улыбается.
– Давайте попробуем сначала.
Отодвигаюсь… Священник слишком близко сел.
– Как вы себя чувствуете?
Моргнув несколько раз, проверил рукой карманы. Пусто. Значит забыл капли на тумбочке… Глаза сухие, как песком присыпаны.
– Лучше не бывает. – я потянулся к уху и кончиками пальцев нащупал фильтр сигареты.
– Вы пришли исповедоваться?
Я кашлянул в кулак.
– Это не мой случай.
Святой отец поправил крест и, положив на колени руки, начал вставать.
– Сын. – глухо вырвалось у меня.
Опускается на место.
– Сын… Всё дело в нём.
– В исповеди нет места другим людям, даже собственным сыновьям. В чём ты согрешил, сын мой?
Меня аж передёрнуло. Захотелось вскочить и выбежать. Во мне не было тех слов… И существовали ли они вовсе, чтобы выразить мою боль.
Играя желваками, я снова упёрся глазами в блестящий мраморный пол.
– Мне… Каждый день приходится врать… Сыну…
Повисла такая тишина, что в ней, казалось, можно завязнуть.
– Никите поставили диагноз – антероградная амнезия. Это когда… – в горле запершило – Когда… в памяти сохраняется только то, что было до аварии, а следующие дни стираются безвозвратно.
Я поднял глаза и встретился взглядом со священником. Приглаживая бороду, он казался растерянным, но всем видом пытался показать, что это не так.
Этот момент стал переломным. Точкой отсчёта, когда в стенах церкви зародился план, как выйти из дня сурка, но об этом позже.
 
Глава 7
 
Догоняю сына. Переглядываемся. Он фыркает, но шагу не прибавляет.
Узкая тропинка чащи уводила нас дальше в лес.
Листья папоротника играли листвой, словно шушукаясь между собой.
Я зачерпнул шлёпанцами рыхлую землю.
– Погоди..
Стоя на одной ноге, снимаю с правой ступни шлёпку и вытряхиваю. Мелкая серая пыль под солнечным светом шлейфом валится на землю. Теряю равновесие, и сын придерживает за локоть. В уголках рта играет улыбка.
– Мне не безразлично. – возвращаю шлепку на место. – Просто голова последнее время у твоего старика побаливает.
Оценивающе смотрит на меня… Прищурился.
– Ладно.
Идём дальше.
Смотрю на сына и всё не могу понять, что для него этот ритуал?
Остановившись, сажусь на корточки. Сын, не заметив, идёт дальше. Тянусь за семенами полыни. Те, что ближе к земле, не так отдают горечью. Срываю несколько головок и, зажав их между ладонями, перетираю.
Никитка в шагах десяти от меня остановился и смотрит вбок… Опять придётся подыгрывать. На ходу подношу пальцы к носу и втягиваю терпкий аромат.
– Что такое?
 
Сын показывает пальцем на здоровенный муравейник, покрытый веточками и бегающими по нему муравьями. В глазах рябит.
– Ух ты! – говорю я в который раз. Надо бы маршрут сменить, чтобы не натыкаться на этот муравейник.
Идём дальше. Ладони липкие, снова вдыхаю аромат.
Что для него этот ритуал? На кладбище к матери его никак не затянуть, даже в день похорон он закрылся у себя в комнате и не выходил два дня. Две ночи подряд из-за стены то доносились всхлипывания, то прекращались, то снова доносились.
Я никогда не любил Моряка, он грыз мои ботинки. Исключительно мои. Повсюду его шерсть, слюни вокруг миски и это чавканье похлёбки, от чего миска по кафелю елозила и будила среди ночи.
Стали подниматься по пригорку, значит, как заберёмся – направо. Из-под шлёпок вылетают камешки да комочки земли.
– Пап…
– А? – всё-таки зря олимпийку надел. Расстёгиваю молнию.
– Расскажи, почему моряка взял?
Сжимаю губы. Почему каждый раз он спрашивает именно об этом?
– Ты же знаешь. – запыхавшись, говорю я.
– Хочу ещё раз послушать. – не отстаёт сын, и я переношусь в воспоминания о том дне.
Я пришёл рано с работы, за окном по подоконнику барабанит дождь, Никитка в школе.
Только заварил себе чая, насыпал две ложки с горкой сахара, слышу стук в дверь. Вернув сахарницу на место, иду в коридор. Заглядываю в глазок – никого…
Тяну шпингалет на себя и медленно открываю дверь.
«Тяф!»
Выронил из рук ложку. Та брякает о порог двери и вываливается на бетонный пол подъезда прям к щенячьим лапкам.
«ТЯФ-ТЯФ». Хвостом виляет, язык высунул. Встречаемся глазами. Малюсенький, прямо крохотный, мокрый комок шерсти…
«ТЯФ!» – оббежав вокруг ложки, щенок ныряет мне между ног. Я, опешив, хватаю пса за хвост, но тот выскальзывает, пищит и вырывается из рук.
«Цок-цок-цок» – по паркету, оставляя следы, наворачивает круги пёсик.
– Сюрприз! – из-за угла выныривает Нина. Волосы мокрые, тушь потекла, одежду хоть тут же выжимай. – Эй! – притягивает к себе в объятия, целует меня в щёку и шепчет на ухо. – Это наш новый член семьи.
– … так Моряк и стал жить вместе с нами. – заканчиваю я рассказ.
– А ты не хотел идти. – говорит сын.
Мы останавливаемся, возле двух сосен, посреди которых маленький холмик, покрытый сосновыми иглами.
Что для него этот ритуал?
 
Глава 8
 
– Почему вы решили… – священник поднёс указательный палец к губам, и я перешёл на шёпот. – Гхм… Почему вы решили, что это сработает? Мой сын не обладает особыми талантами.
Сзади раздались шаги, и я обернулся.
Другой священник под руку вёл сгорбленную, как полураскрытый перочинный ножик, старушку. Странно поглядывая на меня, женщина в шали дрожащей рукой перекрестилась и, подтянув подол юбки, опустила кости на скамейку.
Чего это она перекрестилась так?
Я поправил волосы и развернулся к святому отцу.
– В общем, не уверен, что это сработает…
– Попробуйте не ради себя, а ради сына.
Сложив руки в замок, я крепко задумался. Идея священника звучала крайне авантюрной. Он предложил сделать каждый день сына разным, да ещё как…
– Всё же я сомневаюсь. – обронил я, глядя в пол.
– Доверьтесь господу.
Я хотел было открыть рот и вставить очередное сомнение, но святой отец учтиво поднял руку и встал. От его движений свечи возле алтаря заколыхались.
– Прошу меня простить. – сказал он и удалился, на ходу кивнув головой второму священнику.
Я шумно выдохнул и ещё раз обдумал наш разговор.