Заратустра: Танцующий Бог
Заратустра говорит: «Если у тебя есть добродетель, и это твоя собственная добродетель, не та, которой ты научился от других, но ты сам открыл ее, то ни к чему, чтобы она была общей со всеми — она будет уникальной. Это будет просто твоя подпись. Она будет настолько же уникальной, как и отпечатки твоих пальцев. Никто в мире не может обладать ею». Природа никогда не повторяется. Даже когда вы встречаетесь с похожими вещами, они только похожи, но не одинаковы.
Взгляните на дерево и рассмотрите внимательно каждый листок, и вы удивитесь: каждый лист обладает своей индивидуальностью; в точности похожих листьев нет.
Пойдите на берег. Поищите морские раковины, и вы не найдете двух одинаковых. Или поищите цветные камешки — нет двух одинаковых цветных камешков.
Творчество существования неизмеримо. Оно никогда не повторяется. Вам знакомо выражение: «История никогда не повторяется», но я говорю, что это не так. История повторяется, потому что она в руках бессознательных людей. Бессознательные люди не могут быть уникальными.
Однажды некий человек купил картину Пикассо. Это стоило ему миллион долларов, и он хотел убедиться, что это — настоящий Пикассо, не подделка; ведь на рынке бывают подделки, которые похожи как две капли воды на оригинал. Если вы не искушенный эксперт, вы не заметите никакой разницы. Поэтому он проконсультировался у эксперта, который специализировался как раз по Пикассо.
Тот сказал ему:
— Не беспокойтесь. Относительно этой картины я абсолютно уверен, потому что я был в доме Пикассо, когда он писал ее; так что я видел это своими глазами. Можете не волноваться. Ваш миллион потрачен не зря. Но этот человек сказал:
— Я бы хотел пойти вместе с вами к самому Пикассо. Мне хочется услышать также его мнение.
— Это несложно, — ответил эксперт. Они отправились к Пикассо. Пикассо сидел со своей подружкой. Он посмотрел на картину и сказал:
— Это подделка. Критик опешил:
— Что вы говорите? Я сам видел, как вы писали ее. И женщина тоже сказала:
— Ничего себе! Я тоже была в доме, когда ты писал ее. Пикассо сказал:
— Я не говорю, что не писал ее, но это — подделка. Все они уставились на Пикассо — он что, сошел с ума? Он сказал:
— Вы не понимаете. Вот что было на самом деле: одному человеку хотелось иметь картину, а мне в голову не приходило никаких идей, и поэтому я просто еще раз написал свою же старую картину. Пойдите в парижский музеи — и вы найдете ее там. Я просто снова нарисовал ту же самую картину. Так что, хотя написал ее я, это не подлинник, это копия. А сделал копию я или еще кто-то — не имеет значения. Копия есть копия. Это подделка.
Существование никогда не копирует себя. Оно всегда ново и всегда свежо.
Конечно, тебе хочется ласкать ее и называть по имени, шутя, дергать за ухо и быть с ней на короткой ноге.
Смотри же! Теперь имя, которым ты назвал ее, стало общим для всех, и сам ты стал частью толпы вместе с добродетелью своей!
Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей, а также голод утробы моей».
Очень странное утверждение. Он говорит, что в тот момент, когда вы пытаетесь приспособить свою добродетель к обществу и смягчаете ее тут и там, она теряет свою истинность. Вы становитесь частью толпы; вы больше не уникальная индивидуальность. И вы можете проследить это в течение многих веков.
Ни одного нового Заратустры.
Ни одного нового Гаутамы Будды.
Ни одного нового Иисуса Христа.
И тем не менее, миллионы людей стараются стать точной копией этих людей. Они разрушают самих себя. Если вы не уникальны, вы упустили свою жизнь. Вы упустили свой рост.
Гаутама Будда прекрасен.
Заратустра прекрасен.
Но если вы притворитесь Заратустрой или сядете в позу Будды, это будет просто игра. Возможно, вы сделаете даже лучше, ведь Гаутама Будда не играл; он не репетировал. Его жизнь была спонтанной. Вы можете репетировать, сколько хотите; вы можете даже войти в образ Гаутамы Будды, и все же вы будете фальшивкой. Вы останетесь лицемером.
Заратустра говорит: Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей»... Это восторг моей души, потому что это мой собственный рост; и мука, потому что я не могу это выразить.
«… А также голод утробы моей». Это не только голод моей души, но также и голод утробы.
Он хочет напомнить вам, что ваше тело и бытие настолько едины, что страстное желание вашей сущности станет страстным желанием вашего тела, а голод тела превратится в голод вашего бытия. Это просто два названия, но не две отдельные сущности.
Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно. Когда кто-то находит неповторимую добродетель в своем существе, он не может не заикаться, поскольку все великое в человеке невыразимо. Самое большее, вы можете заикаться, но вы никогда не сможете с удовлетворением отметить: да, то, что я сказал - в точности то, что я испытал.
Запинаясь же, говори так: «это мое добро, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его». Истина это, красота или добро, оно должно принадлежать вам, оно должно корениться в самом вашем существе. Иначе вы останетесь частью толпы. И это самое безобразное в глазах Заратустры: быть частью толпы, быть просто спицей в колесе, быть просто номером. Если вы — безымянный номер в толпе, это отнимает у вас все достоинство, честь, гордость.
Вы когда-нибудь думали о том, что в армии людям дают номера? Когда солдат умирает, в конторе на доске появляется запись: «Номер тринадцать умер». Это создает такое различие — ведь у номера тринадцать нет детей, у номера тринадцать нет жены, которая ждет его, у номера тринадцать нет старушки-матери, которая хочет еще хоть разок взглянуть на его лицо. У номера тринадцать нет отца, нет друзей. Когда вы читаете запись: «Номер тринадцать умер», это не поражает вас, это не огорчает вас. Но если бы там было написано имя этого человека, это произвело бы на вас совершенно другое впечатление, потому что вы знали этого человека. Вы знаете, что его ждет жена, что его дети станут сиротами, а его старые отец и мать превратятся в нищих.